Петр Черкасов - Шпионские и иные истории из архивов России и Франции
В августе 1792 года, оставив дьякона без средств к существованию, о. Павел Криницкий выехал из Парижа и прибыл в Брюссель, где в это время находился И. М. Симолин, следивший из Бельгии по поручению императрицы за развитием событий во Франции. Там иерей обратился к Симолину с просьбой о выделении ему с семьей дополнительной суммы на проезд в Россию. «Смею приметить Вашему Сиятельству, – просил недавний вольнодумец, – что в рассуждении моих маленьких детей я не мог ехать морем, а должен пуститься в путь сухим путем с Брюсселя. Вашему Сиятельству небезызвестно, что положенные деньги на проезд для сухого пути не могут быть довольны, но я полагаюсь на милость Всемилостивейшей Монархини, которую тем скорее могу одержать, чем скорее Ваше Сиятельство примете на себя труд о сем доложить общей нашей Матери. Сиятельнейший граф! – униженно завершал он свое прошение. – Не оставьте оказать сие человеколюбие тому, который вечно вас благодарить не престанет, за честь оставляя себя Вашего Сиятельства Милостивого Государя всепреданнейшим слугою»41.
Симолин не стал беспокоить государыню по таким пустякам, ограничившись донесением вице-канцлеру И. А. Остерману, которому он писал относительно просьбы о. Павла: «Мне безразлично, поедет ли он сухим путем, если у него есть средства»42. Никаких дополнительных денег Павел Криницкий не получил и вынужден был отправиться в Россию морем. Его дальнейшая судьба неизвестна.
Наверное, следы Криницкого можно было бы отыскать в синодальных архивах. Не исключено, что иерея спас от неприятностей его высокий покровитель, на которого он любил ссылаться. Так или иначе, имя Павла Криницкого не значится в одном ряду с именами Александра Радищева, Николая Новикова, Федора Кречетова и других русских вольнодумцев, «разбуженных» Французской революцией.
Ну а что же «излюбленная» жертва самодура Криницкого?
С большими трудностями Зиновию Чернявскому с семьей осенью 1792 года удалось вырваться из Парижа и добраться до Брюсселя, где его свалила болезнь. Граф Симолин не оставил дьякона своим попечением, снабдил деньгами на дорогу и даже проявил заботу о его будущем. В письме вице-канцлеру Остерману он писал 12 мая 1793 года: «Находившийся при Российской церкви в Париже дьячок Зиновий, который по причине жестокой болезни принужден был препроводить здесь прошедшую осень, едет теперь в Амстердам, дабы отправиться оттуда на первом корабле в Санкт-Петербург; почему я вручил ему сие письмо, приемлю смелость препоручить его с женою, которая родом француженка, под высокое покровительство и благоволение Вашего Сиятельства. Двадцатилетняя его отлучка из России сделала его чужестранным в своем отечестве, где он никого не знает, а сие тем более побудит его прибегать к вашим милостям, коих всепокорно прошу Вас не лишить его. Желания сего дьячка будут исполнены, ежели откроется случай для помещения его при каком ни есть министерском посте (при посольстве. – П. Ч.), и если угодно будет Вашему Сиятельству доставить ему Ваше вспоможение, то Вы учините его счастливым»43.
Предсказанное убийство Павла I
Обстоятельства насильственной смерти императора Павла I в ночь с 11 на 12 марта 1801 года достаточно хорошо известны, как известны организаторы и непосредственные участники цареубийства. Известно и то, что дворцовый переворот в пользу великого князя Александра Павловича не был большой неожиданностью, во всяком случае, для столичной гвардии и петербургского высшего света, с самого начала невзлюбивших Павла I. Но вот предсказаний столь печальной судьбы нелюбимого сына Екатерины Великой, да еще сделанных почти за десять лет до мартовского убийства 1801 года, мне прежде не встречалось.
А именно такое предвидение я нашел в дипломатическом архиве на Кэ д’ Орсэ, в Париже, при изучении переписки посольства Франции в России с французским Министерством иностранных дел за 1789 – 1792 годы. Среди прочих бумаг мне попался весьма любопытный документ, относящийся к сентябрю 1791 года. В нем буквально предсказана трагическая судьба тогда еще наследника русского престола, великого князя Павла Петровича.
До воцарения Павла оставалось более пяти лет, а до его убийства в марте 1801 года – почти десять. Между тем нашелся человек, уже тогда, в 1791 году, предвидевший незавидную участь будущего императора всея Руси.
Автором такого, как бы мы сейчас сказали, политического прогноза выступил поверенный в делах Франции при дворе Екатерины II месье Эдмон Жене, а первым, если не единственным, человеком, ознакомившимся с этим прогнозом, был Арман-Марк граф де Монморен, министр иностранных дел Людовика XVI.
Несколько слов об Эдмоне Жене. Он заступил на место поверенного в делах после отъезда из Петербурга в октябре 1789 года французского посланника, графа Луи-Филиппа де Сегюра. Насколько императрица Екатерина отличала последнего (она даже предлагала Сегюру остаться в России в качестве ее личного гостя), настолько же она не жаловала первого. В ее глазах именно простолюдины, вроде Жене, были повинны в событиях 14 июля 1789 года в Париже. Незавидное положение Жене в Санкт-Петербурге не спасал даже тот факт, что он приходился родным братом госпоже Кампан, первой камеристке королевы Марии-Антуанетты.
После отъезда милого ее сердцу графа де Сегюра императрица откровенно третировала Жене: она не принимала его и не приглашала на дворцовые празднества; придворные и министры следовали примеру своей государыни. В депешах, которые Жене отправлял в Париж, можно встретить его частые сетования на невнимание к нему со стороны официального Петербурга. По мере развития революции во Франции это невнимание сменялось вызывающим отторжением и изоляцией французского дипломата, за которым была установлена слежка. Его корреспонденция перлюстрировалась русскими властями. Жене оставалось уповать лишь на надежность шифра. В этих условиях можно только удивляться той стойкости, которую проявлял Жене при исполнении своих служебных обязанностей. А ведь от него в Париже ждали полной и достоверной информации о положении в России и настроениях петербургского двора, прежде всего по отношению к Франции. Жене делал все, что мог, и, как мы увидим, обнаруживал не только осведомленность, но и прозорливость. Итак, обратимся к сбывшемуся, как окажется впоследствии, пророчеству французского дипломата относительно судьбы Павла Петровича.
16 сентября 1791 года Жене составил и отдал зашифровать очередную депешу, адресованную министру иностранных дел графу де Монморену44. В ней речь шла о формировании в Европе антифранцузской коалиции, поставившей целью подавление революции во Франции («Деспотизм против Свободы», как писал Жене). Поверенный в делах информировал министра и о возможной позиции Екатерины II в связи с созданием этой враждебной Франции коалиции. Отдельно в шифрованной депеше говорилось о великокняжеском («молодом») дворе и о самом наследнике престола Павле Петровиче.
«…До сих пор, – пишет Жене графу Монморену, – я не считал необходимым уведомлять Вас, Месье, о положении при дворе Великого Князя; такого рода детали не имели большого значения, но теперь с каждым днем они становятся все более важными, и я не имею права обходить их молчанием.
Этот Принц (Павел Петрович. – П. Ч.) во всех отношениях идет по следам своего несчастного отца, и хотя Великая Княгиня (Мария Федоровна. – П. Ч.) соединяет в себе все добродетели, тем не менее однажды он подвергнется той же участи, которая постигла Петра III.
Он открыто живет с одной из ее фрейлин, мадемуазель Нелидовой, самой некрасивой и самой сварливой из всех своих пассий. Он угрюм, необщителен и подозрителен, он никому не доверяет; придворные ненавидят его; военных, находящихся под его командованием, он отвращает от службы своей мелочной придирчивостью; гвардейцы его не любят, и нет сомнений в том, что с того самого момента, когда он взойдет на трон, бесчисленные потрясения подвергнут этот трон тяжелым испытаниям, из которых с честью вышла Екатерина II».
К приведенной выдержке из донесения Эдмона Жене можно добавить несколько замечаний.
Пробудившийся интерес французского дипломата к личности великого князя Павла Петровича, который прежде не пользовался его особым вниманием, скорее всего, был вызван дошедшими до Жене слухами об ухудшении здоровья императрицы и очередной размолвке между матерью и сыном. Жене знал и о растущей оппозиционности «молодого двора» к политике и окружению Екатерины.
Параллель между Павлом Петровичем и Петром III, которую проводит Жене, прослеживается и в их частной жизни, на что намекает французский дипломат, говоря о добродетелях супруги великого князя. Известно, что Петр откровенно третировал свою жену (будущую императрицу Екатерину II), отдавая предпочтение фрейлине Елизавете Воронцовой, на которой думал даже жениться, удалив в монастырь Екатерину.
