Игорь Атаманенко - Лицензия на вербовку
— Конечно, — вскричал Каменский, — мы все здесь свидетели!
* * *Усадив едва державшегося на ногах Полещука на заднее сиденье такси и, расплатившись с водителем, консул и доктор вернулись к ломберному столу.
Гржинек сладко похрапывал, забравшись с ногами в кресло.
Каменский, упершись подбородком в сложенные на столе руки, не сводил остекленевшего взгляда с разбросанных по столу банкнот. Он устало повернул голову в сторону вошедших. Но вдруг оживился, вскочил на ноги и ринулся навстречу Фогелю.
— Господин консул, я требую объяснений! Зачем вы раскрутили русского на такую огромную сумму?! Вы же таким образом подписали всем нам приговор!
Фогель, даже не удостоив скандалиста взгляда, обеими руками сгрёб деньги в кучу и стал сосредоточенно сортировать банкноты согласно их номиналу.
— Нет-нет, господин консул, я никогда не думал…
— Наконец-то вы признались, пан Каменский, что «никогда не думали»! — торжествующе воскликнул консул, — Я давно подозревал вас в бездумном отношении ко всему, что находится за пределами ваших операций с янтарем, но воспитание не позволяло мне сделать вам замечание… Слава Богу, теперь вы сами признались в отсутствии мыслительных способностей! Да знаете ли вы, что благодаря вашим потугам за карточным столом я едва не стал банкротом?!
Консул взглянул на ставшего пунцовым Каменского и, догадавшись, что тот близок к коллапсу, уже примирительно произнес:
— Ладно, прочь склоки, давайте объяснимся… Если вы заметили, в начале игры я старался придерживаться нашей тактики. Той, которую предложил пан Гржинек — дать русскому немного выиграть у нас… Но то был первый импульс…
А как говаривал незабвенный мсье Талейран: «Бойтесь первого импульса, ибо он, как правило, благороден!» Boт тогда-то, вспомнив наставление искуснейшего из дипломатов, я решил не играть в благородство, а сделать наоборот…
— То есть?
— То есть выставить русского из денег. Поверьте, эта мера будет иметь значительно большее воздействие на него, чем если бы мы дали ему выиграть какие-то крохи… Теперь он до конца своего пребывания в Катманду прикован к нашей колеснице… Он не в состоянии одним махом погасить свой долг в шесть тысяч долларов, не так ли?
— Безусловно, герр консул! — с готовностью солдата срочной службы ответил поляк.
— А раз так, то ему ничего не остаётся, как молчать и потихоньку отыгрываться… Я надеюсь, вы, пан Каменский, не будете настаивать на единовременном погашении русским его долга… Мы же не в XIX веке живём, или я не прав?
— Конечно-конечно, герр Фогель… Да и какие претензии могут быть у меня к русскому? Он же должен вам, а не мне!
— Вот для того, чтобы он остался должен только мне, я и взял всю игру на себя… Впрочем, была ещё одна причина, заставившая меня действовать по собственному уразумению…
— Интересно, какая?
— Русский дипломат — шулер… Вы заметили, как резво он выиграл у меня более трёх тысяч? А все оттого, что распоряжался колодой. Он — мастер передёргивать карты! Да разве только это… Но уж когда банковать стал я, извините, пришлось преподать наглецу урок хорошего тона, нет — пилотажа! Чтобы он не подумал, что набрёл на простачков, кто впервые держат в руках инструменты…
— Простите за откровенность, repp Фогель, но как вы можете определить, кто шулер, а кто — нет, если сами н владеете шулерскими приёмами?!
— Я о них забываю, играя с вами… А когда встречаю за столом настоящего шулера, сразу же их вспоминаю…
— Вот так сюрприз! Сюрприз и предостережение всем нам… Оказывается, вы, герр Фогель, тоже можете быть искренним… Иногда!
— Кстати, о сюрпризах, — вмешался в перебранку Гольдман. — У меня тоже есть один… Знаете, куда отправился ночевать русский атташе? Таксисту он назвал адрес Сэлли Грейвс!
— Да, действительно, сегодня у нас вечер сюрпризов, — процедил сквозь зубы консул и, кивнув в сторону захрапевшего Гржинека, добавил: — Похоже, он — единственный в нашей компании, кому наплевать на все наши… сюрпризы!
ГЛАВА ШЕСТАЯ. АРИЙСКИЙ ТАНДЕМ
На следующее утро Полещук проснулся раньше обычного от страшной головной боли. Самое примечательное — в том, что он не испытывал чувства похмелья, как это бывало после основательного «перебора».
«Да и что я такого, черт побери, вчера выпил? Пустяки, даже бутылку виски не уговорил! Раньше со мной ничего подобного не происходило. Нет, здесь что-то не так… Уж не подсыпали ли мне партнёры чего-то в виски?..»
Осторожно, чтобы не разбудить Сэлли, разведчик выпростал ноги из-под одеяла и нагишом отправился на кухню. Выпил сразу две таблетки аспирина и пару чашек крепчайшего чая — полегчало.
Часы показывали начало седьмого.
«Слава Богу, что сегодня выходной день и не нужно ехать в резидентуру… Впрочем, с “Чангом” всё равно надо будет встретиться, но это — ближе к вечеру. — Полещук вспомнил о своём ночном намерении выяснить характер взаимоотношений консула с доктором. — Сейчас, пока Сэлли спит, прослушаю-ка я ещё раз вчерашние откровения австрийца, да и вообще, весь разговор моих компаньонов, черт бы их всех побрал, особенно консулa. Может, найдётся какая-то деталь, зацепка, на которую я вчера не обратил внимания…»
Полещук принес на кухню пиджак и портфель. Вытаскивая из карманов аппаратуру, вдруг наткнулся на клочок бумаги, на котором было начертано:
«Дорогой друг, я не тороплю Вас с возвратом 6000 $. Искренне Ваш Курт». Подпись и число.
«Значит, консул был настолько уверен, что я ничего не вспомню из ночных событий, что решил оставить мне автограф. А вот это уже промашка, партайгеноссе Фогель, да ещё какая! И не потому, что вы засомневались в моей памяти, нет. Ошибка ваша в том, что я теперь не только имею образец вашего почерка, но и текст, который, в зависимости от складывающихся обстоятельств, можно будет очень выгодно использовать. Всё будет зависеть от того, кому я подам этот материал и как я его буду интерпретировать… Что ж, пеняйте на себя, Курт. Испугавшись, что можете не получить выигрыш, вы из-за своей жадности загнали себя в капкан!»
Интригабельный ум Полещука, словно ЭВМ, немедленно выдал несколько вариантов, как он в будущем сможет использовать оказавшееся в его руках послание.
Во всех спецслужбах, будь то разведка или контрразведка, существует своё разделение труда, зависящее от личных качеств сотрудников.
Есть блестящие вербовщики, которые не в состоянии связно изложить свои мысли на бумаге, и, наоборот, есть виртуозы пера, способные грошовое мероприятие преподнести битвой при Ватерлоо.
Есть блестящие руководители крупных коллективов, которые могут оказаться совершенно беспомощными на боевом поле, и, наоборот, есть простые оперы, чей изобретательный и безжалостный ум в состоянии родить такую интригу, от которой целый департамент противника будет стоять на ушах.
К последнему разряду оперработников как раз и принадлежал Полещук.
«Ну, к примеру, партайгеноссе Фогель, я через своего агента доведу до сведения гэдээровского посла, то есть вашего непосредственного начальника, что вы даёте деньги в рост местным торговцам или бизнесменам. А в подтверждение обвинений будет приложена копия писульки. У вашего посла возникнет естественный вопрос: откуда у вас, при вашей нищенской зарплате, могут быть лишние деньги? Значит, вы имеете дополнительный приработок! А законен ли он, если вам по роду вашей деятельности категорически запрещено подрабатывать па стороне? Да разве только это… Вопросы, вопросы и вопросы, которые вам будут задавать там, где на них ох как трудно найти убедительные ответы…
Да, поторопились вы, товарищ Курт, и сами же себя загнали в ловушку! И, собственно, из-за чего? Из-за жадности! Ну что ж, жадность, она и более выдающихся людей, не чета вам, губила… Вы решили напомнить мне, что я должен вам 6 тысяч долларов, не так ли, товарищ Курт? Так вот теперь за эту же сумму вы у меня своё послание и выкупите. Сами напросились, уж не взыщите!
В общем, считайте, что письменная контрольная вами провалена! А теперь послушаем ваши устные реминисценции, думаю, что и там найдётся масса ошибок…»
Прослушивая магнитофонную запись, Полещук делал пометки в своём блокноте, а иногда переписывал целые фразы — пригодится. Разумеется, особое внимание он уделил рассказу Гольдмана об отношениях Сэлли с итальянцем.
Ещё и ещё раз он возвращался именно к этому фрагменту, но не потому, что испытывал какое-то наслаждение от сознания своего превосходства над безвольным Бевилаквой и Сэлли, этой женщиной-вамп, которая может загнать в петлю ещё не одного молодого мужика. Отнюдь!
Тиран в своих отношениях с женщинами, Полещук в душе посмеивался над рассуждениями Гольдмана, будучи совершенно уверен, что та участь, которая постигла неврастеника-итальянца, ему не грозит.
