Игорь Атаманенко - Операция «Пророк»
«Особняки» — военные контрразведчики из Особого отдела — по просьбе Казаченко готовы были морочить головы старикам хоть до утра. Более того, военком обязан был доставить ветеранов войны в присутственное место и обратно на своём персональном авто. Военный комиссар, разумеется, в истинные цели проявления неслыханной заботы о фронтовиках посвящен не был, как, впрочем, и «особняки». Конспирация должна быть конспиративной!
Сына супругов Ивановых — Николая Петровича — пьяницу и хронического безработного брал на себя участковый милиционер, организовав ему профилактическое посещение опорного пункта, где обязан был продержать бедолагу до особого распоряжения капитана Аношина. Да-да, того самого Ганнибала Ганнибаловича Аношина, который по завершении операции «ПРОРОК» был принят на службу в органы госбезопасности и стал полноправным членом команды — Службы генерал-майора Карпова.
Семью Гершкович из третьей квартиры «выводить» не было нужды — целый день они, труженики прилавка, находились на рабочих местах в отделе «Ткани» универмага «Москва», а их близняжки, — в детяслях. На всякий случай, чтобы супругам не взбрело в голову отлучиться по своим делам и ненароком заскочить домой, горторгинспекция, ввиду массовых нареканий покупателей, должна была провести проверку именно в отделе «Ткани», и именно в день проведения обыска в квартире их соседа. Совпадение? Бывает…
Супруги-пенсионеры Феоктистовы проживали в квартире № 4 на втором этаже прямо над жилищем «ЛЕСБИЯНЫЧА». Их квартира особо интересовала Казаченко. Именно там, в одной из комнат, предполагалось просверлить пол и межэтажное перекрытие, чтобы установить видеокамеру в потолке рабочего кабинета доктора. Но «вывести» Феоктистовых не представлялось возможным.
Владимир Евгеньевич Феоктистов, генерал-лейтенант в отставке, после перенесенного инсульта был нетранспортабелен. По этой причине и жена его, Ирина Сергеевна, тоже «выводу» не подлежала.
«Сделаем соучастниками, в чём проблема!» — решил Казаченко.
Не обыска, конечно. Другого, вымышленного мероприятия. Сколько их таких, псевдомероприятий, которые в целях укрепления государственной безопасности СССР, пришлось реализовывать в своё время каждому оперу! По прошествии лет, некоторые из бывших сотрудников задавались вопросом:
«Это что ж за государственная безопасность такая, для обеспечения которой приходилось тиражировать дутые оперативные мероприятия?»
Но в описываемой ситуации Олегу было не до философских обобщений и риторических вопросов. К нему они придут позже и не от праздности. Сейчас он творил под девизом «Даёшь “ЛЕСБИЯНЫЧА”!»
«Объясним хозяевам, — продолжал рассуждать Казаченко, — что поблизости завелся радиохулиган, своими выходами в эфир дезорганизующий работу “скорой помощи”. Органы госбезопасности уже почти засекли его, дело за малым — еще несколько дней поисков и мы…“глушанём” его! Вы ведь, Ирина Сергеевна, сами знаете, как важно, чтобы радиостанции машин “скорой помощи” работали без помех, вон у вас самой на руках Владимир Евгеньевич… А что если ему понадобится срочная медицинская помощь?.. Нет, мы обязательно отыщем этого радионегодяя! Мы просим разрешения установить аппаратуру в вашей квартире, ну, вон в той комнатке, на один денек… (Денёк может обернуться неделей, но это — потом, сейчас важно получить принципиальное согласие хозяев).
А теперь давайте доверительные отношения с вами оформим на бумаге… (Следует отбор подписки о неразглашении гостайны.) Ну, вот и славно, теперь-то мы уж наверняка поймаем радиоохальника!»
Самое сложное — квартиру «ЛЕСБИЯНЫЧА» — Олег оставил напоследок.
«Ну, с профессором всё ясно — уже сегодня “слухачи” зафиксировали его намерение присутствовать послезавтра на похоронах. Значит, вторая половина дня у него занята. Питоном нас не испугаешь, найдём на него управу. А что делать с домработницей? Ребята из Седьмой службы выяснили, что стерва она, каких свет не видывал. Злая на всех и вся, подозрительная, мнительная, на мякине эту волчицу не проведешь… Нет, вызовом к участковому милиционеру проблему не решить, что-то позабористей надо придумать!»
Казаченко придвинул к себе справку по изучению Булавкиной Клавдии Власовны.
«Черт, как же я раньше не обратил на это внимания?!» — Олег схватил трубку телефона внутренней связи.
— Пал Палыч, дорогой, если не очень занят — бегом ко мне, тут бывшая твоя клиентка… Год назад во Францию выезжала… Каюсь, раньше не успел тебе о ней сказать… Да-да, с «Сезамом» связано!..
Глава восьмая. Тётя Клава и стратегическая стеклотара
— Да, я знаком с этой лягушкой-путешественницей, — едва взглянув на фотографию Булавкиной, произнес Пал Палыч, — три года назад меня только «посадили на отдел», как она заявляется из Франции… В гостях была у племянницы… Шуму и смеху она тогда наделала, ты себе не представляешь! Нас-то она рассмешила, а таможенников и пограничников нескольких европейских государств поставила на уши…
И Аношин начал рассказывать.
Булавкина Клавдия Власовна получила приглашение посетить свою племянницу Галину в Париже, куда последняя перебралась, выйдя замуж за иностранца.
Тетя Клава, наивно доверяя репортажам подрядных советских журналистов из столиц западноевропейских стран и Соединенных Штатов о нищете и бесправии узников загнивающего мира капитализма, искренне решила, что едет в голодный край. Ей ли, потомственной российской крестьянке, не знать, что такое голод?! Дабы спасти чахнувшую от недоедания племянницу, тетя Клава везла в Париж приличный шмат домашнего сала «кабанчика как раз мой брат на Рождество Христово заколол», прихватила и бутылку самогона одинцовского розлива.
Но золотым фондом багажа были шесть трехлитровых банок с компотами собственного приготовления «яблочки там, вишенки, клубничка — всё со своего участка».
— Блестящее сочетание! «Сало — самогон — Париж», — воскликнул Олег, — обычно выстраивают другой ряд: «устрицы — шампанское — Париж».
— Да, но это — только начало… Сотрудницы моего отдела за годы общения с тетей Клавой сделали вывод, что она дотошно въедлива, зоологически прижимиста и способна сутками без устали говорить по поводу и без. «С такими, как она, хорошо говно есть — рот не закрывается», — говорила о ней Валентина Ивановна Прохорова, мой заместитель, — но всё равно бабушка себе на уме, говорит-говорит, но не заговаривается. Еще в самом начале знакомства спросили, как племянница со своим мужем познакомилась. Так бабуля им такого наплела — до окончания века не расплести. А сказать-то путного ничего и не сказала. «Соскочила», что называется, с темы. В следующий раз, спрашивают, когда внуков племянница привезет из Франции — опять тары-бары-растабары на целый час, и — ноль информации. Не хочет отвечать, и всё тут. Но и вида не подает. Юлит. Уходит от ответа. Чуть что — то за сердце схватится, то за голову.
Злоключения тети Клавы начались при пересечении советско-польской границы. Внимание польских таможенников путешественница привлекла, скорее всего, своей излишней суетливостью. Один из них, войдя в купе, заметил завернутое в газету (чтоб не протухло!) сало, лежащее на столе. Приговор был молниеносным:
«То нэ можна. Свого сполна!»
Но кабанчик-то уже заколот, а сколько столовых и буфетов пришлось обегать в поисках объедков и помоев, а племянница уже ждет сальцо, а выбрасывать продукт — грех, а что она скажет своему брату… Всё это пулеметными очередями веером вонзалось в грудь непреклонного таможенника.
Спор продолжался.
Валерьянка устойчивой струей вливалась в чрево тети Клавы, когда на ее удачу проходивший пограничник-поляк бросил земляку:
«Транзит. Париж».
Инцидент был исчерпан.
Познания тети Клавы, по ее собственному признанию, в «заграничных языках» пополнились словом «транзит». С известными уже ей инословами, как то: «Париж» и «виза», она разбогатела еще на одно.
Конечно, до Эллочки-людоедки было еще далеко, но и до Парижа не близко. В дороге у тёти Клавы была возможность пополнить свой скудный запас иностранных слов.
К чему-то ещё проявят инородцы свой недреманный интерес? Ведь предстояло пересечь ещё германскую, бельгийскую и, наконец, французскую границы.
Проявили. На немецкой. Извлекли, значит, бутыль самогона вместимостью 0,75 л. Вместо пробки — спрессованная газета. Таможенник, что помоложе, заинтересовался. Открыл. Нюхнул. Да как заорёт:
«Наркотик!».
На крик и на запах из открытой бутыли сбежались все остальные таможенники…
Никто не знает, чем бы закончились рассуждения молодых таможенников, но вошел седовласый, лицо в шрамах. Понюхал содержимое бутыли. Обратившись к коллегам, произнёс несколько фраз. Таможенники с гоготом покинули купе.
