Вадим Телицын - Секретный Черчилль. Британские спецслужбы в войнах ХХ века
«Настоящий момент является самым критическим с точки зрения Советского правительства, так как неизбежно возникает вопрос, стоит ли ждать и затем встречать неразделенные силы германских армий одному, когда они выберут время взять инициативу в свои руки, или не было бы лучше принять немедленные меры – объединить Советские силы с еще не завоеванными греческой, югославской и турецкой армиями с учетом помощи, которая осуществляется со стороны Великобритании, как в отношении войск, так и материалов. Эти армии насчитывают около 3 миллионов человек и сдерживают большое количество германских сил в сложной местности».
Фактически Криппс довел до сведения русских основную мысль послания Черчилля о том, что это, «видимо, последняя возможность для Советского правительства принять меры для предотвращения прямого нападения немецких армий на его границы».
Лишь после того, как Криппс по собственной инициативе предупредил русских об опасности, он получил от Идена указание довести до их сведения предостережение Черчилля. Передав только что очень похожую информацию и выслушав не забытое им до сих пор высказывание Вышинского о том, что отношение британского правительства препятствует проведению политических дискуссий, Криппс утверждал, что «более краткое и менее выразительное» послание Черчилля «не только будет неэффективным, но и окажется серьезной тактической ошибкой». Русские, повторял он, прекрасно осведомлены об упомянутых в послании фактах и заподозрят, что проводится в жизнь тщательно спланированный сговор, чтобы вовлечь их в войну.
Самоуправство Криппса привело Черчилля в ярость, когда он получил от него совет отказаться от послания, так как «оно может лишь ослабить впечатление, уже произведенное моим письмом Вышинскому. Я уверен, что Советское правительство не поймет, почему в такой официальной форме направляется столь краткий и отрывочный комментарий уже известных им фактов без какого-либо конкретного запроса об отношении Советского правительства или предложения им тех или иных действий». Криппс старался разубедить Черчилля в необходимости такого шага, который «не только будет неэффективным, но и окажется серьезной тактической ошибкой». Хотя Форин офис был поражен необъяснимой «самостоятельностью» Криппса, выразившейся в составлении официального политического послания Вышинскому, они не могли не согласиться с тем, что «краткое и отрывочное послание» Черчилля было неуместным и его не следует направлять.
15 апреля Иден ознакомил Черчилля с последними сообщениями Криппса и заявил, что «в доводах сэра С. Криппса против направления русским вашего послания есть определенное рациональное зерно». Поэтому Иден предложил премьер-министру отказаться от послания и дать указание Криппсу встретиться с Вышинским, если будет получен положительный ответ. Однако до сих пор Черчилль отвергал все советы. Он сообщил Идену, что придает «особое значение доставке моего личного послания Сталину. Я не могу понять, почему этому противятся. Посол не понимает военного значения этого факта. Прошу вас предпринять усилия в этом направлении». Прошло еще какое-то время, пока Идена не было в Лондоне, и лишь 18 апреля Криппс получил окончательное указание доставить послание по назначению, несмотря на свои возражения. Для этого он мог использовать любой из имеющихся каналов и присовокупить дополнительные комментарии Форин офис, которые «по-прежнему остаются в силе». Предупреждение попало к Сталину в Кремль лишь 21 апреля.
Весьма сомнительны выраженные задним числом претензии Черчилля и Идена, что предупреждение неразрывно связано с закладкой фундамента «великого союза». Вынашиваемую министерством иностранных дел Англии политическую концепцию не смогли поколебать ни драматические события этого периода, ни скопившиеся донесения разведки, ни вмешательство Черчилля. Отношение «строгой сдержанности» и отказ начинать новые переговоры оставались официальной политикой правительства. По настоянию Криппса Иден все же проинформировал 21 апреля кабинет о своих намерениях начать новые переговоры, однако добавил, что «не очень-то надеется на положительные результаты». Он не собирался «настраивать Советы на благожелательный лад» по отношению к Англии в надежде, что «из этого что-нибудь получится». Черчилль же, как будто забыв о мотивах, которыми руководствовался, настаивая на передаче своего предупреждения Сталину, не считал, что нужно предпринимать «отчаянные попытки» для демонстрации «любви», а выступал лишь за «невозмутимую сдержанность». Поэтому Иден поспешил согласиться с премьер-министром, что «новые усилия в отношении России сейчас ни к чему не приведут».
«Весьма сомнительно, что послание Черчилля Сталину является предупреждением. Также можно усомниться в большом военном значении, которое Черчилль придавал своему посланию. Черчилль всегда настаивал, что его послание скорее имело цель продемонстрировать недостатки и слабости немецкой армии, чем предостеречь русских о намерениях Германии. Он, видимо, недооценивал возможности немцев. Если бы русские действовали в соответствии с рекомендациями послания, последствия были бы теми же, как это было прекрасно продемонстрировано блестяще проведенной кампанией вермахта в Югославии и Греции». Когда замышлялась операция «Марита», у германского верховного командования под рукой было огромное количество войск. Естественно, подготовка к осуществлению плана «Барбаросса» была нарушена, но для проведения военных акций в Югославии и Греции были фактически задействованы всего 15 дивизий из огромной мощи в 152 дивизий, предназначавшихся для России. В связи с медленной подготовкой военного наращивания по плану «Барбаросса» большая часть дивизий, которые должны были быть направлены для участия в кампании против России, еще не отбыли к местам своей новой дислокации. Практически лишь 4 дивизии были откомандированы на юг еще до их запланированного развертывания на Востоке. Из пяти дивизий, предназначенных для использования на юге, лишь 14-я дивизия, передислокация которой насторожила Черчилля, начала движение на восток до того, как пришел приказ изменить курс. Как очень убедительно доказал Ван Кревельд, разбивая распространенный миф, отвлечение войск в Грецию отнюдь не нарушило боеспособность вермахта, а лишь совсем на немного отсрочило подготовку «Барбароссы».
Обстоятельства, вынудившие Черчилля давать несколько искаженную картину передачи своего предупреждения русским, тесно связаны с двумя весьма острыми поворотами событий, которые по совпадению пришлись на октябрь 1941 года: беспрецедентным вызовом, брошенным Криппсом руководству Черчилля, и усилением недовольства Сталина отсутствием серьезных военных усилий Англии во время наступления немцев на Москву. Такое сочетание обстоятельств угрожало позициям Черчилля в связи с широкой народной поддержкой России в Англии и разочарованием в деятельности военного кабинета среди ближайших коллег Черчилля, особенно Бивербрука и Идена. В мемуарах Черчилля фактически ничего не говорится о брошенном вызове. Криппс жаловался по поводу «дерзких и некомпетентных телеграмм», «недостойных» Черчилля. Он продолжал осуществлять подкоп под стратегию Черчилля, назвав ее ведением «двух мало связанных между собой войн, к большому удовлетворению Гитлера, вместо единой войны на основе общего плана». Черчиллю стало ясно – и об этом он сказал Бивербруку – что Криппс «стряпает против нас дело». Постоянное стремление Криппса к обходным маневрам достигло апогея в середине октября, когда Комитет обороны, бывший до той поры оплотом Черчилля, высказался в пользу размещения в Закавказье двух дивизий, ранее предназначенных для отправки в Северную Африку.
Происхождение версии Черчилля о его предупреждении Сталину восходит к этому бурному периоду. Ее появление было вызвано воспоминанием Бивербрука о жалобе Сталина на конференции в Москве в начале месяца о том, что его не предупредили о «Барбароссе». В письме к Бивербруку разгневанный Черчилль назвал «наглостью» попытки Криппса в апреле месяце воспрепятствовать отправке его послания. Размышляя об эпизоде в целом, Черчилль возложил на Криппса «огромную ответственность» за «упрямую, деструктивную позицию в этом вопросе». Гнев, конечно, не имеет прямого отношения к предупреждению, но отразил имевшую место до этого перебранку и обмен колкостями. Черчилль, кроме того, воспользовался случаем, чтобы снять с себя вину за то, что его отношения со Сталиным дошли до такого неудовлетворительного состояния. Если бы Криппс следовал его указаниям, утверждал Черчилль, «то удалось бы установить какие-то отношения между ним и Сталиным». Такая интерпретация, данная спустя полгода после событий, сама по себе не учитывала политическую атмосферу середины апреля. Обвинения Черчилля оспаривал Иден, известный своей робостью перед Черчиллем. Он деликатно довел до сведения Черчилля, что в тот период «русские не были настроены получать какие-либо послания… Такое же отношение было проявлено к более поздним посланиям, которые я передавал Майскому». Несмотря на эти оговорки, обмен письмами с Бивербруком был полностью включен в военные мемуары Черчилля почти дословно, за исключением защиты Иденом Криппса.
