Андрей Медведев - Война империй. Тайная история борьбы Англии против России
В статье его: “Соперничество России и Англии в Средней Азии” встречаются, например, такие прелести: “изучая историю завоеваний России на азиатском материке… мы видим, что всегда и везде вторжению предшествует одна и та же политика интриг и козней, сеяние семян раздора, подкуп, приманка, при помощи самых неблаговидных средств”».
В другом месте Вамбери характеризует русских такими словами: «на всем громадном протяжении, занимаемом русскою азиатскою границей, мы повсюду видим, что русские, и по образованию, и по нравственным качествам, стоят гораздо ниже азиатцев. В русском, как в северном жителе, пожалуй, и больше энергии, чем в чистокровном азиатце, но его неопрятность, его близко подходящая к идолопоклонству религия, его рабский характер, грубое невежество, неотесанные приемы, — все это ставит его гораздо ниже, сравнительно с проницательным азиатцем. Один образованный таджик в Бухаре говорил мне с презрением о необразованности русских»[215].
Удивительная цитата. Она лишний раз показывает, как мало всего изменилось в расстановке сил в мире, как почти не поменялись игроки, как мало изменялись пропагандистские приемы, двойные стандарты и как уж совсем не изменилась основа всей русофобской идеологии: либо польский вариант — русские обычные азиаты, либо вот такой англо-европейский — русские не азиаты этнически, но куда хуже них в своем поведении. Это такой особый формат протестантской морали, где люди делятся по сортам. Высший сорт, понятное дело, — европейцы с американцами, потом средненькие — это Восточная Европа, потом низший сорт — азиаты и негры. И дальше русские. Практически инфернальные существа. Очевидно, что Вамбери очень четко расставляет акценты: европейцы, несомненно, выше всяких там азиатов, не то чтобы по развитию, а в принципе. Они другие люди. Более высокого порядка. В сегодняшней мировой политике это нашло выражение даже в терминологии. Страны третьего мира. Никогда не задумывались, как это звучит? Почему не третьего сорта? Было бы честнее.
Конечно, в Лондоне могли и не соглашаться с русской экспансией, могли возмущаться, но при этом все же понимали — процесс остановить невозможно. Русские пойдут дальше. Причин тому было несколько. Прежде всего Петербург опасался, что Азия может оказаться под контролем англичан, и опасения эти были, как следует из документов, вполне обоснованными. Иметь военные базы англичан у себя под боком русские генералы и политики, конечно, не желали. После потери Черноморского флота Россия нуждалась в новом инструменте, новом способе давления на Англию, и это могла быть только угроза Индии. И не стоит заблуждаться, что у Российской империи были в Азии цели исключительно гуманитарные, вроде освобождения рабов и пресечение набегов, и геополитические.
Была в этой экспансии и совершенно прагматическая цель. Петербург хотел единолично контролировать азиатские рынки, и богатые ресурсами районы давно рассматривались русскими промышленниками как объект экспансии. Возможность выращивать в регионе хлопок обсуждалась в русской печати давно, и строились предположения, что в случае установления контроля над регионом выращенный там хлопок станет альтернативой американскому. Какое-то время бытовало мнение, что русские товары азиатским государствам нужнее, чем азиатские товары России. В 1858 году была опубликована небольшая «Краткая записка о невыгодном для России положении торговли ее с Средней Азией», автором которой, по всей видимости, был председатель Оренбургской пограничной комиссии Василий Васильевич Григорьев, выдающийся востоковед, ученый, некоторое время занимавший должность главного цензора России. И вот как глава ОПК Григорьев писал, что Средняя Азия больше нуждается в русских товарах, чем Россия в среднеазиатском хлопке и сухофруктах:
«Все означенные товары среднеазиатцы не могут сбывать с выгодой никуда, кроме России: ни в Персию, ни в Афганистан, ни в Индию, ни в Китайский Туркестан товары эти не требуются, ибо страны эти производят их в изобилии. Наоборот, от нас среднеазиатцы вывозят преимущественно такого рода товары, которых по ценам, за какие эти товары приобретаются в России, не могут они получать ниоткуда в мире и которые составляют при этом насущную потребность в Средней Азии. Таковы металлы: железо, медь, чугун и изделия из них; товар кожевенный и деревянный. Без наших произведений среднеазиатцу не в чем будет варить себе пищу, не во что ноги обуть; сверх всего, сбытом нам хлопка своего и фруктов приобретают они и наличные деньги, на которые покупают потом от персиан и афганцев то немногое, что пригодно им из произведений британской промышленности»[216].
Но со временем все изменилось. Дело в том, что, как уже упоминалось, именно текстильная промышленность была в России наиболее развита. Не металлургия, не кораблестроение. Текстиль. В 1850 году в империи было произведено бумагопрядильной продукции на 16 миллионов рублей, красильной и отделочной — также на 16 миллионов, бумаготкацкой — на 13 миллионов. К 1860 году цифры выросли так: бумагопрядильной продукции произвели на 28,7 миллиона, красильной — на 23,1 миллиона, бумаготкацкой — на 19,3 миллиона рублей.
И понятно, что ежегодно в страну импортировались тысячи пудов хлопка: в 1841–1845 годах — 527 тысяч, в 1846–1850 годах — примерно по 1115 тысяч, то есть более миллиона пудов, в 1851–1856 годах (годы Крымской войны) — полтора миллиона пудов, а в 1856–1860 годах — 2 миллиона 421 тысяча пудов.
Однако с началом Гражданской войны в США импорт хлопка в Россию тут же упал до 1 миллиона 116 тысяч пудов. И вот тогда вопрос о среднеазиатском хлопке встал особенно остро. Его ввоз увеличился втрое, цена на азиатский хлопок на ярмарке в Нижнем Новгороде поднялась с 4–5 рублей за пуд сначала до 7 с половиной рублей, а к 1864 году достигла 24 рублей. Средняя Азия стала рассматриваться как источник важного промышленного сырья. Финансовое и промышленное лобби давило на власть: нам нужна Азия. В министерства финансов и иностранных дел постоянно подавали петиции и докладные записки с ходатайствами о «создании в Средней Азии благоприятных условий для деятельности русского купечества».
Русские газеты и журналы принялись писать статьи под названиями «О бухарском хлопке и возможности разведения хлопчатника на Сырдарье», «Бухарцы и хлопок», журнал «Вестник промышленности» в редакционном «Обозрении промышленности и торговли России» писал, что, с одной стороны, Гражданская война в США дает русской промышленности новые возможности на зарубежных рынках, с другой — нехватка сырья для ткацких фабрик может затормозить рост экономики страны. Автор статьи считал, что теперь в России «побольше подумают о хлопке в тех странах Азии, которые у нас под рукой». В статье «Заметки о Бухаре и ее торговле с Россией» в журнале «Современник» анонимный автор сообщал, что «сбор и вывоз хлопка поглотил в Бухаре всю ее прежнюю производительность, заменил почти весь ее вывозной товар: канаус, сусу, выбойку, готовые халаты и даже фрукты». Автор писал, что правительству стоит быстрее перенести Оренбургскую линию «на границу государства — на Сырдарью». В самой Бухаре на торговле с Россией местная аристократия делала целые состояния. Первоначально отпускная цена на хлопок была полтора рубля. По мере возникновения дефицита она росла, и российские промышленники и фабриканты логично, с точки зрения бизнеса, рассуждали — зачем платить кому-то за хлопок, когда его можно выращивать самим в этом же регионе. Кроме того, в Бухарском эмирате не было никакой промышленности, чтобы хлопок этот обрабатывать.
«Из земледельческих продуктов, богатство и гордость Бухары составляет хлопок. Бухарский хлопок, бесспорно, лучше коканского и ташкентского и предпочитается хивинскому по нежности и белизне своего волокна, хотя и уступает последнему в длине волокна. Количество возделываемого хлопка в Бухаре возрастает год от году, по мере увеличения вывоза его в Россию.
Относительно мануфактурной производительности Бухары следует сказать, что она находится в первобытном состоянии, хотя и в несколько лучшем, чем в соседних независимых ханствах. Промышленность бухарская не могла развиваться вследствие недостатка технических знаний, которые заторможены законом, считающим всякое знание “вне корана” греховным. Вот почему Бухара, равно как Хива и Кокан, издавна, в промышленном отношении, зависели от России»[217].
Но была и еще одна причина, почему русская экспансия в Азию продолжалась и усиливалась. И она не поддается каким-либо логическим объяснениям вроде экономики или противостояния с Англией. Проблема была в том, что, начав движение в регион, русские власти просто не имели возможности его остановить. Любое отступление было бы воспринято региональными лидерами — ханами, эмирами, беками, вождями — как слабость России. Любая остановка тоже. Покорив Ташкент, русские не могли не пойти дальше. Этот город с начала 19 века несколько раз переходил от Коканда к Бухаре, каждый раз с кровью, зачисткой местных элит, грабежами и насилием. И в Коканде, и в Бухаре этот город считали своим. Именно поэтому русские права на Ташкент пришлось отстаивать силой оружия. А дальше одни события и действия вызывали к жизни другие. Ташкент наш? Отлично. Но бухарский эмир думает, как его вернуть, и собирает армию. Армию разбили? Но эмир ведет переговоры с англичанами, а кокандский хан тоже готовит вторжение. Русским властям приходилось импровизировать, поступать по обстоятельствам, и это лишний раз доказывает, что никакого четкого, разработанного плана действий в Азии ни у политического, ни у военного руководства России не было. Работал наполеоновский девиз «война план покажет». В отличие от британцев, русский кабинет министров и царь действовали совершенно бессистемно. И, по сути, вся политика Российской империи в регионе, ответственность за нее легли на плечи одного человека — генерала Кауфмана.
