Василий Окулов - Явка до востребования
— Это моя домоправительница Надежда Петровна, — сказал Иван Иванович. — Узнав о вашем приходе, с утра пирожки пекла и все гадала, с какой начинкой вам больше понравятся.
— Пирожки люблю с чем угодно, — ответил я, — но, как помор, предпочитаю с рыбой и капустой, да шаньги с картошкой.
— Как хорошо, я тоже люблю их больше всего. А вот Ивану Ивановичу, — чуть насмешливо сказала Надежда Петровна, — подавай с вишенкой, да с яблочками, — и удалилась.
Я рассказал Ивану Ивановичу о полученном мной задании и попросил помочь нам создать книгу, достойную Федора Ивановича. Он ответил, что хорошо знал Федора Ивановича, любил его, они были друзьями. «Начнем, как говорят, с начала» — и он стал рассказывать о себе, своем знакомстве с Шаляпиным. Вот его рассказ, вернее, то, что удержала моя память из разговоров с ним. Ведь прошло более полвека с тех дней.
По образованию Иван Иванович — инженер-конструктор, изобретатель в области авиа- и дирижаблестроения, машиностроения, артиллерийского вооружения и боеприпасов. Особенно плодотворной его деятельность в области вооружения была в период Первой мировой войны. Позднее занимался проблемами дистилляции топлива. И при всем этом натуру имел артистическую: любил музыку, прекрасно пел, хорошо играл на скрипке и был заядлым театралом. Он не пропускал в Мариинке ни одного балета, ни одной оперы. И, сидя в партере, влюбился в партнершу Шаляпина, известную в конце XIX — начале XX века певицу — Наталью Степаповну Ермоленко-Южину. Ходил на все спектакли с её участием, носил охапками цветы и наконец был приглашен певицей в гримерную для личного знакомства. Начались ухаживания, и вскоре он сделал ей предложение. Она отказала пылкому ухажеру но той причине, что была старше его на пятнадцать лет. Но он был настойчив, а женское сердце — не крепость. Не выдержало оно осады. Они поженились. Наталья Степановна и познакомила Ивана Ивановича с Шаляпиным.
После Октябрьской революции Махонин служил в Наркомате путей сообщения. В частности, ему принадлежала идея пустить вместо паровозов на Николаевской железной дороге электровозы. Он создал опытный образец электровоза с двигателем, работающим на аккумуляторах, снятых с подводных лодок. Они перезаряжались и работали в специальных камерах под высоким давлением, что позволяло значительно повысить их емкость. Испытания электровоза прошли успешно, но требовалась «доводка» некоторых узлов и, главное, силовая электрическая линия Москва — Петроград.
В 1921 году Махонин уехал за границу, но не просто «уехал», а был командирован для «усовершенствования своих изобретений» в Литву, Латвию, Эстонию, Германию и Францию. Перед выездом он получил мандат, подписанный лично Ф.Э. Дзержинским. Последний предлагал всем представителям советских представительств за границей «оказывать И.И. Махонину помощь и содействие». Этот документ Иван Иванович сохранил и показал мне на одной из встреч. Бланк, печать, исходящий номер, подпись — все по форме и сомнений в подлинности не вызывало. С ним поехала и его жена. В Париже они встретились с Ф.И. Шаляпиным и С.П. Дягилевым. Певица не раз выезжала с ними на «Русские сезоны» в Европу. Дягилев и уговорил её остаться во Франции петь в русской опере.
Сам Махонин, по его словам, хотел вернуться, но не смог оставить жену на чужбине. Он по-прежнему любил ее и понимал, что долго петь из-за возраста и по состоянию здоровья, подорванного в годы революции и Гражданской войны, она не сможет. Пришлось поменять советские паспорта на «Удостоверение апатрида».
Жена Махонина гастролировала по Европе и Америке, а он занялся изобретательством. Только теперь в области жидкого синтетического топлива и авиации. В 1928 году он запатентовал новый вид такого горючего. Оно отличалось от бензина и керосина малыми затратами на его производство, высоким КПД и безопасностью. «Им, — говорил Махонин, — можно было заливать огонь. Оно воспламенялось только в модернизированных двигателях внутреннего сгорания».
Патент на это изобретение был у него куплен американскими нефтяными магнатами за баснословную по тем временам сумму и положен до поры до времени под сукно. На эти деньги Махонин купил дом, часть их вложил в авиационный завод и стал строить самолеты.
В 1929 году он получил патент на самолет с раздвижным крылом. И 30 августа 1931 года его моноплан МАК-10 поднялся в воздух. В середине 1930-х годов за создание такого самолета ему была присуждена премия Министерства авиации Франции в миллион франков. Как память о том счастливом времени в углу его кабинета стоял винт самолета. Осуществить свои мечты и идеи до конца Махонин не смог: Франция была оккупирована немцами. Завод был реквизирован, а экспериментальный самолет МАХ-101, во избежание его захвата немцами, был уничтожен летчиком-испытателем. От сотрудничества с ними, несмотря на их давление, Махонин отказался.
После войны Махонин построил четырехмоторный самолет-разведчик МАХ-123. Самолет прошел испытания, но продолжить исследования Махонину не удалось.
Рассказывая о себе, Иван Иванович не забывал и о Ф.И. Шаляпине. В ноябре 1918 года Шаляпину — «высокодаровитому выходцу из народа», артисту Государственной оперы — Постановлением Совета комиссаров Северной области «в ознаменование его заслуг перед русским искусством» было присвоено звание народного артиста. Он был назначен художественным руководителем Мариинского театра.
Обстановка в театре была крайне сложной. Между Шаляпиным и работниками Наркомпроса постоянно возникали громкие скандалы.
Руководствуясь принципами «пролетарской культуры», они грубо вмешивались в творческую жизнь театров и даже таких звезд, как Шаляпин. А он не мог с этим примириться и реагировал на любые «указания» бурно, а иногда и вызывающе. Жена Махонина была свидетелем этих «творческих баталий». Позже, в Париже, Шаляпин, обедая у Махонина, сказал, что сделал большую ошибку, покинув Родину: «Надо было перетерпеть, да характер не позволил».
О положении в театре хорошо знал А.В. Луначарский. Еще в начале 1918 года Шаляпин просил у него разрешения поехать на гастроли за границу. Сам Луначарский дать такое разрешение не мог и пошел к В.И. Ленину. Он прямо сказал Предсовнаркома, что если Шаляпину в этом отказать, он просто убежит, как это сделали многие интеллигенты. Ив 1921 году разрешение на выезд ему было дано.
Вечером 29 июля 1922 года Шаляпин отплыл за границу «на лечение» и «для пропаганды российского искусства за рубежом». Оркестр и артисты Мариинского театра устроили ему торжественные проводы. Уезжая, он обязался отчислять какой-то процент от своих гонораров в пользу Наркомпроса РСФСР.
Махонин, знавший обстановку в России той норы, не исключал, что отъезд Шаляпина за границу спас ему жизнь. Как минимум, его бы выслали на каком-нибудь «артистическом» или «писательском» пароходе.
Живя за границей, находясь в зените славы, Шаляпин всегда с большой теплотой говорил о России, о желании вернуться туда. Он был глубоко русским человеком и чувствовал себя связанным с Россией тесными узами. Отрыв от России и русской природы переживал болезненно. В одном из писем из Южной Америки он писал: «Чем больше таскают меня черти по свету, тем больше я вижу духовную несостоятельность и убожество иностранцев. Искусство для них только забава. Пишу вам, чтобы обругать заморские страны и прославить нашу матушку Россию».
Шаляпина многие упрекали в скупости, ему даже приписывали слова «бесплатно поют только птички». Этот афоризм, сказал Махонин, принадлежит не Шаляпину, а артисту Мамонту Дальскому.
Федор Иванович был отзывчив на чужое горе и занимался благотворительностью, когда ещё сам, можно сказать, был нищим. Во время Первой мировой войны он на свои средства содержал два госпиталя. Дочери его ухаживали за ранеными. Шаляпин и в России, в том числе — в Советской, и за рубежом, часто выступал на благотворительных вечерах, помогал сиротам, давал деньги, и порой немалые, церквям на подарки к праздникам детям и неимущим.
Рассказывал Иван Иванович и о «несносном» характере своего друга. От него страдали и дирижеры, и партнеры. Он постоянно вносил в свои партии что-то новое. И не дирижер давал ему советы, а он указывал дирижеру, что и как надо играть. И при этом не терпел возражений. Дирижер Труффи говорил Шаляпину: «Если делать все, что ты хочешь, после спектакля можно лечь в больницу». И тот же Труффи признавался: «Черт Иванович! Постоянно все меняет; и все хорошо».
До сих пор люди, изучающие жизнь Шаляпина, спорят о том, хотел ли он вернуться из эмиграции. Ответ, мне кажется, однозначен: хотел, но не смог. «Насколько я знаю, — рассказывал Махонин, — с самого начала пребывания Шаляпина за границей в советских газетах появлялись малоприятные для него публикации. И все-таки он готов был вернуться на Родину. Болес того, была назначена и дата возвращения — октябрь 1927 года. Он собирался участвовать в юбилейном концерте, посвящённом 10-летию Октября. Но незадолго до этого произошло событие, которое перечеркнуло его планы».
