Олег Черенин - Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы
Активность польской разведки в Восточной Пруссии заставила Абвер обеспокоиться сложившейся ситуацией и выработать соответствующие контрмеры. В Кёнигсберге было принято согласованное с Берлином решение: путем проведения активных мероприятий надолго парализовать деятельность поляков. Сейчас уже трудно реконструировать последовательность дальнейших событий, приведших к крупному «шпионскому скандалу», омрачившему и без того сложные польско-германские отношения, но остается несомненным сам факт захвата польских разведчиков на германской территории.
Известно, что поляки обратили внимание на бывшего вахмистра немецкой полиции в г. Мариенвердере Бруно Фуде как на возможного кандидата на вербовку. В ходе состоявшегося с польскими пограничниками знакомства Фуде сообщил, что один из его знакомых имеет доступ к важным секретным сведениям и не прочь подзаработать на их продаже, но ставит непременным условием передачу материалов на немецкой территории. Польские источники считают, что «инцидент» на посту Нойхёфен явился следствием провокации, учиненной германской разведкой для осложнения германо-польских отношений, не исключая возможно имевшего место силового захвата с последующей переправкой польских пограничников на германскую территорию[31].
Однако сомнительно, что Биеджиньский, опытный и результативный разведчик, услышав о таком предложении, без соответствующей подготовки бросился бы в авантюру. Скорее всего, выход Фуде на польскую разведку изначально осуществлялся под контролем Абвера в рамках долговременной операции, причем операции, проведенной немцами исключительно профессионально. В пользу такой версии говорит предположение, что ни один сотрудник разведки, а тем более его руководство, не будут планировать столь острую акцию, как захват на своей территории представителей спецслужб противника, не заручившись санкцией на ее осуществление высших государственных инстанций. Учитывая, что на такое согласование требуется много времени, а интерес польской стороны к персоне Фуде нужно было постоянно «подогревать», Абвер «скармливал» ей сведения, представлявшие интерес для польской разведки в рамках оперативной игры, финальным аккордом которой было предложение продать за большую сумму образец противогаза, только что введенного в обращение в Рейхсвере. По воспоминаниям Оскара Райле, поляки были очень заинтересованы в такой покупке[32].
В ночь на 25 мая 1930 года комиссар Биеджиньский вместе со своим помощником Станиславом Лижкевичем скрытно пересекли германо-польскую границу для встречи с Фуде и его знакомым, предложившим к покупке образец противогаза. В считанные секунды участники захвата ворвались в помещение поста, где находились поляки. Началась стрельба. Раненный в живот Лижкевич через несколько дней умер в немецком госпитале. Биеджиньский был захвачен в плен. Один из участников захвата с немецкой стороны Зендер также был тяжело ранен, но выжил.
На следующий день немецкое, как сейчас бы сказали, медийное пространство было «взорвано» новостью номер один. «Ситуация на польской границе невыносима», «Провокация польской разведки», «Убийство на границе» — с такими заголовками на первых страницах вышли номера крупнейших немецких газет.
Польская сторона, в силу понятных причин, не была заинтересована в освещении данного инцидента. Поэтому первые сообщения польских газет отличались крайней лаконичностью. Так, например, «Република» в короткой заметке отметила: «В ночь с 24 на 25 мая около 23.00 на участке границы в Опалене, на правой стороне Вислы, в ходе патрулирования были захвачены два офицера пограничной стражи: подкомиссар Комиссариата повята Гнев Лижкевич и комиссар Биеджиньский.
Захват произошел на польской пограничной территории в то время, когда офицеры отдалились от сопровождавшего их патруля. Похитители открыли огонь, в результате которого, как стало известно, был ранен подкомиссар Лижкевич»[33].
Крупнейшие европейские газеты на него отреагировали в целом спокойно, только упомянув о происшедшем. Другое дело в Германии. На почве информационной шумихи в прессе в обществе развился настоящий психоз. На границе постоянно возникали мелкие инциденты. Командование германской пограничной охраны отдало приказ об усилении охраны границы и немедленном открытии огня в случае обнаружения нарушителей. Например, ловивший рыбу на пограничном озере Ванжинь рыбак Антонин Ольшевский в июне того же года был обстрелян с немецкой стороны.
30 мая 1930 года на пограничном посту в Чойницах трое немцев на глазах польских пограничников перешли границу. Двое вернулись обратно, а один был задержан поляками. На немецкой стороне пограничного поста собралась толпа немцев, которая скандировала обидные для поляков лозунги.
10 июня польские пограничники задержали некоего Францишека Кубацкого, при обыске которого были обнаружены материалы шпионского характера, указывавшие на его участие в операции Абвера по заманиванию Биеджиньского на германскую территорию. Таких случаев в то неспокойное лето было зафиксировано множество[34].
По официальной линии между внешнеполитическими ведомствами двух стран последовала полоса взаимных обвинений, сопровождавшихся политическими демаршами. Уже 26 мая польский посол в Берлине Роман Кноль направил в МИД Германии протест по этому эпизоду. По его результатам было принято решение о проведении совместного расследования. Комиссии из представителей польских и германских властей приступили к работе, соответственно, в Гниве и Мариенвердере. Предложенное польской стороной коммюнике состояло из пяти пунктов:
Агент немецкой разведки, сотрудник полиции Бруно Фуде по заданию своих руководителей заманил комиссара Биеджиньского и Лижкевича на германскую территорию.
Подкомиссар Лижкевич в результате завязавшейся схватки был убит, а Биеджиньский арестован. Переход границы был осуществлен при помощи и в сопровождении сотрудника немецкой полиции Штуллиха, использовавшего свое служебное положение для указанных целей.
Провокация немецкой пограничной охраны не была вызвана ни потребностями обороны, ни потребностями охраны государственной тайны.
Польские пограничники не вступали на территорию Германии.
Они были обстреляны на территории Германии.
Видно, что подготовленное польской стороной в спешке и представленное на рассмотрение межгосударственной комиссии коммюнике было исключительно противоречивым.
Из немецкой версии инцидента следовало, что с осени 1929 года польская разведка начала предпринимать меры по получению секретной документации германской пограничной охраны. Чтобы воспрепятствовать таким попыткам, германская сторона согласилась на «мнимое» сотрудничество. 24 мая Биеджиньский и Лижкевич, вооруженные револьверами и ручными гранатами, нелегально перешли границу и на законное требование властей предъявить документы внезапно открыли огонь. В ходе перестрелки один был убит, а другой ранен.
Биеджиньского после кратковременного лечения в Эльбинге переправили морским путем в тюрьму полицайпрезидиума в Кёнигсберге, откуда в январе 1931 года он был направлен в Берлин, где предстал перед судом военного трибунала. Для оказания помощи польские власти наняли известного адвоката Ашкенази, принимавшего ранее участие в подобных делах. Для освещения перед польским МИД хода судебного процесса и наблюдения за поведением Биеджиньского в Кёнигсберг был направлен сотрудник польского консульства. Это имело большое значение для возможной организации обмена комиссара на арестованных польской контрразведкой немецких агентов[35].
Прокурор обвинил Биеджиньского в шпионаже, нелегальном переходе границы, вооруженном сопротивлении и покушении на убийство. Адвокат Ашкенази не смог опровергнуть обвинение в шпионаже, так как при убитом Лижкевиче была обнаружена инструкция по организации разведывательной деятельности в Германии, подписанная псевдонимом «Линдау». В ходе заслушивания Биеджиньский признал, что инструкция написана им, а «Линдау» — его рабочий псевдоним. Выступивший в качестве свидетеля обвинения «эксперт» из Рейхсвера указал, что Биеджиньский давно находился в поле зрения германского Абвера как сотрудник польской разведки.
Польский представитель отмечал, что в целом судебный процесс проходил ровно, несмотря на попытки прокуратуры придать делу «политический оттенок». Поведение Биеджиньского также было оценено положительно, как «рыцарское», не нанесшее ущерб интересам Речи Посполитой. Суд приговорил Биеджиньского к десяти годам тюремного заключения по всем обвинениям, доказанным в ходе процесса. Приговор не подлежал апелляции. Отбывать наказание поляк должен был в тюрьме Лукау (земля Бранденбург).
