Николай Гродеков - Хивинский поход 1873 года. Действия кавказских отрядов
Но отвод назад четырех рот мангишлакского отряда и особенно тех кучек людей, которые занимали кладбище близ самой городской ограды, а также увоз двух отбитых орудий, являлись делом серьезным и исполнение его грозило большими потерями. Роты нужно было вывести из за здания в каких нибудь пятнадцати саженях от стены и затем отходить назад к мосту, а людям, занимавшим кладбище, кроме того пролезать чрез могильные памятники, густо наставленные по кладбищу. Эти памятники не только не прикрывали, вследствие своей малой высоты, отступавших людей, но, напротив, затрудняли движение и тем задерживали их большое время под крепостным ружейным огнем, хотя и производившимся из гладкоствольного орудия, но, тем не менее, весьма действительным на таком расстоянии. Пройдя кладбище и подобрав раненых и взятые с бою орудия, роты должны были свернуться в колонну, чтобы перейти мост.
Отступление начато было с тех четырех рот, которые были на городском берегу канала Полван-ата. Получив приказание отступать, роты очистили занятые ими здания, прошли кладбище, присоединили к себе всех бывших на перевязочном пункте и затем подошли к мосту. Здесь вызваны были охотники для перевозки двух неприятельских орудий, взятых апшеронцами. Немедленно явившиеся на вызов из рядов охотники, перекрестившись, ухватились за неуклюжие станки на которых лежали тяжелые хивинские пушки и потащили их за собой через мост. Усилившийся неприятельский огонь с началом отступления не ослабевал ни на минуту, во все время совершения ротами этими их обратного движения, и весь был направлен на наши отступавшие из-за арыка войска, в особенности в те группы людей, которые собрались около взятых неприятельских орудий перед переправой их через мост. Огонь был так силен, что по баррикаде из арб пули выбивали как будто дробь на барабане. Чтобы ослабить огонь, приказано было пехоте и артиллерии, стоявшей по сю сторону арыка, открыть самый частый огонь по крепости. Это заставило неприятеля на некоторое время прекратить пальбу, чем и воспользовались, чтобы перетащить орудия без потери в людях, хотя в каждую пушку впрягалось человек по 50.
Как только апшеронские и ширванские роты прошли линию расположения войск по сю сторону канала и когда уже не требовалось покровительствовать нашим огнем их отступлению, началось движение назад и остальных частей войск главных сил. Неприятель не сделал ни одной попытки к переходу в наступление, и войска, не останавливаясь, прошли за позицию, занятую Скобелевым в тылу их расположения на шах-абатской дороге. Вслед за отступлением главных сил на место лагерного расположения (в саду младшего брата хана), отошел туда же и арьергард и начал подходить обоз.
Между тем хивинский хан выехал из города с целью остановить действия его войск против наших отрядов. При этом под ним была ранена лошадь. Когда он, пересев на другого коня, хотел снова въехать в свою столицу то нашел городские ворота запертыми.
Жители Хивы, в то время, как хан выехал из города, опасаясь вторжения чрез растворенные ворота русских войск, заперли и заложили их, и хан, не имея чрез это возможности вернуться в свою столицу, направился с немногими бывшими при нем приближенными, и в числе их с диван беги Мат-Мурадом к гор. Казавату, в среду туркмен юмудов.
Тогда некоторые городские жители освободили из-под ареста заключенного ханом брата его, Атаджан-тюря[233], и выразили желание избрать его ханом. Тем не менее старшим лицом в городе остался дядя хана, Сеид-эмир-уль-омар, который, при содействии главных лиц ханского управления, насколько мог восстановил в ночь с 28 на 29 мая спокойствие в столице.
Прежде всего он выслал к Веревкину депутацию. Не успели войска стать лагерем, как из Хивы появился ишан с мирными предложениями. Он заявил, что хан ушел из города еще накануне, что в Хиве царит безначалие, вследствие раздоров между двумя партиями, из которых одна, состоявшая из людей, понимающих бесполезность сопротивления русским, желала прекращения войны, а другая требовала продолжения сопротивления во что бы то ни стало.
По поручению генерала Веревкина, переговоры с депутатами вел полковник Ломакин, которым и предложены были следующие условия: 1) действия наши прекращаются на два часа 2) по истечении их, из города должна выйти депутация самых почетных лиц и привезти с собою, для выдачи, сколько успеют собрать, орудий и оружия; 3) так как генерал Веревкин не уполномочен прекратить совершенно военные действия, то старшее в городе лицо немедленно должно отправиться на встречу генералу Кауфману за решением своей (?) участи, и 4) если по истечении трех часов не последует ответа, то город будет бомбардирован. Условия эти были безотговорочно приняты депутацией, для которой они должны были показаться сравнительно мягкими, не смотря на существование четвертого пункта, так как для избавления города от бомбардировки достаточно были привезти, для выдачи нам, столько оружия, сколько признавали то нужным, или, пожалуй возможным, сами хивинцы.
Ввиду того, что окончательные мирные условия могли быть определены только главным начальником войск хивинской экспедиции, в виду полнейшей безвредности для нас Хивы после бегства хана с большею частью туркмен, лучше было бы не ставить совсем никаких условий депутатам отослав их и предоставив участь столицы ханства на волю генерала Кауфмана, чем заключать условия, которые могли толковаться по произволу. Если же Хива представляла для нас какое нибудь серьезное военное значение, то не мешало бы воспользоваться упадком духа неприятеля и потребовать более определенных гарантий к тому, что перемирие нарушено не будет; можно было, например, выговорить занятие городских ворот.
Так кончилось дело 28 мая под стенами Хивы, наиболее горячее из всех бывших до этого дня столкновений наших с неприятелем в течение экспедиции 1873 года.
Вся честь этого дела бесспорно принадлежит кавказцам, 4-й стрелковой и 9-й ротам апшеронского полка и артиллерии оренбургского и мангишлакского отрядов, занимавшей позицию по каналу в 120 саженях от крепости.
Не умаляя нисколько результатов, достигнутых делом, и заслуги войск, принимавших в нем участие, нельзя однако не заметить, что дело это неправильно называется усиленною рекогносцировкою: из самого хода боя и из реляции об нем видно, что дело 28 мая вполне может быть отнесено к разряду тех, которые в Туркестане называются тамашей, т. е. беспорядочными.
Из реляции можно заметить, что с расстояния 1,200 сажень впервые открылись для нас башни и минареты города Хивы, следовательно отсюда и должны были бы начаться действия, обыкновенно сопровождающие обозрение укрепленных неприятельских позиций. Между тем мы продолжали движение вперед всеми силами, в порядке, отчасти очень неудобном для движения под огнем и для рекогносцировки, так как поднявшаяся густая пыль от следования по дороге массы лошадей препятствовала дальнейшему обозрению того, что делалось впереди. Так войска шли, не рассчитывая на штурм, к которому они не были приготовлены. Первые просвистевшие над головами неприятельские ядра напомнили нам, что мы подошли очень близко к столице Ховарезма и что пора на что нибудь решиться. Обозрение было забыто. Все рванулось вперед, пока передовые части, захватив неприятельскую батарею, не уперлись в городскую стену, преградившую им дальнейшее движение. Началось затем огнестрельное состязание с неприятелем и потом обратное движение от Хивы. Из дела 28 мая мы узнали: 1) что городская стена находится в 100 саженях от канала Полван-ата, но это можно было узнать и из плана Хивы с окрестностями, прекрасно сделанного в 1858 году корпуса топографов капитаном Зелевиным и имевшегося в отрядном штабе, и 2) что эта стена малодоступна для атаки открытою силою, но таково свойство всех азиятских стен, на которые надо идти с штурмовыми лестницами. Реляция глухо прибавляет, что взятием неприятельской батареи и исследованием местности цель рекогносцировки можно было считать достигнутой. Насколько верно такое заключение можно судить по тому, что 30 числа мы узнали, что в 200 шагах правее того места, где дрались апшеронцы, находилась широкая и удободоступная брешь в городской стене.
Потери наши в этот день состояли: убитыми 4 нижних чина, ранеными: генерал-лейтенант Веревкин, 6 офицеров[234] и 34 нижних чинов кавказского отряда. Контуженными: офицеров 4, нижних чинов 5. Лошадей убито 4, ранено 7.
Потери неприятеля в точности неизвестны, но должны быть велики, судя по тому, что артиллерией (8 орудиями) выпушено было в этот день 388 снарядов; при чем снаряды, направляемые с близкого расстояния, в большинстве в верхнюю часть стены, более тонкую, пробивали ее и разрывались в улицах города, за стенами которого укрылись не только постоянные жители Хивы, но и собравшиеся туда из окрестных поселений, в надежде найти там защиту себе и своим семействам. Действие нашей артиллерии произвело в городе панический страх. Когда кавказцы очутились у стены, то в Хиве стали кричать, что русские уже ворвались в крепость; народ в страшном перепуге бросался из улицы в улицу топтал и давил друг друга; люди, поставленные на стенах бросались вниз и разбивались, так как лестницы от этих стен были отняты, чтобы заставить оборонявших стены не покидать своих мест. Вследствие всего этого по улицах города валялось много трупов. Чрез неделю по занятии Хивы у шах-абатских ворот от запаха разложившихся трупов невозможно было стоять.
