Юрий Ленчевский - СМЕРШ в тылу врага. Зафронтовая работа военной контрразведки
Не подозревавший об этой радиоигре Жуков заплатил дорогую цену — в наступлении под Ржевом полегли тысячи и тысячи наших военнослужащих, находившихся под его командованием. В своих мемуарах он признает, что исход этой наступательной операции был неудовлетворительным. Он так и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении на ржевском направлении, поэтому бросил туда такое количество войск.
Как следует из воспоминаний генерала Рейнхарда Гелена[22], дезинформация Гейне (немцы дали ему псевдоним Макс) способствовала также тому, что немцы неоднократно переносили сроки наступления на Курской дуге, а это было на руку Красной Армии.
Престиж Макса в глазах руководства абвера был высоким — он получил от немцев «Железный крест с мечами». У нас Демьянова-Гейне наградили орденом Красной Звезды. Его жена Березанцева Татьяна Борисовна — агентурный псевдоним Борисова — и ее отец Березанцев Борис Александрович, помогавшие Демьянову-Гейне, были награждены медалями «За боевые заслуги».
А вот кого действительно расстрелял немец так это космонавта Константина Феоктистова.
В далеком 1942 году его, шестнадцатилетнего паренька в Воронеже послали на немецкую сторону. Заранее: увидеть, зафиксировать немецкие части на захваченной оккупантами территории в Воронеже. Он попался на глаза фельджандарму, и тот в упор выстрелил в парня. Константину Феоктистову повезло, рана оказалась не смертельной. Он потерял много крови, но живым добрался до своих.
Как он и предполагал, после случившегося его вызвал к себе майор, по распоряжению которого Гоменюк был вывезен из лагеря военнопленных. За одним столом с ним сидел капитан Мармо.
— Вы перешли на нашу сторону добровольно, не желая воевать за Советскую власть, которая вас незаслуженно обидела, — начал майор. — У нас нет оснований не верить вам. Вы служили в Беломорском гарнизоне, хорошо знаете его. И вы понимаете, что чем больше мы будем знать о Красной Армии, о войсках Карельского фронта, тем скорее закончим войну. Только тогда мы сможем увидеться и со своими родными и близкими. Вы же, Гоменюк, если пожелаете, сумеете сделать это значительно раньше.
Степан понял: началась вербовка. Надо быть осторожным, не выдать себя поспешным согласием, не испортить дела неубедительными возражениями.
Раскрывая перед Гоменюком его «перспективы», майор сказал:
— Мы намерены предложить вам стать агентом нашей военной разведки. Более того, мы уверены, что вы, как перебежчик со стороны большевиков, не раздумывая, дадите согласие на наше предложение.
— Нет, мне надо подумать, — твердо заявил Гоменюк. — Одно дело — не воевать за Советскую власть. Другое — идти в разведку на сторону Красной Армии. Я, извините, лучше вас знаю, что случится со мной, если меня там задер-жат:
— Спору нет. Вам действительно это лучше знать. Тогда решим так: дадите ответ завтра утром.
— Но не забывайте, что работы в хорошо знакомой вам каменоломне хватит не на один год, — вставил капитан.
Утром Гоменюк вновь сидел перед офицерами вражеской разведывательной службы. Не отрывая глаз от их лиц, спокойно изложил свою точку зрения:
— В разведку я никогда не ходил. У меня нет никакого опыта. Я согласен быть вашим разведчиком, если меня научат, как действовать, как укрываться, чтобы вернуться обратно живым и здоровым.
— Вот это уже другой разговор, — обрадовался майор.
— А как действовать на той стороне, мы вас обучим, — дополнил капитан. — Для этого у нас есть специальная разведывательная школа.
«Наконец-то!» — чуть не вырвалось у Гоменюка, но усилием воли он сдержал свои чувства.
…В разведшколу, размещавшуюся в двухэтажном доме в центре Петрозаводска, Гоменюка привел капитан Мармао. Как выяснилось, он являлся помощником начальника школы.
— Сейчас вы пойдете на прием к нашему начальнику майору Раски, — объявил капитан Гоменюку. — После беседы с вами он окончательно решит вашу судьбу: будете учиться в школе или вернетесь в лагерь военнопленных.
Начальник разведывательной школы майор Раски, мужчина средних лет с водянистыми глазами, отлично владел русским языком. Позднее советскому разведчику удалось выяснить, что Раски — русский белоэмигрант, сменивший фамилию.
— Я достаточно информирован, — начал майор, — и не буду лишний раз просить вас пересказывать свою биографию. Единственный вопрос, который я намерен уточнить: в силу каких причин вы изъявили согласие на сотрудничество с нашей разведкой? Разумеется, я рассчитываю на чистосердечный ответ.
— Вы, господин майор, очевидно, знаете, что я добровольно перешел на вашу сторону, не желая воевать за Советскую власть, которая нанесла мне незаслуженную обиду, искалечив всю мою жизнь. Это и есть ответ на ваш вопрос.
— Отлично. У вас есть вопросы ко мне?
— Вопросов нет. Только просьба: обучать меня так, чтобы я успешно справился с задачами, которые будут возложены на меня как на разведчика.
— Этим мы как раз и будем теперь заниматься. — Майор заглянул в лежавшую перед ним тетрадь. — С сего дня вы не Степан Гоменюк, а Александр Морозов. О вашей настоящей фамилии никто не должен знать.
Начальник школы вызвал к себе капитана Мармо.
— Зачислите в школу нового курсанта Александра Морозова. Поселите в девятый номер. Проинструктируйте о правилах поведения.
Они вместе вышли от начальника школы. В своем кабинете капитан протянул новоиспеченному курсанту какой-то документ:
— Подпишите!
Это было «Обязательство», напечатанное по-русски. В нем говорилось о добровольном сотрудничестве нижеподписавшегося с финской военной разведкой, неукоснительном выполнении разведывательных заданий, о наградах за геройство и суровом наказании, вплоть до расстрела, за невыполнение задания, за обман, дезертирство и предательство.
Степан дважды прочитал документ, четко вывел свою фамилию, псевдоним, дату. Затем с помощью капитана оставил под обязательством отпечатки пальцев.
Капитан разъяснил Гоменюку правила поведения курсантов школы, познакомил его с распорядком дня, расположением учебных классов и хозяйственных служб.
Вскоре в школе начались регулярные занятия. Днем — специальные дисциплины, вечером — обязательные лекции о государственном устройстве, экономике, Вооруженных Силах Советского Союза, о положении на советско-германском фронте. При этом лекторы всячески восхваляли боевые успехи вооруженных сил «великой Германии» и ее союзников, клеветали на советский народ и его армию.
С первых дней учебы Гоменюк обратил внимание на царившую в школе обстановку недоверия и страха. Преподаватели, инструкторы, обслуживающий персонал следили за каждым шагом курсантов. За малейшее нарушение установленного режима курсанты строго наказывались, иногда даже исчезали из школы. Групповые сборы, доверительные беседы не разрешались. Часто распространялись различные провокационные слухи с целью выявления среди курсантов лиц, оставшихся в душе советскими партизанами. Руководство школы поощряло антисоветски настроенных курсантов, доносивших о поведении своих сокурсников.
Гоменюк испытал это на себе. Соседом его по комнате был невысокого роста блондин с мелкими чертами лица и белесыми бровями. При знакомстве назвал себя Комаровым. Он находился со Степаном на всех занятиях, в столовой, «заботился» о новичке. Вечерами рассказывал ему о себе, проявлял недовольство то качеством питания, то организацией занятий в школе, поругивал начальников, в первую очередь капитана Мармо. Все это настораживало Гоменюка, который хорошо помнил слова своего наставника капитана Чижова о соблюдении крайней осторожности при общении с курсантами разведшколы противника.
Тем временем советский разведчик приступил к выполнению полученного задания. Он знакомился с курсантами, внимательно присматривался к ним, старался узнать их прошлое, настоящие имена и фамилии, в каких частях Красной Армии они служили до пленения, запоминал внешние приметы каждого из будущих шпионов. Он даже пошел на некоторый риск, решив использовать в своих интересах возможности провокатора Комарова. «Я бы с превеликим удовольствием пристрелил его, — рассуждал Гоменюк, — но сейчас он может быть мне полезен, так как пользуется доверием начальства и, безусловно, знает кое-какие секреты».
Получив на складе очередную «пайку» табака, Степан подошел к Комарову, предложил ему половину:
— Ты же знаешь, я курю мало. Возьми. Другому бы не дал, а тебя уважаю за заботу обо мне. Не зря говорят: старый друг лучше новых двух.
Комаров с самодовольным видом принял подарок. Его подкупали слова Гоменюка об уважении к его особе, тем более что после выдачи двух советских патриотов он находился в явной изоляции: курсанты избегали встреч с ним.
