Владимир Шигин - Повелители фрегатов
И в оной же крик его Сенявина капитан того корабля Опий стал его унимать и посылать вниз, то оный Сенявин, пренебрегая команду его, знатно от крика не унялся, и кричал ему через переводчика, штурмана, что в деле он В.И.В. будет слушать его, а чтоб капитана Полянского не бранить, в том я тебя не слушаю. Не шпагу ли ты с меня снимешь, хотя и возьмешь да не умеешь, как ее отдать, и такими непристойными словами говорил командиру своему, противно всех регул В.И.В. И я нижайший слыша его к себе ругательную и поносную брань, поехал с того корабля обруган от него Сенявина. И дабы всемилостивейшим В.И.В. указом повелено было по сему моему прощению в немедленном времени произвести суд, и от такого наглого обидчика и чести касающегося меня нижайшего оборонить. А я нижайший служу В.И.В. со всякою ревностью и усердием уже 9 лет капитаном беспорочно, и ни за что судим не бывал, но всегда главные мои командиры были исправны мною В.И.В. службою довольны, в чем слагаюсь на них на всех. А не так как оный Сенявин называет меня недостойным капитаном».
Если бы подобное произошло, к примеру, в английском флоте, то наглеца лейтенанта ожидала неминуемая смертная казнь. Публичное поношение и физическое оскорбление капитана, совершенное к тому же в самом священном месте корабля — на шканцах, не могло иметь никаких снисхождений. Но мы, как известно, не англичане.
Приказ по флоту графа Головина 1743 года, июля 2-го дня: «Понеже по челобитью от флота капитана Полянского в брани и в поношении его чести лейтенантом Иваном Сенявиным учрежден военный суд, в котором они были и призваны; при чем означенный Сенявин против прошения помянутого Полянского признав себя виновным, не входя в суд, просил пред присутствующими у него Полянского прощения, которое и получил; токмо при том он Полянский просил, чтоб о невинности его по тому делу и что он Сенявин, признав себя виновным, просил у него прощения, объявлено было во флоте при сигнале; и по тому делу надлежащие пошлины с него Сенявина взяты, о чем во флоте для ведома объявить».
Судя по всему, изначальное бурное выяснение отношений между лейтенантом и капитаном произошло после изрядного совместного возлияния. Думается, что столь же изрядным совместным возлиянием вся эта история и завершилась, к взаимному удовлетворению обеих сторон. К этому можно прибавить, что капитан Полянский впоследствии стал полным адмиралом и руководил морской блокадой прусской крепости Кольберг в период Семилетней войны. Что касается лейтенанта Ивана Сенявина (представитель славной династии Сенявиных, давшей Отечеству несколько выдающихся флотоводцев), то он дослужился до капитана 1-го ранга и вполне успешно командовал линейным кораблем во время той же осады Кольберга. Так что в 1742 году свои отношения на шканцах «Астрахани» выясняли свои отношения кулаками далеко не самые худшие представители нашего флота
То, что в офицерской среде имелись горячие головы, и скандалы как изустные, так и связанные с самым банальным мордобоем, на отечественном парусном флоте были не в диковинку, мы уже знаем. Но и господа адмиралы, как оказывается, не слишком отставали от своих подчиненных в выяснении личных отношений!
Из материалов Адмиралтейств-коллегий за 1761 год: «В Адмиралтейств-коллегий имели рассуждение, что по данному от контр-адмирала князя Мещерского на адмирала Мишукова челобитью, коим просит оный князь Мещерский о спросе его в присутствии Коллегии им Мишуковым с великим криком, для чего он, князь Мещерский, главного командира в порте не слушает, и на ответ до него, Мещерского, оный же Мишуков с великим криком сказал: «Пошел вон! Будешь виноват!» Против чего оный князь Мещерский представляет, в освященном месте и не в силу о челобитчиках с настольными Ея И.В. указами в претерпении неучтивых слов, просит милостивого решения; а оный адмирал Мишуков поданным же в Коллегию доношением просит против того челобития учредить комиссию и произвесть суд».
Данное дело осложнялось тем, что из двух поругавшихся адмиралов — один (Мишуков) пользовался большим авторитетом, как один из любимцев царя Петра, а второй (князь Мещерский) имел большие связи при дворе. Решать дело как в пользу одного, так и в пользу другого, было небезопасно.
Поэтому бывший тогда во главе Адмиралтейств-коллегий генерал-адмирал князь Голицын, человек опытный в подобных делах, решил в данном случае мудро и просто-напросто уклонился от участия в столь щекотливом деле. В Коллегию он прислал пространное письмо, в котором поведал, что «находится в болезни не малое время и не токмо в Коллегию, но и в учрежденную при дворе Ея И.В. конференцию в присутствие не ездит, а затем по упомянутому делу присутствовать не может». При попытке определить, кто же в отсутствие генерал-адмирала имеет полномочия для расследования инцидента, неожиданно выяснилось, что самым старшим членом Адмиралтейств-коллегий после Голицына является сам Мишуков, которому и надлежит по регламенту во всем разобраться. Это еще больше усложнило ситуацию. Князь Мещерский с таким поворотом дела, разумеется, не согласился и написал новую жалобу, на этот раз уже в сенат. В сенате почесали парики и отписали Адмиралтейств-коллегий обратно, чтобы во всем разобрались, а уж потом беспокоили. Но Голицын опять «заболел», и решение вопроса повисло в воздухе. Затем и Мишуков, и Мещерский долго писали друг на друга письма в сенат и обратно, выясняя, кто и как будет разбираться с их ссорой Сенат дежурно отписывался. Все это продолжалось более года, пока сами адмиралы наконец не помирились и не забрали свои челобитные друг на друга. На этом дело о склоке между двумя адмиралами и было исчерпано само собой.
А вот признание из воспоминаний адмирала И.И. фон Шанца, описавшего уже нравы флотских офицеров 20-х годов XIX века; «Старший из всех офицеров на бриге, он же и ревизор, был также содержателем кают-компанейского стола. Судя по поступкам этого ненавистного всей команде лица, можно было подумать, что ему доставляло особое удовольствие докучать мне. Беспрестанно привязывался он ко мне с какими-нибудь придирками и, между прочим, какими-то склочными денежными расчетами. Однажды я, выведенный из терпения, сказал ему дерзость, к сожалению ни мало не заботясь о том, чтобы облечь ее в более или менее сдержанную форму. Не знаю насколько это встревожило забияку, но в тот же вечер он вторично пристал ко мне на шканцах, требуя денег; тогда я, взбешенный его настойчивостью, под влиянием первой нашей ссоры, забылся до того, что бросил ему под ноги 25-ти рублевую ассигнацию. Теперь спрашивается, чему подвергся бы я так открыто оскорбивший в лице старшего меня сослуживца, человеческое достоинство и звание офицера, так дерзко нарушивший не только военную дисциплину, но даже правила общежития, если бы мой поступок подвергся официальному обсуждению? Думаю, что… аресту, или исключению из службы. А мои начальники добродушные флагман и капитан рассудили это дело по-своему, если не совсем справедливо, то, по крайней мере, тихо, скромно, без малейшей огласки. Они, пожурив меня наедине в каюте, вразумили ревизора… мало того, они доказывали ревизору, что вовсе не место на шканцах заниматься хозяйственными расчетами, и если он позволил себе подать такой дурной пример, то тем самым доказывал свое поверхностное знакомство с морским уставом…. Однажды я до того забылся, что обнажив до половины саблю, грозил отрезать… половину носа у вахтенного лейтенанта Порфирия Петровича Г…ита. К счастью моему, нетрезвое состояние, в котором находился наш лейтенант во время этого скандала, подтвержденное свидетельством некоторых из команды, спасло меня от судебного преследования».
В целом можно сказать, что после весьма жестоких времен (от начала до середины XVIII века), нравы начинают понемногу смягчаться. Разумеется, люди есть люди, и время от времени ссоры, дуэли и даже драки случались, но такого массового характера, как в гвардии и армии, они никогда не имели. Объясняется это, прежде всего, тем, что основу морского офицерства парусного флота составляло самое бедное дворянство, которое жило одним жалованьем и дорожило службой. Кроме этого, суровые и опасные условия службы, оторванность от внешнего мира сплачивали офицеров, делая их не просто сослуживцами, а почти родственниками. В этих условиях даже возникающие недоразумения решались, как правило, полюбовно.
Глава седьмая
ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ
Женский вопрос среди моряков парусного флота был всегда злободневен. Моряки женщин любили во все времена. При этом в силу малого времени нахождения на корабле, неустроенности жизни, недостатка средств для содержания семейства и неясности перспектив они зачастую долго не могли обрести своего дома.
Находясь постоянно в одних и тех же весьма изолированных от внешнего мира гарнизонах, таких как Кронштадт, Ревель, Свеаборг, Севастополь и Николаев, морские офицеры из-за нехватки времени просто не имели возможности поиска себе невест где-то в других городах.
