Петр Черкасов - Шпионские и иные истории из архивов России и Франции
Именно на балу в Харькове Шамиль впервые увидел одно из наших европейских собраний. Войдя в зал, он остановился, прочел молитву и тут же захотел удалиться. Ему заметили, что у нас не принято уходить прежде, чем это сделает Император, и Шамиль любезно согласился остаться. Окружившим его дамам он с философской грустью сказал: “Я счастлив видеть вас теперь, так как боюсь, что мы не встретимся в раю, поскольку вы находите здесь все то, что Пророк обещает нам только после смерти”. Харьковский епископ был бы безмерно счастлив, услышь он эти слова»184.
Далее Монтебелло описывает свою встречу и беседу с имамом:
«Через несколько дней после его прибытия в С. – Петербург я имел случай увидеть Шамиля и побеседовать с ним. Это человек высокого роста, исполненный спокойствия и достоинства. Выражение его лица свидетельствует об интеллекте, энергии и в особенности о непоколебимой твердости. Манеры его поведения и высказываемые суждения выдают человека, понимающего, что его судьба свершилась. Без чувства ложного фатализма он спокойно относится к исполненному им долгу, как и к своему почетному поражению. Он говорит на арабском языке… и на языке общем для племен Дагестана, Лезгистана и Чечни185…
Будучи далек от того, чтобы проявлять характерное для восточных людей безразличие ко всему, что касается достижений цивилизации, Шамиль не упускает случая увидеть и узнать, слушает и задает вопросы, свидетельствующие о разумности суждений, поражающих его собеседников. На военных маневрах, на тульском оружейном заводе, на железной дороге в Москве, в арсеналах Кронштадта, во всех общественных учреждениях С. – Петербурга – всюду, где он побывал, он обнаруживал ту же умную любознательность.
Я убежден, что Шамиль обладает очень точными знаниями относительно соотношения сил между различными державами Европы; он хорошо понимает неразделимость двух имен – Франция и Наполеон186. Я спросил у него, знает ли он, что Франция и Россия, сегодня прочно соединенные друг с другом, еще совсем недавно были в состоянии войны, и почему тогда он не использовал это обстоятельство в своих целях.
Он мне ответил, что хорошо знал, что Севастополь был осажден. Ему было известно, что противники русских направляли в то время эмиссаров на Кавказ, но что ни один из них не добрался ни до него, ни до одного из его соратников. Эти эмиссары оставались в районах черноморского побережья и поддерживали контакты с вождями тамошних горцев, на которых он, Шамиль, никогда не оказывал никакого влияния. Конечно же, наши эмиссары никогда не видели его, – заметил по этому поводу Монтебелло, обращаясь к графу Валевскому, и добавил: – Уж не из осторожности ли по отношению к своим победителям Шамиль отговорился незнанием?..
Имам задавал мне различные вопросы относительно Абдэль-Кадера187 и о силах, которыми он располагал. Что касается его самого, он мне сказал, что одно время имел под ружьем до пятидесяти тысяч человек. Хотя эта цифра за последнее время значительно уменьшилась, содержание 250-тысячной Кавказской армии, для которой в настоящее время поставляется триста тысяч суточных порций продовольствия и фуража, все еще обходится России в сорок миллионов рублей (160 миллионов франков). Эти тяготы Россия будет нести еще в течение нескольких лет, так как, по всей вероятности, князь Барятинский подчинением горцев на западе будет стараться завершить умиротворение Кавказа, с которым отныне связано его имя. Император чрезвычайно высоко ценит его таланты, так же как и их дружбу, завязавшуюся еще в детские годы.
Как бы то ни было, Шамиль – это последний действительно грозный противник России в этих краях. Отныне и навсегда Россия держит в своих руках двери в Малую Азию. Она может бросить свою армию к границе между Турцией и Персией и свободно действовать на театре [военных действий] – там, где европейские армии не смогут до нее добраться…»188
Дальнейшая судьба Шамиля известна. По всей видимости, великодушное обхождение Наполеона III с плененным Абдэль-Кадером – этим алжирским «Шамилем» – послужило примером для Александра II. Император предоставил взятому в плен имаму пенсию в 10 тыс. рублей и дополнительно выделил еще 20 тыс. на содержание семьи и свиты, обеспечив достойные условия для пребывания Шамиля и его окружения в калужской ссылке. В своем великодушии Царь-Освободитель даже превзошел парижского «кузена» – Наполеона III. В октябре 1866 года он пригласил Шамиля и двух его сыновей присутствовать на торжествах в Петербурге по случаю бракосочетания наследника престола (будущего императора Александра III) с датской принцессой Дагмарой (будущей императрицей Марией Федоровной). А после того, как в том же 1866 году Шамиль и его сыновья приняли российское подданство, император Александр II удовлетворил давнее желание имама о хадже к мусульманским святыням в Мекку и Медину, где в начале 1871 года Шамиль и завершил свой жизненный путь. Один из сыновей Шамиля был зачислен офицером в лейб-гвардии Отдельный Кавказский эскадрон. В 1885 году Магомед-Шефи вышел в отставку в чине генерал-майора. Правда, другой сын Шамиля, Гази-Магомед, нарушив данную царю присягу, бежал в Турцию. Султан сделал его дивизионным генералом, а когда началась русско-турецкая война 1877 – 1878 годов, доверил руководить осадой Баязета, защищаемого русским гарнизоном.
Что касается герцога Монтебелло, то он продолжал внимательно наблюдать за развитием заключительной фазы Кавказской войны, театр которой после покорения Восточного Кавказа и пленения Шамиля переместился в западные районы, прилегающие к Черному морю. Французский посол не сомневался, что в самом недалеком времени Западный Кавказ разделит участь Восточного, то есть перейдет под власть России. В своих донесениях в Париж он говорит о новой тактике, применяемой русским военным командованием на Западном Кавказе, – о сочетании военных и мирных средств убеждения населяющих этот район племен признать над собой власть «белого царя». Инициатором и убежденным сторонником этой тактики Монтебелло считал князя Барятинского, действия которого посол всецело одобрял.
Из донесения герцога де Монтебелло министру иностранных дел графу Валевскому от 29 декабря 1859 года:
«Некоторые высказывают убеждение, что князь Барятинский всего лишь согласился предоставить этим народам уступки, упорно и неразумно отвергавшиеся Императором Николаем, чтобы они покорились. Утверждают также, что престиж русского оружия не был одинаковым на Западном Кавказе и на Кавказе Восточном. Даже если это правда, тем не менее князь Барятинский, неважно – войной или переговорами, – достиг немалых результатов, которых Россия тщетно добивалась на протяжении тридцати лет, и надо быть ему благодарным за то, что он, в отличие от других генералов, не воевал тогда, когда надо было вести переговоры.
Между народами, которые только что покорились, и Черным морем все еще остается независимая территория, крайне труднодоступная, населяемая воинственными племенами. Я склонен думать, что в отношении этих народов будут действовать более политическими, нежели силовыми средствами»189. Действительно, в своей политике на Северном Кавказе князь Барятинский, которого Александр II в 1859 году произвел в генерал-фельдмаршалы, все более активно прибегал, там, где это было возможно, к политическим методам. Сорок два года почти непрерывных военных действий – с 1817 до 1859 года – понадобилось России для того, чтобы завоевать Восточный Кавказ, и только пять лет (1859 – 1864) – для покорения Западного. Символической датой окончания Кавказской войны стало взятие русскими войсками 21 мая 1864 года черкесского аула в урочище Кбаада, в верховьях реки Мзымта над Адлером (ныне Красная Поляна).
Очаг русского православия во Франции
В последних числах февраля 1859 года русские подданные, в силу разных причин находившиеся в Париже, получили из российского посольства извещение следующего содержания: «Состоящий при Императорском Российском Посольстве Комитет построения Православной Русской церкви в Париже имеет честь уведомить, что закладка сей церкви будет после обедни 19 февраля/3 марта сего года в день Восшествия на престол Государя Императора. Посольство будет в мундирах».
Аналогичное уведомление было разослано и в некоторые правительственные учреждения Второй империи, а также по адресам тех французов, кого в русском посольстве считали друзьями. В указанный день, по окончании литургии и молебна, отслуженных протоиереем Иосифом Васильевым, настоятелем русской посольской церкви, был заложен первый камень в основание будущего кафедрального Свято-Александро-Невского собора.
Два с половиной года спустя, 30 августа 1861 года (по старому стилю), прибывший из Санкт-Петербурга по высочайшему повелению преосвященный Леонтий, архиепископ Ревельский, освятил в Париже храм, возведенный неподалеку от Триумфальной арки, на Rue de la Croix-Barrière du Roulle. Впоследствии улица будет переименована в честь главного интенданта наполеоновской армии графа Дарю.
