Юрий Рубцов - Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране
А кормили нас на фронте, конечно, не так, как вы, драгоценная, угощали три сотни своих гостей на очередном дне рождения в ресторане, но все же...
Суп — во-первых. Во-вторых, Кашу в норме прочной...
Вот, правда, не всегда давали на третье ананасы, не всегда, черт бы подрал генерала Хрулева.
А еще Красная армия была, оказывается, и «плохо вооружена». Да у нас было такое оружие, какое немцам и не снилось! И не только «катюши» или танк «Т-34». Мы их задавили своей техникой. Расскажите об этом на очередном съезде своего СПС.
Советские воины, видите ли, были еще и «кое-как обучены». Когда фельдмаршала Паулюса уже после войны спросили, правда ли, что в советском плену он обучал русских офицеров и генералов, он ответил: «Мне нечему было бы научить даже унтер-офицера Красной армии».
Задавленных и голодных солдат штрафбата Володарский вдобавок еще и лишил писем, газет. Их никто не получает и не читает даже в госпитале. Сценарист наверняка уверен: газеты на фронте — это лживый миф сталинской пропаганды. А вот что однажды писал Виктор Некрасов матери с фронта: «И в полку, и в госпитале, и в Сталинграде даже в самые трудные дни мы аккуратнейшим образом получали даже московские газеты». И в другой раз: «Письма для нас — это сейчас самая большая радость. Сначала каждый читает свои письма, а потом начинаем читать друг другу».
САМОСТРЕЛ НА ФРОНТЕ И В КИНОСТУДИИ
Все это, повторяю, Вы, Алексей, могли не знать. Могли не увидеть фальшивость и в таком, например, эпизоде. Врач оперирует солдата, получившего пулевое ранение, причем все с той же целью, чтобы пострашней — без наркоза, как в фильме Бондарчука «Война и мир» после Бородинского сражения оперируют Анатоля Курагина. Хирург извлекает пулю, рассматривает ее и вдруг заявляет, что это наша советская пуля, значит, солдат стрелял из своего личного оружия, значит — самострел. Врач говорит, что обязан сообщить об этом командованию, и солдата ждет суровая кара, не исключено, что расстрел. Он сразу признается в совершенном преступлении и умоляет врача пожалеть его.
Все здесь — малограмотная лажа. Во-первых, оружие, из которого произведен выстрел, можно определить по стреляной гильзе, она остается целехонькой, а пуля при выстреле и при попадании в цель непременно в той или иной степени деформируется. Допускаю, что специальная экспертиза может по извлеченной пуле определить оружие, но уж никак не врач с первого взгляда. Во-вторых, в результате столь длительного «контакта» и у нас и у немцев на передовой имелось и снаряжение, и оружие противника. Поэтому солдат мог быть ранен немцем из советской винтовки или автомата. Наконец, понятное дело, при самостреле человек стреляет себе не в голову и не в живот, а, как правило, в руку, притом, естественно, с очень близкого расстояния, по сути в упор, и хотя порой через кусок хлеба или через доску, чтобы не было ожога и следов пороха, но все равно при таких условиях пуля не может застрять в теле, она пройдет навылет. Так что врачу было просто нечего извлекать, и весь драматизм сцены опять же картонный, придуманный за письменным столом в Доме творчества Союза кинематографистов.
СИДОРА К БОЮ!
А вот пятерых штрафников творцы посылают в немецкий тыл взять языка. Сразу скажу, Алексей, лютая чушь: посылать штрафников в разведку было категорически запрещено. И то сказать, они же осужденные, и потому были дела, которые поручать им воздерживались. В фильме же Володарский лишил их всякой иной возможности искупить вину, кроме ранения или смерти. Такая безысходность могла кого-то толкнуть на дезертирство или даже на переход к противнику. А уж тем паче — политических, которых беспощадные новаторы напихали в свой штрафбат. И уж совсем непонятно, как мог Володарский послать осужденных в тыл к немцам, если уверяет, что в одной освобожденной деревне при отступлении немцев с ними ушли десяток даже вовсе не осужденных колхозников — так ненавистна им была поганая советская власть! В моей родной деревне Рыльское в Тульской области, сожженной и разграбленной немцами в декабре 41-го, ничего подобного и быть не могло...
Ну хорошо, пусть штрафники идут на захват языка. Имеет же право сценарист что-то приврать. Но как они идут! Не прячась, не маскируясь, шутят, балагурят, на привалах в карты играют, поют. Только что грибы да ягоды не собирают. Идут два дня с ночевкой в пути. Позвольте, но они же находились на передовой, немец рядом. Что за двухдневный турпоход? И вещмешки у них за плечами, как у туристов, набиты чем-то доверху. Да что ж могло быть в солдатском вещмешке в летнюю пору? Ну запасные портянки, банка тушенки на дорогу, пара пачек галет или десяток сухарей. Что еще?
Но главное вот в чем. Пришли наконец штрафники к немецким окопам, рассмотрели в бинокль их расположение, надо полагать, обдумали план действия. Дождались ночи — и бросок, рывок, отчаянный рукопашный бой. Так вот, они и в рукопашную идут, снимают часовых, а затем — в офицерский блиндаж врываются все с теми же чем-то под завязку набитыми сидорами за спиной. И это война? Кто придумал такую чушь в такой обстановке — не Сергей ли Воробьев, постановщик трюков в фильме? Уж тут-то, Алексей, Вы могли и должны были сказать сценаристу: «Эдуард Яковлевич, навьючьте на себя вот такой сидор и попробуйте хотя бы пробежать с ним до кассы за гонораром».
НУ, БРАТ, ВРЕШЬ!
А дальше эпизод еще несуразней. Какой-то подполковник сообщает Вашему герою, Алексей, что ожидается немецкое наступление, в котором примут участие 500 немецких танков. Это без малого целая танковая армия. Значит, по воле Володарского немцы предпринимают широкомасштабную наступательную операцию. Но после разгрома на Курской дуге летом 1943 года они таких операций уже не предпринимали. Стратегическая инициатива перешла к нам и прочно удерживалась до конца войны. Допустим, Вы и этого могли не знать. Но нельзя же рисовать картину, как в байке Васи Теркина:
— Вот ты вышел спозаранку, Глянул — в пот тебя и в дрожь: Прут немецких тыща танков...
— Тыща танков? Ну, брат, врешь.
— А с чего мне врать, дружище? Рассуди — какой расчет?
— Но зачем же сразу — тыща?
— Хорошо. Пускай пятьсот.
— Ну, пятьсот. Скажи по чести, Не пугай, как старых баб.
— Ладно. Что там триста, двести, — Повстречай один хотя б...
Не повстречавшему в жизни «один хотя б» Володарскому очень легко и просто манипулировать сотнями танков. И в фильме все верят, что прут 500. Но обязан же Ваш герой соображать, что полученные им четыре «сорокопятки», 20 штук противотанковых ружей (ПТР) и гранаты — ничто против такой танковой лавины. Но нет, он говорит: «Как-нибудь выкрутимся!» И представьте себе, остановили, кажется, даже уничтожили танковую лавину, выкрутились. Правда, и сами немцы шибко помогли своему разгрому: они, болваны, шли в наступление не за танками, а между ними, давая отменную возможность расстреливать себя.
СТАТИСТИКА И МЕРА СТОЙКОСТИ
А какие потери понес батальон? Ранее Ваш герой сообщал, что «из 530 человек полегло 500». Раненых, как видно, не было, одни убитые. Это как же? После боя с танковой армадой — 529 убитых, но появились раненые — 92 человека.
Дорогой Алексей, неужели Вы не понимаете, что эти цифры могли родиться только в больном воображении? Раненых всегда раза в три бывает больше.
Но этих цифр мало. Авторы фильма еще живописуют, как заградотряд косит очередями отступающих штрафников. Так, в одном случае, по словам Вашего героя, Алексей, заградчики уложили 97 человек. Здесь самая грязная клевета. Эти отряды формировались опять-таки не из войск НКВД.
Герой Советского Союза генерал армии П.Н. Лащенко свидетельствует: «В отряды направлялись солдаты, младшие командиры и офицеры стрелковых частей, как наиболее стойкие и мужественные». И согласно приказу Сталина отряды выставлялись «в тылу неустойчивых дивизий», а ведь здесь-то — гвардейская! Летом 43-го гвардейских дивизий было не так уж и много. Правда, мы видим только ее командира генерала Лыкова, еще двух-трех невнятных офицеров да зверюгу особиста, который почему-то всегда при комдиве и даже принимает участие в обсуждении оперативных планов — его ли это дело? Все они только штрафбатом и занимаются, а кто реально командует дивизией — непонятно.
А что касается штрафников, то знакомый нам генерал Бараболя свидетельствовал: «Штрафники воевали мужественно, никто не гнал их в бой силой оружия... В нашей роте я не помню ни одного случая, чтобы штрафников заставляли идти в атаку силой оружия». Полковник Рощин, служивший в штрафной роте в тяжелейшую пору осени 42-го — зимы 43-го, свидетельствует: «Да, штрафные подразделения ставили на трудные участки, и потери были немалые, но никогда нас не расстреливали заградотряды. Это злостный вымысел авторов "Штрафбата"».
