Джеролд Шектер - Шпион, который спас мир. Том 1
— Вы имеете в виду тех, у кого дипломатический паспорт? — спросил он.
— Конечно, — ответил Кайзвальтер. — С теми, кто будет ходить на приемы, независимо от того, имеет он к ним отношение или нет. Вы, конечно же, будете его знать.
— Хорошо. Это абсолютно правильно.
— Скажем, вы можете пойти в туалет, а через пять минут наш человек последует за вами и подберет ваше послание. Совершенно необязательно встречаться лично или что-то в этом роде. Это безопасно в том смысле, что через две-три минуты вы будете знать, что материал в нужных руках и что дело завершено. И совсем не нужно никуда ездить, — сказал Кайзвальтер. — Это способ, обеспечивающий нам большую безопасность.
Пеньковский слушал, затем ответил:
— Вопрос в том, какое у меня будет положение. Вдруг все изменится для меня в худшую сторону. Кто-нибудь из Центрального Комитета — какая-нибудь сволочь — скажет: «Такого человека (Пеньковского) нельзя держать в ГРУ. Пора с ним кончать». Кроме того, им известно, что генерал-майор Шумский официально мне заявил: «Из архивов КГБ пришло донесение, что полковник Пеньковский сделал ложное заявление. То, что он рассказал о своем отце, не совпало с действительными фактами. Его отец, Владимир Флорианович, имел дворянское происхождение».
Пеньковский снова заметил, что его дед был «великим юристом, высокопоставленным чиновником. У него был богатый, обставленный со вкусом дом». Беспокойство Пеньковского о своем положении было той самой темой, к которой он снова и снова возвращался. Если бы его уволили из Госкомитета, ему пришлось бы жить на пенсию, а пенсии при Хрущеве были урезаны. Его бы лишили допуска к секретным материалам, и вся его разведдеятельность свелась бы к повторению сведений, которые он собирал, встречаясь с офицерами высшего состава. Его деятельность была бы чрезвычайно затруднена, трудным стал бы и его образ жизни.
Пеньковский настаивал на том, чтобы члены спец-группы подумали о разработке одного или двух тайников, но Кайзвальтер постарался его разубедить:
— Если за вами не будет наблюдения, то вы спокойно сможете заложить что-то в тайник или забрать оттуда ответ; но, хотя вы живете в Москве и вам уже сорок два года, уверен, вы даже и не подозреваете, как неотлучно следят в Москве за всеми нашими людьми.
— Понимаю, — сказал Пеньковский.
— Удвойте это понимание, и вы станете близки к действительным фактам. Это большая опасность. Поймите меня, о нашем человеке мы не беспокоимся. Что с ним может случиться, ведь он дипломат? Небольшой скандал, и его вышвыривают вон. Он будет жив и здоров, а...
— А со мной будет кончено, — сказал Пеньковский.
— Спасибо, совершенно верно. Во-вторых, даже если тайник идеален, вы все равно не будете в нем уверены, особенно если там залежится какой-нибудь срочный материал{107}.
Кайзвальтер продолжал предостерегать Пеньковского насчет Винна:
— Мы знаем, что Винн хороший парень и много нам помог, но он, в конце концов, не разведчик и может заговорить. Мы начали большое дело, и если станем использовать его в качестве посредника...
— Если он увидит, что у меня есть личные деньги, он подумает, что я получил их от вас, — прервал Пеньковский. — Лучше предупредите его.
— Не нужно ему ничего говорить, — настаивал Кайзвальтер.
— Винна нечего бояться, — согласился Пеньковский, пытаясь успокоить Кайзвальтера.
— Тем не менее совсем ни к чему и ему об этом знать, и вам подогревать его любопытство, — предупредил Кайзвальтер, который следовал положенной процедуре, стараясь сделать так, чтобы ни курьер, ни контакт ничего не знали о содержании переданных материалов. Поэтому, если Винн был бы скомпрометирован или арестован, он не смог бы раскрыть всю сущность операции.
— Кстати, он спросил меня, встречался ли я с вами вчера. Я сказал, что встречался, — вспомнил Пеньковский.
— Хорошо, но впредь ничего ему не рассказывайте, это не его дело.
Пеньковский засуетился и заерзал на стуле.
— Я еще не кончил рассказывать о том, что у меня здесь написано, — сказал он.
— Рассказывайте, — сказал Кайзвальтер{108}.
— Меня беспокоит то, — сказал Пеньковский, — что на Западе не понимают, что Советский Союз является опасным врагом, который стремится напасть первым, разбить нас, и он сделает это. Однажды темной ночью, когда все будет готово, он это сделает. Он сделает это!
Наш Генеральный штаб не спит. Там разрабатываются сотни вариантов нападения, но точные цели им неизвестны, поскольку многие точки засекречены и не могут быть определены. Поэтому Хрущев и Генштаб поставили перед собой цель: уничтожить обширные территории атомными и водородными бомбами. Понимаете? Создать «ракетный дождь», по выражению самого Хрущева. Это сказал мне Варенцов. Я верю Баренцеву так же, как и Шураеву — это тот, который сказал, что Сайрус Итон предложил свои услуги. Вот с такими опасными людьми мы имеем дело. Как вы поведете себя с Итоном — ваше дело. А что касается моей собственной безопасности — у меня агрессивный нрав и железная воля. Я просто винтик, особенно теперь, в выполнении новых поручений{109}.
Мне кажется, что, несмотря на грандиозные задачи, которые выполняют сейчас американские и британские лидеры, а также американские военные службы, оценки неправильны. Слишком много уступок, послушания и безразличия. Например, какую бы сумму в долларах или фунтах вы ни планировали выделить для того, чтобы стать действительно сильными, вам нужно ее утроить. Потом, если до вас дойдут слухи, что Хрущев готов, что у него много ракет, — а я тоже узнаю об этом по некоторым своим личным или рабочим каналам либо же из других источников, с которыми связан косвенно, — нужно наносить удар первыми. Сокрушительный удар. Тогда победим мы. Вы должны быть уверены со стопроцентной точностью, что эти объекты — Министерство обороны, КГБ и Центральный Комитет — больше не существуют{110}.
Пеньковский говорил о себе и своих западных союзниках «мы» во время всей встречи. Пришлось принимать всерьез осознание поставленной им самим миссии разбудить и вооружить Запад. Это не была миссия агента-дезинформатора. Это было своевременным предупреждением, которое следовало учесть Западу при выработке тактики «холодной войны».
В 1960 и 1961 годах США были вовлечены во внутренние дебаты о советской военной мощи. Военно-воздушные силы оценивали количество советских ракет на основании фотоснимков У-2 и данных второстепенных источников о советских производственных мощностях. Оценки количества советских ракет, сделанные на основании размеров предприятий и расчетов производства урана, ошибочно приписывали Советскому Союзу решающее преимущество в ракетной мощи. Среди аналитиков ЦРУ ходила шутка, что, стоило тучке наползти на небо и закрыть вид сверху какого-то клочка земли, как военно-воздушные силы тотчас же прибавляли новую советскую ракетную площадку к тому числу, о котором уже якобы знали.
«Отставание по ракетам» стало основным пунктом кампании президентских выборов в 1960 году между Джоном Ф. Кеннеди и Ричардом Никсоном. Демократы ставили республиканцам в вину то, что они позволили Соединенным Штатам отстать от Советского Союза по МБР. Кеннеди напомнил о «преимуществе» советских ракет и обвинил республиканцев в том, что это «партия», которая дала нам отставание по ракетам{111}.
Когда 1 мая 1960 года Фрэнсис Гари Пауэрс был сбит в районе Свердловска, программа У-2 над Совет-ким Союзом закончилась. Лето 1960 года, когда американская спутниковая программа фотографирования советских ракетных пусковых установок потерпела ряд неудач, было периодом неведения. Первые спутниковые снимки этих баз появились в августе 1960 года, и к концу года и весной 1961-го фотографии приходили уже постоянно. Новые снимки показывали, что оценки советской ракетной мощи были, по-видимому, слишком завышены.
Пеньковский впервые представил разведсведения по советскому ракетному потенциалу, на которые можно было положиться. Его информация дополнила спутниковые данные в то время, когда они собирались и оценивались. Это повлекло за собой пересмотр отчета Разведывательного ведомства (ОРВ) по советскому ракетному потенциалу осенью 1961 года. Позже его донесения были подтверждены фотографиями со спутника{112}. Отчет Разведывательного ведомства — коллективное согласованное мнение разведывательных органов по поводу какой-либо ситуации, тенденции или движения, сложившихся за рубежом. Он определяет основные элементы, объясняет их значение и оценивает возможности в будущем. Директор ЦРУ отвечает за представление ОРВ президенту. Организации сообщества включают в себя ЦРУ, Разведывательное управление обороны, Агентство национальной безопасности и Бюро Государственного департамента по разведке и исследованиям. ОРВ является основой политических решений президента, это высший итог разведдеятельности, который представляет собой единодушное согласие всех разведывательных органов. ОРВ пересматривается ежегодно или при возникновении необходимости{113}.
