Дмитрий Верхотуров - Фиаско 1941. Трусость или измена?
Во-вторых, бурный рост автотракторного парка в предвоенные годы, поступление все новых и новых машин неизбежно породили широко распространенное к ним отношение как к «даровому ресурсу»: мол, если сломается, государство даст еще. Время от времени советские и партийные органы проводили кампании по борьбе с таким отношением к технике, но, судя по началу войны, его полностью искоренить не удалось. Потребовался приказ Сталина, приравнивающий автомобиль к винтовке, за утрату которой полагался трибунал, чтобы отношение к автотракторной технике в войсках существенно изменилось.
Великий и могучий «Студебекер»
Вопрос о ленд-лизе всегда был сильно политизированным, поскольку всегда находились горячие головы, впадавшие в крайности. Одни утверждали, что якобы без американского оружия и поставок Советский Союз не смог бы выиграть войну. Доказано, что это не так, и основные военные потребности Красной Армии покрывались внутренним производством. Другие утверждали, что ленд-лиз вообще не оказал никакого влияния на ход боевых действий, что якобы это был совсем необязательный довесок к вооружению и технике советского образца.
В обоснование второй точки зрения часто приводят долю стоимости ленд-лиза в общем объеме стоимости боевой техники и вооружения, произведенного во время войны – 4 %, а также, что поставлялась устаревшая и негодная для фронта техника. В принципе и этому можно найти подтверждения. Однако ленд-лизовское оружие имело куда большую долю, чем 4 %, например доля от выпущенной в 1941–1945 годах техники:
танки – 12,3 %,
САУ – 7,8 %,
самолеты – 13 %,
зенитные орудия – 21 %,
противотанковые орудия – 9 %,
морские суда – 22,4 %,
автомобили – 64 %[171].
Правда, по данным отчета Управления снабжения ГАВТУ КА о работе за период Великой Отечественной войны от 28 сентября 1945 года, данные о поступлении и доле импортных автомобилей другие. Всего поступило 282,1 тысячи импортных автомобилей, в том числе 66,3 тысячи грузовых и 179,9 тысячи тягачей. На 1 января 1944 года доля импортных автомобилей составляла 19 % автопарка, на 1 января 1945 года – 30,4 %, на 1 мая 1945 года – 32,8 %. В конце войны в автопарке Красной Армии было 664,4 тысячи автомобилей, в том числе 385,7 тысячи отечественного производства, 218,1 тысячи импортных (ленд-лиз) и 60,6 тысячи трофейных.
Расхождение данных вызвано тем, что доли рассчитаны по-разному. В статистике ленд-лиза расчет велся по поступлению, а в статистике ГАВТУ по фактическому наличию в войсках.
Казалось бы, не так и много было ленд-лизовских автомобилей в составе автопарка Красной Армии. Однако 109,4 тысячи из них, то есть почти точно 50 %, приходилась на легендарный Studebaker US6 (в статистике ГАВТУ он учтен как тягач), с приводом на все три моста и рекомендованной грузоподъемностью в 4 тонны (хотя, по данным производителя, он имел грузоподъемность в 2,5 тонны). Его эксплуатация в Красной Армии началась с мая 1943 года, и этот грузовик решил многие проблемы. Во-первых, он мог буксировать орудия, вплоть до 76-мм пушек и 122-мм гаубиц, отчего его и учитывали как тягач. Во-вторых, в качестве грузовика с большой проходимостью он заменял и советские грузовики, и трактора, и даже гужевой транспорт. В-третьих, на него были установлены реактивные системы БМ-13.
Советская оборонная промышленность за годы войны производила огромное количество боеприпасов, однако по военным мемуарам хорошо известно, что в 1941–1942 годах Красная Армия часто испытывала недостаток в снарядах для артиллерии и танков. Войска атаковали противника при недостаточной артиллерийской подготовке и поддержке, несли большие потери от неподавленных огневых точек. Рассказы фронтовиков часто становились обоснованием разного рода обвинений в адрес командования Красной Армии, что, мол, «людей не жалели», «трупами завалили» и так далее.
Однако у этого явления были вполне объективные причины – недостаточное развитие военного автотранспорта. Снаряды сами по себе на фронт не попадут, в отличие от солдат или танков, их нужно привезти в нужное место в нужном количестве. Железные дороги могли выполнить только часть этой транспортной работы и могли перевезти снаряды и мины на распорядительные станции, откуда их должны были перевезти на промежуточные склады и дальше до каждой позиции. Эту перевозку выполняли автомобили, и тут-то и сказывался недостаток автотранспорта, его невысокая проходимость и невысокая грузоподъемность. Марк Солонин пишет во многих местах, что якобы транспортных трудностей не было, пушку мог отбуксировать и танк при необходимости, а было, мол, «нежелание воевать». Однако танком и даже трактором снаряды к пушкам подвезти было нельзя, поскольку они не были для этого приспособлены. Без снарядов артиллерия и танки были практически бесполезны.
Это положение можно выразить конкретными цифрами по артиллерийскому снабжению. В июле – декабре 1941 года промышленность в среднем за месяц производила 3,4 млн штук снарядов и мин, тогда как войска расходовали в среднем 2,5 млн снарядов и мин, или 73,1 % от произведенного количества. Однако в декабре 1941 года производство выросло до 4,1 млн снарядов и мин, тогда как войска израсходовали 4,3 млн, или 103,1 % от произведенного[172]. Вырос и расход по отношению к производству, и количество израсходованных снарядов и мин выросло в 1,7 раза по сравнению с предыдущими месяцами. В чем разница? В том, что в декабре 1941 года фронт приблизился вплотную к крупным индустриальным центрам: Ленинграду, Москве, бои велись в районе или вблизи крупных железнодорожных узлов, что объективно сократило расстояние между базами снабжения и фронтом, поставки велись на куда более коротком транспортном плече, чем летом и осенью 1941 года. В итоге немецкое наступление было остановлено и сформировались условия для контрнаступления под Москвой.
Когда же в Красной Армии появились американские тягачи, способные буксировать пушки и перевозить к ним боеприпасы, положение кардинальным образом изменилось. Вся военная машина Красной Армии стронулась с места, двинулась быстрее и стала обеспечивать наступательные операции, невзирая на непогоду и раскисшие дороги. В 1944 году только снарядов и мин калибром свыше 76 мм было выпущено 63,1 млн штук, а войсками израсходовано 51 млн штук – 80,8 %, по некоторым видам снарядов расход составил до 89,1 % от произведенного объема. Среднемесячный расход снарядов и мин крупного калибра составил 4,2 млн штук, не считая снарядов меньшего калибра[173]. И это в условиях, когда бои велись в основном на Западной Украине, в Белоруссии, а потом в Польше и Румынии, за многие сотни километров от индустриальных центров, на территории с сильно разрушенной за годы войны железнодорожной и автодорожной сетью. Основная тяжесть перевозок выпала на автомобильный транспорт, и эту задачу американские тягачи выполнили с честью. Автомобили – это тоже оружие, с этой мыслью нельзя не согласиться.
После войны этот показательнейший опыт был всесторонне учтен, из всех имевшихся типов автомобилей: советских, трофейных и ленд-лизовских были отобраны наилучшие образцы, которые были доработаны и поставлены на поточное производство. Советская Армия получила лучший в мире парк военного автотранспорта.
Глава восьмая. Перед схваткой
Если просмотреть всю обширную литературу, посвященную началу войны, в особенности труды сторонников «капитана Ледокола», то можно заметить одну очень любопытную особенность. В них не рассматривается и не анализируется построение советских и немецких войск по состоянию на 21 июня 1941 года, то есть перед самым началом войны. Марк Солонин так и написал: «Описание всей группировки займет у нас слишком много времени и места, поэтому ограничимся рассмотрением дислокации «пяти богатырей», пяти мехкорпусов, на вооружении которых обнаруживается от 700 до 1000 танков, в том числе более 100 новейших танков Т-34 и КВ, сотни тракторов (тягачей), тысячи автомобилей»[174]. И в его пухлых сочинениях так и не нашлось места подробному разбору дислокации противостоящих армий.
Между тем это вещи исключительной важности. Это был очень напряженный момент, когда передовые подразделения двух огромных армий разделяли немногие километры, а на некоторых участках границы (как в Бресте) – сотни метров. Построение и численность противостоящих войск непосредственно перед началом боевых действий позволяют оценить, каковы были намерения и шансы на успех у каждой стороны. Да, рассмотрев дислокацию на 21 июня 1941 года, мы можем уверенно судить о намерениях каждой стороны, ибо их за несколько часов до начала сражения уже скрыть нельзя.
Раз так, то, казалось бы, чего проще? Собрать сведения о дислокации советских и немецких частей и соединений, взять карту соответствующего масштаба, да и нанести на нее. В ряде случаев этого даже не приходится и делать, поскольку эту работу уже сделали как сами участники событий, вроде Л.М. Сандалова, так и исследователи. Для историков-ревизионистов, которые стараются доказать тезис о том, что СССР якобы хотел напасть на Германию, эта карта дислокации должна быть на самом видном месте во всех их трудах, карта и анализ сосредоточения войск противоборствующих сторон в последние мирные часы должны были быть сияющими алмазами во всей их работе. Марк Солонин, если он в самом деле хочет доказать, что под его обвинениями в адрес СССР есть хоть какие-то основания, должен эту карту разворачивать при всяком удобном случае, сверкать алмазами, одним словом.
