Владимир Черкасов-Георгиевский - Генерал Деникин
Варшавский военный округ, в штабе которого служил полковник Деникин, был в империи наиболее важным стратегически, «Передовым театром» и содержал наибольшие по числу войска. Традиции здесь заложил знаменитый фельдмаршал Гурко, и хотя он ушел в 1894 году, их свято длил никому не поддающийся «гурковский» нач-штаба Пузыревский. Командующие типа князя Имеретинского назначались больше для поддержания внутреннего порядка, так как были и генерал-губернаторами, управляя краем. Эти люди высшего света не представляли себе жизни низов, общаясь лишь с польской аристократией, и то с «угодовцами», то есть «соглашателями».
Масса рутины обрушивалась на штабных. Как раз началось расформирование 2-го кавалерийского корпуса, и Деникин завяз в канцелярщине. Отдушинами были его активное сотрудничество в военных журналах и чтение докладов о японской войне в варшавском Собрании Генштаба и провинциальных гарнизонах.
Матушке Антона Ивановича было шестьдесят три, но она много болела, раздражалась. То ли потому, что не говорила на русском языке, предпочитая его только «понимать», то ли еще почему, но не терпела дома посторонних.
34-летний полковник Генштаба Деникин был завидным женихом и по внешним данным. В его лице сливались польское изящество Вржесинских и основательность русаков Деникиных. Линия породистого носа с тонко вырезанными ноздрями перекликалась с мощным, высоким лбом интеллектуала, кажущимся беспредельным от лысеющей спереди темной головы. От лихо закрученных усов и бородки клином под густобровыми спокойными, пристальными глазами веяло рыцарским железом.
У полковника возникали случайные интрижки, даже увлечения женщинами, но женитьбе было серьезное препятствие. Он не решался ввести в семью чужого для матери человека. «Монархист» по чинопочитанию, Антон Иванович до сих пор не осмеливался резко идти против характера и настроений матушки.
Чтобы развеяться от японских фронтовых и мутнореволюционных российских впечатлений, Деникин взял заграничный отпуск и обычным туристом проехал по Австрии, Германии, Франции и Швейцарии.
Когда вернулся, 1906 год уже подходил к концу. Деникин напомнил о себе по команде Главному управлению Генштаба, отославшему его в Варшаву «пока». Вскоре оттуда пришел ответ: «Предложить полковнику Деникину штаб 8-й Сибирской дивизии. В случае отказа он будет вычеркнут из кандидатского списка».
Вот новости! Никогда не было по Генштабу принудительных назначений, тем более в Сибирь… Полковник разозлился и запальчиво послал крайне короткий рапорт: «Я не желаю». Потом успокоился и подумал, что не сносить ему головы. Как вдруг пришел новый запрос с предложением Деникину принять штаб 57-й пехотной резервной бригады!
Бригада была из четырех полков двухбатальонного состава, пост начштаба в ней равнялся дивизионному. Совсем другое дело, да еще с прекрасной стоянкой бригады в Саратове, на исконно-русской Волге. Осточертела полковнику Польша, и с ее красивой Варшавой.
* * *В конце января 1907 года Деникин прибыл в Саратовскую губернию, самым молодым российским губернатором которой недавно был Столыпин. А бригада, штаб какой вверили полковнику, находилась на территории Казанского военного округа, площадью равного средней Европе, что отметил незадолго до этого в ней побывавший Деникин. С новым начштаба приехали и устроились на его квартире мать и нянька Полося.
Округ был отдаленным, вне внимания высокого начальства и всегда провинциально отстававшим от столичных и пограничных округов. Но с возвращением сюда трех бригад, дравшихся на войне, жизнь переломно закипела. С новыми командирами появились свежие веяния, пехотное офицерство словно проснулось.
Тогда военный ренессанс закипел по всей России. Даже выгнанный в отставку Куропаткин в своих «Итогах» о командирах японской кампании написал:
«Люди с сильным характером, люди самостоятельные, к сожалению, не выдвигались вперед, а преследовались; в мирное время они для многих начальников казались беспокойными. В результате такие люди часто оставляли службу. Наоборот, люди бесхарактерные, без убеждений, но покладистые, всегда готовые во всем соглашаться с мнением своих начальников, выдвигались вперед».
В точку это попадало о «беспокойном» Пузыревском, несмотря на что закончил все-таки генерал в «некомандирском» кресле члена Госсовета. Японская война заставила понять и необходимость учебы командного состава.
Раньше начальник, начиная с комполка, мог непыльно проживать на багаже своего училища. Мог не обращать никакого внимания на прогресс военной науки, никого это не волновало, проверять считалось оскорбительным. Критерием оценки командирского уровня было лишь общее состояние его части и в какой-то степени управление ею на маневрах, хотя и ошибки на ученьях благодушно списывались.
В 1906 году Верховный главнокомандующий Николай II приказал:
«Установить соответствующие занятия высшего командного состава, начиная с командиров частей (полков), до командиров полков включительно, направленные к развитию военных познаний».
Сильно раздражились ветераны за такой «подрыв авторитета» и «поругание седин». Занятия эти заключались в двухсторонних военных играх на планах или в поле. Позже, часто участвуя в них, Деникин убедится в большой пользе этого – отсеивались невежды.
Ввели новые пенсионный устав, аттестационные правила. Началось «избиение младенцев»: добровольный уход и принудительная отставка старожилов. В результате за 1906—07 годы было уволено и заменено от пятидесяти до восьмидесяти процентов начальников – от комполка до командующего войсками округа.
В то же время офицерство, чувствуя свою вину за проигрыш войны, тяжело переживало бешеную атаку на себя. Правые науськивали армию на «разгон арестантской Думы», «возвращение розги», «возврат к исконности». А революционеры, возненавидевшие армию, подавившую восстания, сомкнулись с радикальными демократами. Эти травили в печати, особенно глумясь карикатурами в юмористических журналах; высмеивая с театральных подмостков. Обличали на заседаниях земств и городов, поносили понятия о воинском долге с думской трибуны и даже в военных судах речами адвокатов.
Многие офицеры поколебались верой в свое призвание. Начался «исход» и трудоспособных военных, приведший в 1907 году к некомплекту в 20 процентов офицерского состава армии. Молодой подполковник Генштаба князь А. Волконский восклицал на газетных страницах «Русских Ведомостей»:
«К несчастью, и внутренние процессы при разгаре страстей не могут пройти безболезненно!.. И вот из оскорбляемых, оклеветанных рядов армии раздаются спокойные голоса: оставьте нас, нам нет дела до ваших партий; меняйте законы – это ваше дело. Мы же – люди присяги и «сегодняшнего закона». Оставьте нас! Ибо, если мы раз изменим присяге, то, конечно, никому из вас тоже верны не останемся… И тогда будет хаос, междуусобие и кровь».
Так чувствовал себя и молодой полковник Деникин, он был из тех, кто в любых бучах не собирался снимать форму. Многих из военной молодежи маньчжурская неудача морально толкнула к возрождению. Как никогда, в это время у лучших заработала мысль, усилилось самообразование, зачитывали военную печать, о необходимости реорганизации армии во всеуслышание говорили, писали, кричали.
Начались реформы, учитывающие кровавый боевой опыт. Траншеи заменяли прошлую фортификационную сложность, налаживалось тесное взаимодействие родов войск и применение техсредств связи, усиливалась артиллерия, внедрялась стрельба с закрытых позиций. Повышался образовательный ценз училищ, разрабатывалась новая войсковая дислокация… Правда, стремительный Деникин считал, что все это идет «страшно медленно».
Либерально настроенный Антон Иванович, несмотря на «органическую» симпатию к «монархически»-суровому Столыпину, вблизи себя плохо переносил жестоких и деспотичных людей. Поэтому чумой на его голову и многих его однополчан обрушилось в таком апофеозе свободомыслия назначение командующим войсками Казанского округа генерала Сандецкого.
Сандецкий никогда не воевал, но в 1905 году командиром пехотной дивизии усмирил в Екатеринославле восстания и получил пост командира Гренадерского корпуса в Москве. Теперь генерала повысили до командующего округа, так как Поволжье, находящееся на военном положении, еще пылало крестьянскими бунтами. Прежний командующий генерал Карас избегал крутых мер, страхуясь посылкой незашифрованных (!) телеграмм Столыпину с просьбами смягчать смертные приговоры военсудов, нуждавшиеся в утверждении Карасом. Этим он переводил стрелки на премьера и государя, и терпеть Столыпину малодушного генерала надоело.
Прибыв в округ, Сандецкий «сумел» за несколько месяцев утвердить сотни казней против единичных за год Караса. Штабы же округа вздрогнули от потоков бумаг, требуемых новым командующим. Оказалось, что тот читает не только бригадные, но и все полковые приказы. Грозен был Сандецкий на либеральных начальников, постоянно возвращая «дисциплинарки» с одинаковыми пометками: «В наложении взыскания проявлена слабость. Усилить. Учту при аттестации».
