Геннадий Белов - Атлантическая эскадра. 1968–2005
В-третьих, уличенных в «годковщине» отдавали под суд. Суд проводили на корабле. Мы строго следили, чтобы все потенциальные «годки» («деды») присутствовали на суде, освобождая их на это время от вахт и дежурств. Выступая перед экипажем, я систематически объяснял людям, что я – представитель государства, поставленный следить за безусловным исполнением его законов и воинских уставов вверенными мне подчиненными. Лица, пытающиеся внедрить свои преступные порядки, являются в какой-то степени врагами государства, а значит и моими врагами. А быть врагом командира не очень комфортно. Это уже не абстракция. Атмосфера в коллективе должна быть такова, чтобы каждый твердо знал, что его за творимые безобразия жестко накажут в обязательном порядке.
В-четвертых: прибывающее молодое пополнение мы с замполитом собирали и объясняли, что такое «годковщина». Повторяли десятки раз, прямо заклинали, что если кому-нибудь покажется, только покажется, что по отношению к нему или его сослуживцам присутствуют элементы «годковщины», немедленно бежать (звонить) к командиру корабля или его замполиту. Пусть вы будете десять раз неправы, никто вас за это не накажет. Всем показывали, где наши каюты и заставляли записать наши номера телефонов. Старослужащие матросы и старшины, безусловно, знали о наших инструктажах и очень остерегались, чтобы командир ими не занялся лично. Надо сказать, что жалобы молодых матросов были крайне редкими. По поводу жалоб. Командиру корабля положено проводить опрос жалоб и заявлений всего личного состава один раз в два месяца. Я старался делать это гораздо чаще, при каждом удобном случае. Кроме того, ко мне и замполиту в любое время с жалобой мог обратиться любой. Я считал, что нельзя оставлять человека с каким-то недовольством, какой-то болью даже на короткое время, тем более на корабле, набитом таким разнообразным оружием, в том числе и ядерным. Я абсолютно уверен, что при внимательном, справедливом отношении командиров к своим подчиненным, оперативном принятии мер к нарушителям никакой «годковщины» в коллективе не будет. Мы изживали «годковщину», а вот на ракетном крейсере «Маршал Устинов» ее не было с момента постройки корабля.
Потому что первым командиром его был одаренный управленец В. Д. Верегин. После академии в качестве флагмана я много и с удовольствием плавал на «Устинове». Безупречно чистый корабль, аккуратная, подтянутая команда, а главное люди смотрят и относятся друг к другу доброжелательно. Побывал я на этом корабле и через шесть лет, когда им командовал бывший помощник командира С. И. Авакянц. Если что и изменилось на корабле, то только в лучшую сторону.
Короче – там, где командир соответствует своей должности, никакой «годковщины» нет и быть не может. Казалось бы, все ясно и просто – назначай на командные должности соответствующих офицеров и через некоторое время «годковщина-дедовщина» исчезнет. Но кто будет назначать? Те, кто достиг своего сегодняшнего положения благодаря совершенно другим кадровым принципам? Решить эту проблему в короткие сроки может только высшее руководство Вооруженных Сил, решительно поломав существующую кадровую традицию и внедрив нормальную. Но для этого потребуется твердая воля, решительность и беспощадная настойчивость.»
Я думаю, что у читателей, не знавших и не встречавшихся с В. Н. Пыковым, сложится правильный образ этого человека, не лишенного недостатков, но искренне преданного службе и Военно-Морскому флоту. К сожалению, в реальной жизни нет абсолютной справедливости, а на флоте нет административного механизма для объективной оценки способностей и личных качеств офицеров, чтобы их продвижение на командные должности не зависили от человеческого фактора командования любого уровня. Так произошло и с В. Н. Пыковым, чей мощный потенциал руководителя и организатора так и не нашел должного применения после окончания им Военно-Морской академии. Для флота это была большая потеря.
4. Флотские судьбы
Часто случается так, что люди, делавшие историю, остаются за кадром и о них мало кто знает, но их повседневный многолетний труд был одним из небольших кирпичиков фундамента, на котором выстраивалась эта история. Надо отдать дань таким незаметным людям и сказать о них то, чего они заслуживают.
Об одном из них, чья служба была тесно связана с 7 эскадрой, я и хочу сказать. Это Станислав Федорович Иванов. Он был потомственным моряком в семье. Его отец посвятил всю свою жизнь службе на флоте. Он прошел Великую Отечественную войну на Амурской флотилии, служил на Черноморском флоте, а после окончания ВМА служил на Северном флоте в должности Начальника разведки СФ. Поэтому, жизненный выбор службы на флоте и кораблях у Станислава был не случаен. Он поступает в ЧВВМУ им Н. С. Нахимова и после окончания в 1959 году по специальности ракетчика получает назначение на ракетнотехническую базу в г. Лиепая, а затем в поселок Рябиновка под Калиниградом. Назначение на береговую должность
разочаровало его, и с самого первого дня службы он «бомбил» Управление кадров Балтийского флота, чтобы его перевели служить на надводные корабли. Но только в конце 1961 года его назначают на БПК «Дерзкий», который строился на заводе им. Жданова в Ленинграде и 22 июня 1962 года пришел на Северный флот в состав 120 бригады ракетных кораблей. Через неделю после его назначения на «Дерзкий» в Рябиновке в цеху, где он готовил ракеты П-35, в одной из ракет сработал стартовый двигатель и погибло четыре человека, среди которых были две девушки. Об этом событии он вспоминал с содроганием и много раз благодарил Господа, что эта трагедия его миновала. Через год он был переведен служить на БПК «Жгучий» на должность командира стартовой батареи. Освоение и боевое использование крылатых ракет КСЩ, которых на корабле было 14 штук (по семь в носу и корме), шло тяжело, несмотря на то, что он в совершенстве знал эту ракету и все оборудование, получив этот опыт на службе на ракетно-технической базе. Специалисты между собой называли эту ракету «аэродинамическим уродом» и удивлялись, почему она может летать и даже самонаводиться. Перед подготовкой к стрельбам его батарея стояла «на ушах» и возились с ракетами с утра и до ночи, поскольку они были малонадежными. В конце 1962 года у него вышло воинское звание старший лейтенант, но почему-то никто об этом не вспомнил. Командир БЧ-2 «Жгучего» капитан-лейтенант Г. А. Веледеев, узнав об этом, пригласил его к себе и сказал: «Садись и пиши на себя представление на воинское звание. Сам о себе не позаботишься – ничего не получишь, ибо о тебе позабудут». Судьба внезапно принесла всем служившим на кораблях пр.57 дополнительные тяготы. Им назначили место базирования в Сайда губе, а их семьи жили в поселке Ягельное, куда офицеры добирались или на катере или пешком по сопкам.
В 1964 году на «Жгучем» случилось ЧП. Во время стрельбы ракетами КСЩ при досылке ракеты на пусковую установку она не стала башмаками на стопора, и при развороте ПУ боевая ракета съехала на палубу и была полностью выведена из строя. Было помято сопло двигателя, и отвалилась боевая часть, начиненная 380 кг взрывчатки. Иванов в это время находился в отпуске и по возвращении узнал, что ему и инженеру БЧ-2 Игорю Кунашко объявлено неполное служебное соответствие от командира дивизии, а непосредственному виновнику мичману Кириченко 15 суток гауптвахты. Кроме того, флагманский специалист РО дивизии капитан 2 ранга Ященко сказал Иванову, что за случившееся происшествие тот не получит продвижения по службе, пока он – Ященко служит на дивизии. Но он не только не получил продвижения по службе, но и переходил в звании старший лейтенант два с половиной года, вспоминая Ященко недобрым словом. Эту несправедливость, которая была первой в его службе, он тяжело переживал.
В его службе был еще один трагический случай, когда судьба вновь была милостива к нему. В 1965 году на флоте проводилось учение, на котором была запланирована ракетная стрельба 120 бригады ракетных кораблей (ракетами КСЩ), совместно с БРАВ (ракетами П-35) и бригадой ракетных катеров (ракетами П-15). Поскольку БПК «Жгучий» в этой стрельбе не участвовал, то Иванова и инженера БЧ-2 Бориса Кулешова назначили в 3-ю группу записи на торпедный катер пр. 183. После стрельбы 120 бригады ракетами катер подошел к мишенной позиции, чтобы осмотреть мишень, и группа записи высадилась на корабельный щит. Во время осмотра из рубки катера внезапно выскочил командир и с вытаращенными глазами закричал: «Ракетные катера произвели пуск ракет!» Едва катер отошел от щита, как на нем заглохли двигатели – кончилось горючее. Все, находящиеся на катере, наблюдали с расстояния 1,5–2 км, как ракеты идут на мишень. Одна из ракет вошла в борт БКЩ, у которого только что стоял торпедный катер, и с другого борта щита вырвался двухсотметровый форс пламени. Хотя ракета и не была снаряжена фугасом, можно представить, что могло бы произойти, если бы торпедный катер не отошел от бота БКЩ. Случилось «как всегда», когда на флоте что-нибудь да не срастается, и был произведен пуск ракет по мишенной позиции во время ее осмотра группой записи. Разборка этого происшествия у командира дивизии контр-адмирала Белякова обошла его стороной, и он отделался легим испугом, без наказания.
