Сергей Ченнык - Вторжение
Конечно, Меншиков не был независим в планировании действий. В их основе лежало письмо Николая I от 7 декабря 1853 г. С этого времени главнокомандующий все свои дальнейшие шаги соизмерял с указаниями и мыслями самодержца. Объяснение тут самое простое: декабрьское письмо самодержца было не просто личным посланием, а определяло стратегию действий.
«…Ежели точно англичане и французы войдут в Черное море, с ними драться не будем, а пусть они отведают наших батарей в Севастополе, где ты и примешь с салютом, которого они, может, и не ожидают. Высадки не опасаюсь, а ежели бы позднее и была, то, кажется, и теперь отбить их можно; в апреле же будем иметь всю 16-ю дивизию с ее артиллерией, бригаду гусар и конную батарею. Более чем нужно, чтобы заставить их дорого поплатиться».{1052}
Значит, император предвидел неспособность Черноморскиого флота отбить нападение сильной неприятельской эскадры. Отсюда его нежелание губить корабли в этой бессмысленной, как он считал, схватке. Значит, Гамелен с Дандасом зря опасались встречи в Черном море, особенно во время перехода десанта, с русской эскадрой. Ее не могло быть. И причина тут не слабоволие или отсутствие храбрости у адмиралов, а воля императора. Но это половина проблемы. Начисто проиграв кампанию на море, был шанс компенсировать поражение на суше. Почему его не использовало русское военное командование? Неужели опять воля самодержца?
Нет, тут все совершенно наоборот. В отличие от военно-морской составляющей сухопутному командованию задачи по организации обороны Крыма самодержец ставил конкретно. Даже очень конкретно. Куда уж больше, если в письме князю Меншикову 10 (22) июля 1854 г. Николай I указал и место (Евпатория), и даже место отвлекающего действия (Херсонес).{1053}
И вдруг начинается странное. Император называет главнокомандующему правильные действия, которые, как мы увидим, князь проигнорировал, поступив совершенно против царской воли. А ведь выполни Меншиков николаевские указания, глядишь, и все по-иному повернулось бы…
«Твой гарнизон, кроме флота, кажется, довольно силен, чтобы неприятеля встретить при самой высадке или несколько отступя от берега, чтобы не подвергать сильному действию с судов. Неприятелю же должно будет сгружать лошадей и артиллерию и проч.; все это не скоро делается…».{1054}
Гениальная фраза! Точнейшая формулировка действий! И действително, если бы Меншиков выполнил эти указания, то весело бы было союзникам метаться по пляжу в Каламитском заливе под ливнем пуль и разрывами гранат. И, поверьте, никакие нарезные ружья не спасли бы их от разгрома.
А ведь Меншиков понимает, что высадка будет на западном побережье. Не настолько наивен князь, и не настолько недальновиден, чтобы, как пишут некоторые из его критиков, не видеть очевидного. Он информирован, он знает, он даже надеется, что все будет именно так. Тем более, что «…шесть месяцев кряду газеты всей Европы, постоянно и во всех подробностях описывали меры, принятые союзниками для высадки в Крым».{1055}
А тут еще не кто-нибудь, а сам царь намекает ему на это и подтверждает его догадки. Остается только выполнить указания, ждать союзников и атаковать их в момент высадки. Войска нужно держать сосредоточенными, можно не в одном месте, а в нескольких, но обязательно дать им возможность быстро быть переброшенными в любое место вероятной высадки. Тем более что мест таких немного, а как минимум два находятся в одном районе. Обязательное условие: флот ведет непрерывную разведку. Корабли сменяют друга и контролируют все ближние и дальние подступы к Крыму. Путь не атаковать конвой неприятеля, но оповестить, что десантный флот идет к границам империи. Дать возможность заблаговременно привести войска в готовность.
Более того, Меншиков, демонстрируя воинственность, практически заверяет императора, что в случае появления неприятельского флота он немедленно его атакует. Об этом свидетельствует его письмо №322 Николаю I из Севастополя 4 мая 1854 г.
«…Имею долгом доложить, что никакого случая не будет упущено для нападения на неприятельские суда или эскадры, коль скоро откроется к тому благоприятный случай, но такого еще не предоставлялось».{1056}
Правда, буквально через два абзаца столь храбрая интонация становится иной: «…При силе почти вдвое больше нашей никакое наступательное предприятие невозможно и остается лишь выжидать удобных к тому обстоятельств».{1057}
Ждали, как мы уже знаем, долго. До 20 сентября. Но это будет потом. Пока же странности продолжаются… Легко согласившись с самодержцем, Меншиков так же легко начинает действовать, но только по своему, одному ему известному сценарию. И его действия ничего общего с императорскими указаниями не имеют, скорее, наоборот — противоречат им. Если до этого времени разведка кораблями Черноморского флота велась активно, что не раз отмечали союзники, то теперь она даже не затухает, ее нет вообще! Единственное, что делается — это обеспечение наблюдения за ближними подступами к крепости несколькими дозорными кораблями. Увы, даже дилетанту понятно, что в условиях угрозы вражеского десанта этого совершенно недостаточно. Разведывательные корабли должны были прочесывать море за сотни миль от русского берега. Тем более теперь, когда источники агентурной разведки были ограничены. После ухода русской армии из Дунайских княжеств оказалась сильно затрудненной связь с агентами в Болгарии и Румынии. Последние, даже располагая информацией о подготовке операции, не могли теперь оперативно передавать ее непосредственно русскому военному командованию. А после нескольких показательных расстрелов русских, якобы шпионов, агентурная сеть прекратила активный сбор информации и затаилась.
Что получается: не противодействуя десанту, не атакуя его огнем с суши во время высадки, Меншиков прямо шел на невыполнение указаний самого императора. Более того, если нет разведки, значит, князь вообще не верит в высадку? Тогда зачем стягивать войска к Альме? Просто по инерции? Что за этим стоит: уверенность в себе, вера в своих солдат, офицеров и генералов?
Ощущение, что имея в голове свой какой-то никому не известный и непонятный план действий, князь мучительно долго его обдумывает. Он мучается, критикует своих генралов, называя их никуда не годными. Но упорно ни с кем не советуется.
Создается иллюзия полного его отрешения от реальности. В результате князь Виктор Иларионович Васильчиков ставит в вину главнокомандующему отсутствие плана действий.
«Князь Меншиков несмотря на то, что он вполне был убежден в неизбежности высадки союзников в Крыму с целью уничтожения наших военно-морских учреждений в Черном море, видимо, не составлял себе определенного плана действий на случай появления врагов на полуострове и не делал никаких предварительных соображений и еще менее — распоряжений. Он сознавал, что парусный флот наш несмотря на несомненное нравственное превосходство не в силах бороться в открытом море с многочисленными паровыми судами союзников и потому обрек его на бездействие внутри обширной Севастопольской бухты; но он не сделал никакого об этом флоте распоряжения, не начертал ему никакого плана действий в могущих представиться случаях и, кажется, не имел на этот счет никакого совещания с адмиралами, находившимися на эскадре. К сухопутным войскам, состоявшим под его начальством, он не имел никакого доверия и совершенно справедливо опасался первого столкновения с превосходными алжирскими войсками, привыкшими к боевой жизни, и английскими гренадерами, известными своей стойкостью. Это опасение его тем более было справедливо, что войска шестого корпуса, после долгой стоянки в окрестностях Москвы, не отличались своим воинственным духом; а несовершенство нашего вооружения ставило нас в самое невыгодное положение в отношении противников наших, о вооружении которых носились самые преувеличенные слухи. Но и здесь не было сделано никаких приготовительных распоряжений… В минуту высадки союзников ничего не было соображено и изучено для обороны, и наступление неприятеля застало крымские войска, можно сказать, врасплох».{1058}
Васильчиков не одинок. Тотлебен ставит в упрек Меншикову медлительность действий в первые дни после появления союзного флота у Севастополя, потерянное время и, конечно, потерянные возможности, но в то же время считает, что князь имел мало шансов отразить высадку, случись она в другом пункте.{1059} Это спорно. Тотлебен упорно сводит свои утверждения ко времени, когда флот только находился у берега, но упорно молчит о возможностях обороняющегося, когда часть десанта уже на берегу и эффективность огня корабельной артиллерии ничтожна.
Хорошо, посмотрим на проблему с другой стороны, взглядом противника. Может быть, действительно, к берегам Крыма шла такая армада, сопротивление которой было невозможно, и всё, что оставалось русским, это по рубежам отходить к Севастополю, загонять флот в бухты и героически в течение года умирать на бастионах? И потому союзники совершенно не опасались действий со стороны русских, действуя будто пребывая в абсолютной уверенности в своей полной безнаказанности.
