Владимир Семичастный - Спецслужбы СССР в тайной войне
Я говорю:
— Ну, почему бы и нет. Он, правда, не гуманитарий, он политехнический институт заканчивал, но прошел хорошую школу.
Правда, эти разговоры мало влияли на мою работу или работу других органов. Щербицкий придерживался своей линии и мнения своих прямых советчиков, и линия эта была строго брежневской, особенно в кадровой политике.
В последующем, когда Шелест ушел, Щербицкий позволял себе держаться со мной ближе и более душевно, может быть, и потому, что он был благодарным человеком и помнил доброе к себе отношение в минуту трудную.
Когда Щербицкого освободили от должности предсовмина Украины, кандидата в члены Политбюро ЦК и отправили обратно, в Днепродзержинск, я, будучи председателем КГБ, принимал его всегда в Москве на том же уровне, что и прежде, когда он был кандидатом в члены Политбюро: та же охрана, те же номера в гостинице, те же квартиры, телефоны, машины — все, как положено. Он мне даже сказал однажды:
— Владимир Ефимович, ну зачем вы берете на себя такой риск, это же вам может боком выйти.
— Вы за меня не беспокойтесь. Если я посылаю машину и все прочес, то так надо: так я решил.
И у него было ко мне такое отношение, будто он мне чем-то обязан.
Но тем не менее и при нем в состав ЦК меня не избирали, ни с одной делегацией не посылали. Дружба с Брежневым и поддержание своего положения «на Олимпе» ему были куда дороже.
Щербицкий по эрудиции и по культуре стоял выше Шелеста, но что касается политических качеств, масштаба руководителя, Шелест, конечно, был выше. Щербицкий — это служака и холуй, верой и правдой служивший Брежневу. Его преданность доходила до того, что он не возражал ни на одно, даже глупое, предложение Брежнева. Именно за эту преданность Щербицкий дважды получил звание Героя Социалистического Труда. Но интриганом Щербицкий не был. На Украине хватало и без него такого сорта людей. Там кого угодно втянут в интригу, сами заварят кашу, а потом могут даже выдать главаря этой интриги.
Шелест, хоть он и харьковский, может быть, одного-двоих из Харькова пригласил на работу, и то тех, кто действительно этого заслуживал: Никитченко он взял в ЦК в отдел транспорта, а потом тот стал председателем КГБ Украины; потом Соколова — впоследствии он стал вторым секретарем ЦК партии.
А при Щербицком ни одного министерства Украины не было, чтобы министром или его первым замом не стал бы днепропетровец. Не было ни одного отдела ЦК КП Украины, чтобы завотделом или первым замом его не был человек из Днепропетровска.
Доходило до смешного.
Снимают председателя Днепропетровского горисполкома и назначают его же председателем Комитета по экологии Украины.
Я курирую спорт, вхожу с запиской в ЦК партии по поводу того, что необходимо ввести дополнительно должность зампреда Комитета по физкультуре и спорту. Там рассматривают, и мне звонят: «Можно. Если вы возьмете на это место заведующего отделом культуры Днепропетровского обкома партии».
Меня эта политика возмущала, и я откровенно, полушутя-полусерьезно, не самому Щербицкому, но так, чтобы до него дошло, говорил, что дешевле перенести столицу Украины из Киева в Днепропетровск. Ведь это же связано с назначением, передвижением, а значит, с квартирами, обустройством, переживаниями массы людей, семей.
Или его звезды Героя Соцтруда: Украина получила богатый урожай, а звезду Героя получает не предсовмина Ляшко, не те, кто действительно вырастил урожай, а Щербицкий. Это выглядело оскорбительным для всей Украины, для ее актива.
Со временем у Щербицкого стали проглядывать черты самовосхваления — кстати, появились они еще в его бытность предсовмина: «Я день и ночь вынужден за всех работать, все бездельники» — и далее в том же духе.
Пышным цветом цвела на Украине «днепропетровская клюква». Людей снимали с должности, чтобы заменить днепропетровцем.
Как-то водитель мой мне рассказывает:
— У нас сегодня разговор был. Обсуждали, почему шесть месяцев уже нет замминистра здравоохранения.
— Ну, и к какому выводу пришли?
— Говорят, что в Днепропетровске еще не родился тот человек, который должен быть этим министром.
И действительно, потом назначили этого министра — им стал бывший заместитель завотделом Днепропетровского обкома. Это не выдумки, а факт.
Мы в одном доме жили с Сахловским, министром финансов. Это был разумный человек, но большой шутник. Когда машина подъезжала за ним к подъезду, он открывал дверь и спрашивал шофера:
— Петро, меня ще не знялы з работы?
— Нет.
— Ну, тогда поехали.
Водители всегда первыми узнавали о перемещениях.
Закончился мой последний украинский период обширным инфарктом. Выйдя из больницы, где лежал полгода, решил: хватит! Так дальше продолжаться не может!
Я написал Брежневу письмо и стал ждать. Прошло несколько месяцев — реакции никакой.
Новое письмо тоже осталось без ответа.
Тогда я, оставив в стороне вежливый тон, написал резкое, возмущенное послание. В нем я напомнил Брежневу и о том времени, когда он во мне нуждался: «Я не знаю, что я такое преступное совершил, но когда Вы во мне нуждались, я поддержал Вас, и Ваше отношение ко мне было самое теплое. А ныне Вам трудно даже ответить мне».
Я написал о своей болезни и настаивал на возвращении в Москву.
Через две недели меня пригласил Щербицкий:
— Леонид Ильич позвонил и просил передать, что намерен решить ваш вопрос после XXVI съезда партии.
— А почему не сейчас?! Чего еще ждать? Я четырнадцать лет отслужил, инфаркт заработал. Все. Хватит!
— Нет-нет, он действительно обещал заняться…
До съезда оставалось еще целых полгода. Я подумал: неужели он все еще боится, что у меня есть стремление попасть в состав ЦК? Ну что ж, сказал я себе. Горбатого могила исправит. Нужно ждать.
Весной 1981 года, после съезда, дела действительно пришли в движение. Щербицкому позвонил секретарь ЦК Константин Устинович Черненко, тогда второе лицо в партии, и велел мне передать, чтобы на следующий день я был у него в Москве.
— Но ведь предстоит заседание Верховного Совета республики, — напомнил я Щербицкому.
— Теперь тебя это не касается, — устало сказал он.
До меня окончательно дошло, что час отъезда действительно настал.
«Днепропетровец» Черненко встретил меня довольно холодно:
— Так, где бы вы хотели работать?
Я удивился: неужели они об этом заранее не подумали? Значит, снова какая-то игра?.. Ответил спокойно:
— Всю жизнь я работал там, куда меня посылала партия. И ныне я готов подчиниться. Вам известен мой послужной список, мой опыт. Но когда я в предварительном порядке попытался войти в контакт с отделом партийных органов ЦК, никто не откликнулся.
— Хорошо, я распоряжусь. Посмотрите вместе и определите, где вам работать, — сказал Черненко. — Вы поразмышляйте, и мы будем думать. Встретимся завтра или послезавтра.
Я был разочарован. И этого момента я ждал столько лет! Наверное, всю тяжесть тех минут не выдержало и мое сердце, и вместо очередного визита к Черненко я снова попал в больницу…
Вышел оттуда недели через три.
Когда в конце концов снова оказался в кабинете Черненко, мне был предложен подготовленный список должностей.
Список был довольно пестрый. Здесь были должности и заместителя министра культуры РСФСР по памятникам и музеям, и заведующего отделом кадров Агентства по охране авторских прав, и что-то еще. В общем, одно предложение «лучше» другого.
Последним значился пост зампредседателя общества «Знание», занимавшегося просветительской работой, распространением политических и научных знаний. Для того чтобы в Центральном Комитете найти все эти варианты и составить такой список, нужно было приложить «великие» усилия.
Я попробовал обратить внимание Черненко на то, что все последние четырнадцать лет я работал заместителем председателя Совета Министров Украины и кое-чему за это время научился.
— В Совете Министров СССР вакантных должностей нет. И в Комитете народного контроля — тоже, — с отсутствующим видом заявил Черненко.
Разговоры относительно моего будущего заняли еще две или три недели. Я боялся, что вопрос сознательно затягивается для того, чтобы в конце концов, сославшись на мой отказ, меня могли отправить обратно в Киев.
Да, возвращение в Москву я представлял себе иначе. Не знаю, каким, но в любом случае иным. В свои пятьдесят семь лет я чувствовал себя способным на большее. Однако не я сам, а Брежнев решал мою судьбу. Решал так, как хотел, по-своему.
Взвесив все, я согласился пойти в общество «Знание».
Там я быстро почувствовал невидимую руку КГБ. Куратор комитета осуществлял контроль за деятельностью всех работников, за содержанием их лекций. Меня это немало удивило. Зачем, казалось бы, Комитету государственной безопасности следить за Обществом, объединяющим интеллигенцию и лекторов, пропагандирующих коммунистическую идеологию, успехи в политике партии? Однако возможности КГБ, очевидно, позволяли это делать.
