Владимир Шигин - Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический»
Младший флагман Черноморского флота контр-адмирал Федор Федорович Вишневецкий в 1906 году, как и Кригер, был уволен в отставку. Остался жить в Севастополе. В событиях Гражданской войны, будучи уже в преклонном возрасте, не участвовал. После эвакуации армии Врангеля в 1920 году остался доживать свой век в Севастополе. Дальнейшая судьба неизвестна. Вполне вероятно, что старик Вишневецкий стал жертвой чекистского разгула 1920—1921 годов в Крыму, впрочем, возможно, о нем все забыли, и отставной контр-адмирал смог спокойно дожить свой век.
Бывший мичман «Потемкина» Бахтин, чудом оставшийся в живых после издевательств Матюшенко и впоследствии опознавший его после ареста, в 1917 году, будучи уже в чине капитана 2-го ранга, был расстрелян анархиствующими матросами на Малаховом кургане, как участник событий на «Потемкине». Чудом уцелевший в бойне 1905 года, он не уцелел в бойне новой революции. Вместе с Бахтиным был расстрелян и бывший старший механик «Потемкина» полковник Н.Я. Цветков.
* * *Некоторым потемкинцам пришлось побывать на своем родном броненосце еще раз. Так, бывший потемкинец матрос Дмитрий Голубов после разоружения «Потемкина» в Румынии вернулся в Россию с нашей эскадрой. Находился под арестом на борту «Пантелеймона» (бывший «Потемкин»). По приказу лейтенанта Шмидта в ноябре 1905 года был освобожден и перевезен на мятежный крейсер «Очаков». Во время обстрела крейсера был ранен, снят с корабля и доставлен в госпиталь, где лечился до января 1906 года. В суд его приносили на больничной койке. По решению суда Голубов был оправдан. Другой освобожденный лейтенантом Шмидтом потемкинец, минно-машинный кондуктор Петр Журавкин, был взят заложником на «Очаков» с офицерами «Пантелеймона». «Когда началась стрельба из орудий по “Очакову”, — сообщал вице-адмирал Чухнин в рапорте морскому министру, — машинный кондуктор Журавкин отворил из кают-компании дверь, но был убит наповал часовым, стоящим у двери». В вахтенном журнале крейсера «Очаков» осталась следующая запись: «Убит мятежниками на крейсере “Очаков” 15 ноября».
Минный машинист «Потемкина» Тихон Мартьянов, как активный мятежник, был заочно приговорен к повешению, замененному после Октябрьского манифеста императора на 15 лет каторги, бежал из мест заключения и перебрался в Румынию. После революции он вернулся в Севастополь и, к всеобщему удивлению, определился снова служить на «Потемкин» (ставший к этому времени уже «Борцом за свободу») в качестве штатного «представителя героической команды 1905 года». Мартьянов был популярен среди черноморских матросов. По некоторым данным, именно с его подачи начались поиски и последующие расстрелы офицеров как из бывшей команды «Потемкина», так и принимавших участие в расследовании обстоятельств мятежа. В 1919 году Мартьянов был пойман и расстрелян белогвардейцами в Крыму.
Были и весьма любопытные истории. Так, потемкинец Кузьма Перелыгин, находясь в Румынии, уже в осенью 1905 года первым написал подробные воспоминания, с указанием множества фамилий участников событий и многочисленных деталей происшедшего. Текст воспоминаний подозрительно быстро попал в руки полиции, после чего данные воспоминаний были использованы во время следствия и суда над потемкинцами. После революции бывший корабельный писарь Перелыгин вернулся в Россию, где и опубликовал свои воспоминания в 1924 году. В 1935 году о воспоминаниях Перелыгина неожиданно вспомнили, причем вспомнили в НКВД, когда нашли текст его воспоминаний в делах заграничной агентуры департамента полиции. При чтении воспоминаний бывшего писаря оказалось, что они больше напоминают официальный отчет о действиях мятежников. В июле 1935 года начальник 12-го отдела главного в управления госбезопасности Эйдельман информировал ЦИК СССР, что «Перелыгин нами будет привлечен к ответственности», как осведомитель и провокатор. Однако чекисты опоздали, так как в 1935 году Перелыгин уже сидел за решеткой, отбывая срок за «неисправные столовые весы», а точнее, за жульничество в торговле. Сам Перелыгин в это время, именуя себя старым революционером-большевиком, молил о своем досрочном освобождении «за былые заслуги перед революцией» Общество старых большевиков. Пока разбирались, как лучше посадить Перелыгина, посадили и расстреляли самого Эйдельмана, а потом и тех, кто посадил и расстрелял Эйдельмана. О доносчике Перелыгине как-то снова забыли, и он, теперь уже навсегда, исчез из поля зрения потомков.
Из воспоминаний старого севастопольца: «До Великой Отечественной войны в доме по соседству с домом моего прадеда жил участник мятежа на броненосце “Князь Потемкин-Таврический”. Бывший матрос 2-й статьи означенного броненосца, бывший политический каторжанин, идейный анархист и беспробудный пьяница — дядя Кроня. Кроня пользовался небывалым авторитетом среди корабельской молодежи и, естественно, у властей района и города, которые привлекали его к разнообразнейшим торжественным мероприятиям, посвященным всевозможным знаменательным датам и годовщинам Великой Октябрьской Социалистической революции. Ему даже справили полный матросский костюм, правда, советского образца, но хорошо стилизованный под 1905 год, дали пулеметную ленту со стреляными патронами и учебную ручную гранату, а на груди у него был пришпилен огромный красный бант. В таком виде он и появлялся на всех общественно значимых мероприятиях района и города. Дядя Кроня был счастлив таким признанием, как зеницу ока хранил свою замечательную форму одежды и прилагаемый к ней реквизит.
Значения имени “Кроня” я не знаю, это может быть что угодно — и фамилия, и имя, в конце концов, — просто кличка, его жена, тетя Варя, вспоминая о нем, говаривала: “мой Кронечка” и ревела белухой. Я сам, в своем юношеском максимализме, полагал, что эти рыдания необоснованны, так как от своих родителей знал, что в свое время этот Кронечка колотил ее нещадно, то есть бил смертным боем, и по пьянке и просто так, от настроения. Теперь, по прошествии жизни, я так не думаю…
Дядя Кроня имел ялик, что позволяло ему неплохо зарабатывать промыслом рыбы и перевозкой через севастопольские бухты городских обывателей, его жена продавала добытую им рыбу на Корабельском базаре. И все бы хорошо, если бы у Крони не было пагубной привычки — в пьяном недоумении прилюдно, по шалманам да забегаловкам, рассказывать о восстании на броненосце “Князь Потемкин-Таврический”.
К сожалению, на свою беду, излагал он не красивую, полностью соответствующую “Краткому курсу истории ВКП(б)” версию этих событий, а совсем другое предание — корявое и идейно невыдержанное. Это была какая-то навязчивая идея, Кроня постоянно твердил о ней своим собутыльникам, клятвенно уверяя их, что “усе так и було” и что из-за одной паскудной гниды и собственной глупости многие хорошие хлопцы, да и он вместе с ними, сами себе жизнь под корень срубили. За эти деяния Кроню, в конце концов, арестовали и предали суду. Процесс был открытым. Протрезвевший за время предварительного заключения Кроня каялся, уверяя и судей и публику, что все его разговоры не от ехидства, а от неумеренного потребления “зеленого змия”, и что во всем виноват проклятый царизм.. По суду получил наш страстотерпец срок заключения—десять лет лагерей, и навсегда убыл в неведомые дали. По крайней мере, на Корабелке его больше никто и никогда не видел. Жену дяди Крони, тетю Варю, торговку жареными семечками, я до сих пор очень хорошо помню. Хорошо помню и ее доброе круглое лицо с постоянным выражением недоумения по поводу “посадки” мужа, героя-революционера, которое так и осталось с ней до самой ее смерти, случившейся где-то в конце шестидесятых годов прошлого века».
Крайне любопытно, что такого мог рассказывать о мятеже на «Потемкине» дядя Кроня, что угодил за свой рассказ на десять лет в лагеря, откуда уже больше не вернулся?
Разумеется, что, как это часто бывает в жизни, в истории с «Потемкиным» не обошлось и без самозванцев. Наряду с «сыновьями лейтенанта Шмидта» в СССР, как оказалось, действовали и многочисленные лжепотемкинцы, на самом деле не имевшие никакого отношения к событиям на мятежном броненосце. Но если «сыновья красного лейтенанта», как правило, являлись обычными «ворами на доверии» и дешевыми аферистами, то лжепотемкины были людьми солидными и респектабельными. Таким, к примеру, был некто К.Н. Орлов (настоящая фамилия И.Н. Егоров), написавший даже воспоминания о своем участии в мятеже, в котором никогда не участвовал. Такими были некие Ф.Т. Бармистров и И.Т. Чубук, сделавшие на своем мифическом участии в мятеже служебные карьеры, ставшие персональными пенсионерами всесоюзного значения и отхватившие в придачу ко всему, как участники знаменитого восстания, еще и по ордену Красной Звезды. Историк Ю.П. Кардашев вообще вынужден был признать в своем фундаментальном труде «Восстание. Броненосец “Потемкин” и его команда»: «Вообще число людей, необоснованно считавших себя участниками восстания, было в свое время достаточно велико. В практике работы РГА ВМФ известны десятки (!) случаев отрицательных ответов на запросы подтвердить службу на “Потемкине” тех или иных лиц». Так что проходимцев вокруг «потемкинской» темы, как мы понимаем, хватало.
