Оксана Киянская - Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка
Неудача же декабристов не помешала им победить в иной плоскости – моральной и нравственной. Не без помощи Александра Герцена возникла знаменитая декабристская легенда, мощно влиявшая на русское общественное сознание и культуру (от стихов Пушкина до песен Александра Галича и фильма «Звезда пленительного счастья»). И именно поэтому многие интеллектуалы могут сказать сегодня: декабристы – «nos amis de quatorze».
Глава I. «Человек, опасный для России»
Тайные общества, которые в исторической науке принято называть декабристскими, – важный феномен общественной жизни России начала 1820-х годов. Трагическим событиям декабря 1825 – января 1826 года, двум восстаниям: в Петербурге и под Киевом, предшествовала десятилетняя история развития нелегальных организаций. Возникнув в начале 1816 года, Союз спасения был в 1818 году преобразован в Союз благоденствия. Через три года организация эта была распущена, а на ее месте возникли две новые: Южное и Северное тайные общества.
Все годы существования заговора прошли под знаком не только постоянных политических дискуссий, обсуждения планов и программ, но и под знаком серьезных личных разногласий заговорщиков. Наибольшие споры вызывала личность Павла Пестеля.
* * *К 1825 году, времени безуспешных попыток участников тайных обществ силой воплотить в жизнь программу политических реформ, Пестель был уже признанным лидером заговора. Однако отзывы о нем других заговорщиков противоречивы.
«Образ действий Пестеля возбуждал не любовь к Отечеству, но страсти, с нею не совместимые», – утверждал в мемуарах декабрист Сергей Трубецкой. Человеком, опасным «для России и для видов Общества», считал Пестеля Кондратий Рылеев[5]. «Какова была его цель? – задавался вопросом знавший Пестеля журналист Николай Греч. – Сколько я могу судить, личная, своекорыстная. Он хотел произвесть суматоху и, пользуясь ею, завладеть верховною властию в замышляемой сумасбродами республике… Достигнув верховной власти, Пестель… сделался бы жесточайшим деспотом».
А, например, другой декабрист, Сергей Волконский, создавая на закате жизни свои мемуары, «полагал своей обязанностью» «оспорить убеждение… что Павел Иванович Пестель действовал из видов тщеславия, искал и при удаче захвата власти, а не из чистых видов общих – мнение, обидно памяти того, кто принес свою жизнь в жертву общему делу». Противоречивость Пестеля отмечали и историки. Так, например, В. С. Парсамов считает, что в его личности «столкнулись две национально-культурные стихии: немецкий рационализм и русская широта души»; по его мнению, между этими «стихиями» не было «серединного примиряющего начала»[6].
Павел Пестель по рождению принадлежал к кругу высшей петербургской бюрократии. Он был старшим сыном крупного российского сановника с одиозной исторической репутацией, в 1806–1819 годах занимавшего пост генерал-губернатора Сибири, Ивана Борисовича Пестеля. У Павла Пестеля было три младших брата – Владимир, Борис и Александр, и младшая сестра Софья.
В 1811 году, накануне войны, Пестель окончил Пажеский корпус – лучшее военное учебное заведение России. Судя по сохранившимся корпусным ведомостям, все корпусные «науки» давались ему одинаково «блестяще», по большинству из них он имел максимально возможные оценки – «баллы». В ежегодных учебных рейтингах он неизменно лидировал[7]. Пестель окончил корпус первым в выпуске, и его имя было занесено на почетную мраморную доску.
После окончания корпуса, в 1811 году, получил чин прапорщика в гвардейском Литовском полку.
Через полгода после выпуска началась Отечественная война. Вчерашний камер-паж прошел боевое крещение в Бородинской битве. Он был тяжело ранен в ногу и получил свою первую награду – золотую шпагу. До конца так и не излечившись от раны, он догнал действующую армию за границей, стал адъютантом генерала от кавалерии графа Витгенштейна – главнокомандующего всеми войсками антинаполеоновской коалиции.
Согласно послужному списку «витгенштейнов адъютант» проявлял чудеса храбрости почти во всех знаменитых битвах 1813–1814 годов: воевал под Дрезденом и Кульмом, участвовал в «битве народов» под Лейпцигом, в сражениях при Бар-Сюр-Об и Троа. Его храбрость была вознаграждена российскими орденами Св. Анны 2-й степени и Св. Владимира 4-й степени, австрийским орденом Леопольда 3-й степени, баденским орденом Карла Фридриха. Получил Пестель и высший прусский военный орден – Пурлемерит («За достоинство»)[8].
Однако согласно имеющимся в распоряжении историков сведениям тяжелая рана молодого офицера не зажила и к концу 1813 года. Из нее по-прежнему выходили осколки кости, и он по-прежнему передвигался в основном на костылях[9]. Более того, по свидетельству лечившего Пестеля лейб-медика Якова Виллие, и в 1816 году раненая нога постоянно опухала, причиняя «жестокую боль», молодой офицер с трудом мог ходить[10]. Между тем, задача адъютанта во время сражения заключалась в том, чтобы передавать войскам приказы своего начальника, от расторопности адъютанта во многом зависел исход той или иной битвы. Следовательно, в качестве адъютанта Пестель был Витгенштейну бесполезен, в действительных сражениях он физически участвовать не мог.
С. Н. Чернов считал Пестеля-декабриста «большим мастером политической разведки»[11]. Вероятно, первые навыки разведывательной деятельности – конечно, пока еще не связанные с «политикой» – Павел Пестель получил именно на войне. Военная служба Пестеля в 1813-1814 годах – это не просто деятельность адъютанта. Сохранилось немало сведений об особого рода «заданиях», которые ему довелось выполнять.
Об одном из них – очевидно, первом в карьере Павла Пестеля – есть упоминание в письмах его родителей. Так, мать Пестеля в июле 1813 года радовалась, что сын успешно справился с «поручениями», которые были на него возложены русским и австрийским императорами; в письме речь шла и о каких-то важных документах, которые он доставил Витгенштейну. Публикатор семейной переписки Н. А. Соколова справедливо считает, что в данном случае речь идет об участии Пестеля «в качестве курьера в переговорах, которые велись в июне 1813 года» между двумя императорами, в результате которых Австрия обязалась присоединиться к антинаполеоновской коалиции[12]. В августе 1813 года Пестель получает чин поручика.
Из документов следует, что этими «поручениями» военная деятельность Пестеля не ограничилась[13]. В дни «битвы народов» под Лейпцигом он покупает у лейпцигского аптекаря яд. «Возымел я желание иметь при себе яд, дабы посредством оного, ежели смертельным образом ранен буду, избавиться от жестоких мучений», – скажет он впоследствии[14].
Но для того, чтобы «избавиться от жестоких мучений», у каждого офицера был более простой способ – собственное оружие. И тяжело раненому человеку принять яд, конечно же, было не намного проще, чем застрелиться. Скорее, яд был нужен Пестелю как разведчику, выполняющему тактические задания своего командования и отправляющемуся на чужие территории без оружия.
Война для него закончилась весной 1814 года. Вскоре, сопровождая Витгенштейна, поручик самого привилегированного в России Кавалергардского полка Павел Пестель, награжденный пятью боевыми орденами и золотой шпагой двадцатилетний ветеран войны, вновь появляется в Петербурге.
* * *В 1817 году 24-летний Пестель вступил в Союз спасения – тайную организацию, созданную шестью молодыми гвардейскими офицерами. Несмотря на грозное звучание своего названия, отсылающего к знаменитому якобинскому Комитету, при всей резкости речей, звучащих на его заседаниях, Союз вряд ли был опасен устоям самодержавной России. Понимая, что положение дел в России надо менять, заговорщики совершенно не представляли себе, что конкретно нужно для этого сделать.
«Первые декабристы» – офицеры, связанные между собою узами родства, детской дружбы и боевого товарищества, были, конечно, совершенными дилетантами в вопросах стратегии и тактики заговора. Их программой, согласно позднейшим мемуарам Якушкина, было «в обширном смысле благо России»[15].
О том же, что понимать под «благом России», в обществе шли споры. Некоторые предполагали, что оно – в «представительном устройстве» государства. Другим казалось, что необходимо «даровать свободу крепостным крестьянам и для того пригласить большую часть дворянства к поданию о том просьбы государю императору».
Третьи считали, что дворянство не согласится на подачу такого проекта, что император Александр – тиран, презирающий интересы страны, и потому его необходимо уничтожить. Осознанием этой идеи стал «московский заговор» сентября 1817 года Возбужденные письмом одного из основателей Союза, князя Сергея Трубецкого о том, что «государь намерен возвратить Польше все завоеванные нами области и… удалиться в Варшаву со всем двором», юные конспираторы едва не убили царя в Москве. После этого «цареубийственный кинжал» еще много раз «обнажался» заговорщиками, но в действие, как известно, приведен не был.
