Роман Светлов - Войны античного мира: Походы Пирра
Надо полагать, что карфагеняне сделали мирные предложения после первой кампании, в начале 279 г. Они были, конечно, соблазнительны: если бы даже Пирр и не захотел воспользоваться карфагенской поддержкой, то флот острова и без того снабжал его средством еще успешнее продолжать борьбу с Римом. Южная Италия во всяком случае была бы тогда спасена, а карфагеняне лишились бы Сицилии до самой западной скалистой оконечности. Организовавшись вновь под начальством энергичного князя, в союзе с италийцами, остров восстановил бы владычество, которое самым роковым образом повлияло бы на судьбы Запада. Однако разве с другой стороны нельзя было предположить, что карфагеняне нарушат договор с Пирром так же, как нарушили его с Римом? В Лилибее они удерживали за собой пункт, откуда могли опять проникнуть в Сицилию тотчас же, как только Пирр отправится в Италию. Пока Карфаген не будет усмирен и совершенно вытеснен в Африку, до тех пор нечего было и думать о борьбе с Римом; чем скорее, чем решительнее Пирр низвергнет Карфаген, тем вернее одолеет он и самый Рим.
Можно было, правда, предвидеть, что, по мере того как карфагеняне будут терпеть поражения, в то же время римляне станут все далее подвигаться в Италии, рассеют союзников Пирра, разгромят италиков, подготовят отпадение греческих городов, и разве можно было поручиться за то, что война на море удастся лучше, нежели испытанная уже сухим путем?
Пирр, казалось, сам колебался, на что решиться. Он стал советоваться с друзьями и с сикелами. Имея в виду лишь интерес своего острова, сикелы требовали, чтобы у карфагенян отняли последний опорный пункт на нем; переправиться в Ливию после падения Лилибея и разграбить богатые края Карфагена казалось друзьям соблазнительнее и увлекательнее, нежели более славная, правда, но более опасная и сулящая меньшую добычу борьба с римлянами и их союзниками. Ядро эпирского войска сократилось; сухопутная армия, какою располагал царь, казалось меньшей, чем та, что была у него в последнюю битву с римлянами. В Сицилии скорее можно было собрать превосходный флот, и Лилибей, казалось, не устоит против энергической атаки. Вследствие этого предложение карфагенян было отвергнуто: с Карфагеном не может быть ни мира, ни дружбы, пока они не покинут окончательно острова.
Тотчас же принялись за дело, с тем чтобы изгнать карфагенян из их последнего форта. Пирр стал лагерем под Лилибеем; приступ следовал за приступом, однако лавина камней и стрел посыпалась на атакующих, все нападения были отражены с большим уроном; осадных снарядов из Сиракуз недоставало; пришлось сооружать новые машины, но все это оказалось тщетным; пытались было подрыть стены, однако они были построены на скальной основе. После двухмесячных напрасных усилий Пирр снял осаду. Тем более ему следовало поторопиться атаковать владычество пунов в самом его корне; необходимо было у ворот Карфагена добиться не только сдачи Лилибея, но даже других уступок.
Вот когда настал решительный поворотный пункт в жизни Пирра; он, конечно, обладал смелостью, высоким боевым талантом, рыцарским духом, поклонялся всему великому и благородному; но в его действиях недоставало того, благодаря чему Тимолеонт некогда, в той же самой Сицилии, достиг больших успехов, того, чем проникся весь организм Рима и вследствие чего он был неодолим, — а именно, энергии и настойчивости великой цели или миссии. Он пришел не с тем, чтобы спасти греческую национальность в Италии и Сицилии, а, напротив, воспользовался лишь призывом на помощь оттуда как случаем и поводом, дабы основать сильное царство, чего так давно уже, но тщетно домогался он в родном крае. И самое владычество это опять-таки не было его конечной целью, а должно было служить лишь средством для удовлетворения его неутолимой страсти к дальнейшим подвигам. Правда, его планы смелы, великолепны, поразительны, но он осуществляет их как бы для того только, чтобы насладиться своей мощью; война с ее ужасами для него не что иное, как отважная, искусная игра, в которой он сознает себя мастером, а отнюдь не суровое средство для достижения великих целей; он, правда, верным взглядом постиг высокую идею освобождения греческой национальности, объединения эллинов, но все это само по себе не составляло для него край-v него и высшего назначения, он пользовался всем этим лишь как стратегическими средствами. Сикелы приняли его с восторгом; когда он явился, кротость, благодушие, доверчивый нрав его все крепче и крепче привязывали к нему людей; нельзя предположить, чтобы к сикелам теперь вдруг вернулись их исконные добродетели преданности, доверия, самоотвержения; однако кротостью и строгостью он мог бы преодолеть зависть, недоверчивость и распри, поддержать подъем возбужденного духа и повести его к великим конечным целям, лишь бы в нем самом жила крепкая и спокойная энергия, нравственная стойкость, отсутствие которой было, конечно, причиною падения греческого мира и обладание которой составляло всесокрушающую мощь Рима.
Он собирался в Африку. Для того чтобы снарядить сотни кораблей, предстояло набрать матросов; такие наборы были крайне невыносимы для свободных городских демократий. Более крутые меры, к которым прибег царь, усилили неудовольствие и протесты; сикелы стали жаловаться, что он из царя сделался деспотом; а озлобленное их настроение в свою очередь заставляло его оградить себя от них, поручить защиту городов верным людям, воинам испытанной приверженности, возложить на них обязанность поддерживать порядок, ограничить права свободных демократий. Вскоре под предлогом охраны от карфагенян города были заняты гарнизонами, затем последовали налоги на имущество и строгий надзор за недовольными; обнаруживались заговоры, сношения с неприятелем; чуть ли не в каждом из городов знатные лица подвергались смертной казни как изменники. Наконец, когда был казнен даже прежде всех присоединившийся к нему Фоинон, когда велено было арестовать Сострата, которому едва удалось спастись бегством, — дело дошло до крайности; города стали прибегать ко всем возможным средствам, чтобы спастись: одни призывали на помощь мамертинцев, другие сдавались карфагенянам.
Вот единственные сведения, какие сохранились о действиях царя в Сицилии; назначенный в Африку флот не состоялся; беглецы из Сиракуз присоединились к наступавшим карфагенянам; мамертинцы стали опять нападать, и Пирр везде встречал только измену, мятеж, всеобщую ненависть. Тут явились послы от самнитов и тарентинцев, с тем чтобы упросить царя вернуться в Италию. Он знал, чего лишался, покидая Сицилию; «какое боевое поприще, — сказал он, — предоставляем мы карфагенянам и римлянам!» Но царь не мог разделить войско оттого, что враги как с той, так и с другой стороны были слишком сильны. Он еще раз со своею мощью напал на напиравших карфагенян и отразил их. Потом покинул Сицилию для того, чтобы спасти Италию.
В течение трех лет народы Италии, в особенности самниты, вели отчаянную борьбу против Рима, — мало того, в течение двух поколений самниты чуть ли не сорок лет подряд подвергались разорительной войне. Но потом, едва успели они за три года вновь возделать свои опустошенные поля, как опять восстали по призыву тарентинцев, не успокоившись даже тогда, когда Пирр подошел к самым стенам Рима. Когда Пирр удалился, они продолжали вести борьбу со страшным противником, хотя безнадежно, но с непоколебимым мужеством и с ненавистью. Одержанные в 278 г. Фабрицием победы не укротили Самний; с наступившим затем годом в стране появились оба консула, П. Корнелий Руфин и К. Юний Брут; они всюду опустошали поля, разрушали взятые ими и покинутые жителями города Самниты увозили в лесистые горы жен, детей и имущество. Консулы отважились было напасть на них, по встретили страшный отпор; римляне большей частью были перебиты или взяты в плен. Вследствие этого поражения консулы перессорились между собою; Брут остался в Самний и продолжал опустошать край, а Руфин двинулся к югу, одержал победу над луканами, бруттиями и пошел к Кротону.
Пример, поданный союзным договором Гераклеи с Римом, всюду настраивал партии в пользу римлян. Эта партия и в Кротоне также противодействовала эпирской; последняя обратилась за помощью к Таренту, тогда как первая призвала консула в город, обещав открыть ворота. Но его предупредил Никомах из Тарента; атака консула была отражена он тщетно осаждал обведенный крепкими стенами город. Тогда Руфин распустил слух, будто направляется в Локры; пытаясь опередить мнимо отступавшего консула, Никомах поспешил туда же кратчайшем путем; Руфин же вернулся и под покровом густого тумана овладел городом. Никомах, правда, поспешил назад, но город был уже взят, дороги находились в неприятельской власти, и он с большим уроном пробился к Таренту. После того была взята также Кавлония и опустошена кампанцами, которые находились в консульском войске. С наступившим затем 276 годом консул Фабий Максим Гургес продолжал войну с самнитами, луканами и бруттиями; его операции простирались до Левкады. Но обращенная к Пирру мольба о помощи более всего свидетельствует об успехах консула: жители извещали, что в городах они едва в состоянии обороняться, что селения находятся во власти врагов и если не подоспеет помощь, то они вынуждены будут сдаться.
