Вадим Гольцев - Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова
«Владимир Борисович Анненков был из казаков сибирских войск, среднего роста, средних лет, лицом походил на калмыка. Физически развит, мог заставить играть каждый свой мускул, был преподавателем фехтования в военной школе. В германскую войну командовал партизанским отрядом, по рассказам казаков, немцы боялись его дерзких набегов по их тылам. Обладал большой силой воли, мог гипнотизировать. При подборе людей в свой личный конвой долго всматривался в глаза, после чего говорил: этого можно взять, а того — нет. Кстати, выбранные таким образом в конвой из числа захваченных в плен красноармейцев, подпавшие под влияние Анненкова, становились похлеще и вернее его партизан. Однажды во время одной неудавшейся стычки с красными атаман избежал плена только благодаря верности именно бывших красноармейцев, взятых им в свой конвой. Не любил курить, но на важных заседаниях дымил сигаретой. Шоферам, от которых пахло самогоном или спиртным, керосином, говорил: „Как вы пьете эту гадость, приходите ко мне, я угощу вас коньяком, чистым спиртом“. Не любил офицеров, которые часто пили. Пренебрежительно отзывался о женщинах, но в Семипалатинске, по рассказам казаков, изнасиловал гимназистку, в деревне Казаткулово ходил к учительнице. Женам офицеров разрешал жить только на известном удалении от нахождения частей.
Атаман не любил священников, тем не менее при встречах его в деревне никогда не говорил „отец священник“, а приветствовал „здравствуйте, батюшка“. Нравилось, когда в церкви произносилось: „Многие лета боярину Борису“. Недолюбливал генералов, называл их старым хламом. Требовал опрятного вида от партизан, оборванных посылал к каптенармусу с устным приказом выдать обмундирование, после чего во всем новом надлежало явиться к нему лично. Партизанам-казакам не давал выговоров: внушения делал намеками, всякий раз приводил какую-нибудь историю: „Был у меня юнкер, который вел себя так…“ Далее следовало нечто похожее на совершенный нерадивым подчиненным проступок.
После прибытия в какое-нибудь село, сначала спрашивал партизан, как их встречали местные жители, как и чем кормили: теми ли кушаньями, что предлагали ему. Останавливался только у богатых казаков. В одном селе крестьяне вышли встречать Анненкова хлебом-солью. Будучи чем-то недоволен, атаман велел немедленно их выпороть. Хорунжий Макаров бросился избивать мужиков своим карабином, казаки стегали плетьми. Несмотря на крики и мольбы крестьян, Анненков не прекратил расправы и спокойно смотрел на „работу“ своих партизан. После порки все мужики были расстреляны…»
Я неслучайно предупредил, что это — показания Ромадановского. В целом они слишком хорошо и правдиво характеризуют Анненкова, но последний эпизод выглядит чуждым всему повествованию. Видимо, это плод воображения следователя, включенный в показания под нажимом.
Но продолжим знакомство с показаниями Ромадановского: «Любил посещать солдатские вечеринки, где сам плясал и учил этому казаков, подтягивал песни, но сам голосом не обладал. Страстью была езда на автомобиле, сам накачивал воздух в камеры, надевал бандажи. Нравилось попугать киргизов, лошадей глушителем газа, у него часто получался эффект выстрела. Веселился, если удавалось задавить собаку, курицу, барана, очень хотел задавить какого-нибудь киргизенка.
Имел личного повара. Помощником повара был взятый под Черкасским арап — негр, который знал французский, немецкий, английский и мусульманский[9] языки. Анненков всегда подсмеивался над негром: почему он всегда такой „грязный“. При всякой поездке на автомобиле повар обязан был снабжать Анненкова провизией, яблоками, сладостями. Держал капельдинера Юзефа, который приносил кофе, чай, обед, одежду.
У атамана был большой гардероб, заведовал коим казак Степан. В гардеробе находились: костюм, три пары сапог с высокими каблуками и медными подковами, белье, шоколад, сигареты, ром, коньяк, меховая шуба, серебряный кинжал, японский карабин, серебряная пуговица с гербами, сделанная в оружейной мастерской. Все это по первому требованию немедленно доставлялось на место посыльным.
При себе атаман держал ручную волчиху Динку-Анку, лисицу, медведя, который однажды залез на крышу дома, зацепился за что-то, повис на кольце и задушился. Бедный Степан, боясь наказания, чуть не застрелился из-за этого медведя.
Личный парикмахер по прозвищу Бомба брил и стриг под челку, завивал чуб атамана.
В личном окружении Анненкова было несколько немцев и австрийцев из числа военнопленных. При нем состоял личный конюх по уходу за выездными лошадьми.
Во время работы атаман в своей комнате заставлял оркестр играть военную музыку, по вечерам давать симфонические концерты, на которые приглашались офицеры. Существовал специальный хор Атаманского полка. Казаки этого полка носили брюки с генеральскими лампасами, обязаны были иметь чуб и стрижку под челку. Погоны у них были с вензелями „АА“, на кокардах был череп смерти. На всех знаменах имелись надписи: „С нами Бог и атаман“.
Производство в офицеры осуществлял сам лично. Особенно этот процесс усилился после поражения белых под Семипалатинском.
Цели своей борьбы выражал так: организовать на занятой территории казачье войско, соединиться с восставшим против большевиков в Ташкенте Осиповым[10], стать диктатором и не подчиняться никому. Стремился избавиться от возможных противников: прибывшего генерала Дутова отправил в Китай, не предоставив ему никакой должности»{23}.
Анненков любил фотографироваться и фотографировался много. Широко известны два его портрета. На первый взгляд, они похожи один на другой. На обоих — молодой генерал в черном гусарском мундире, перетянутый в поясе узким наборным ремешком с висюльками. На левом рукаве мундира — три прямоугольных нашивки-лычки, под ними — вышитый вензель. Руки Анненков заложил за спину, на его груди — Георгиевский крест.
Но на этих снимках — разный Анненков: на первом он молод, чубат, в лихо заломленной назад фуражке. Лицо — совершенно детское, и, если бы не генеральские погоны, Анненкова можно было бы принять за рядового атаманца, на другом — повзрослевший Анненков: уже не демонстрируется чуб, фуражка одета прямо, удлиненные черты его лица спокойны, мужественны, рот плотно сжат, устремленный в даль взгляд прям, но в глазах затаилась усталость.
Совершенно другим увидел Анненкова на этих фотографиях бывший полковник Генерального штаба Н. В. Колесников, один из идеологов белой эмиграции в Китае, который обнародовал свое видение атамана, правда, уже тогда, когда тот был далеко от китайских пределов:
«Я очень много слышал об атамане Анненкове, но никогда не знал его в лицо, — пишет он, — и вот доктор Казаков[11] прислал мне его фотокарточку (видимо, первую. — В. Г.). Взглянул я и ахнул. На меня глядел молодец из какой-нибудь купеческой лавки, в лихо заломленном на затылок картузе, подпоясанный, точно коренник, ремнем с бляхами, а рукава, галифе и рубаха представляли из себя расплесканную палитру красок.
Но самое замечательное — это лик. Большая челка, точно у китайской леди, закрывала пол-лба, из-под этой челки на вас смотрел весьма демократический „патрет“{24}.
А вот еще одна зарисовка. Ее сделал большевик А. П. Оленич-Гнетенко, видевший Анненкова в Омской тюрьме:
„На следующее утро, когда мы умывались на свежем воздухе, открылась калитка, и часовой пропустил одного за другим двух офицеров. Тот, что был впереди, шел через двор быстрыми шагами, с какой-то кошачьей грацией, изгибая тонкий стан, затянутый в бешмет и черкеску с серебряными газырями и наборным кавказским пояском. Ножны его кривой шашки также были богато украшены. При ходьбе, как крылья, развивались концы алого башлыка, небрежно наброшенные поверх черкески. Лихо сбитая на затылок кубанка открывала смугловатое, с орлиным профилем, худое лицо с темными усиками. Это был Анненков“{25}.
Этот портрет написан врагом Анненкова, большевиком с 1918 года, но врагом честным и благородным, который запечатлел Анненкова таким, каким его видел, и портрет получился правдивым, ярким, запоминающимся.
В качестве образчика портрета врага в советской художественной, и не только, литературе приведу портрет Анненкова, нарисованный писателем А. Е. Алданом-Семеновым. Именно такие „патреты“ формировали у советского читателя образ Анненкова как человека-хищника, человека-оборотня, человека-вампира. Мрачных красок для врагов этот писатель не жалел, считая, что чем они чернее, тем портрет правдивее:
„Анненков среднего роста, у него длинная голова, бескровное лицо, карие глаза, заостренный нос. Человек как человек с виду, а душой — зверь. Нет, не то слово. Вурдулак, изверг, садист — вот кто такой Анненков. Впрочем, характер атамана остается для меня неясным. Он человек недюжинного ума, отличается звериной храбростью. В мировую войну стал полным Георгиевским кавалером, получил британскую золотую медаль, французский орден Почетного легиона. Не пьет, не курит, избегает женщин. Но он — бретер, ищущий любого повода для скандала, и приходит в бешенство по пустякам. А уважает он только силу. Офицеры опасливо разговаривают с этим циничным человеком, готовым каждую минуту ухватиться за револьвер“{26}.
