Сергей Базанов - Великая война: как погибала Русская армия
Однако это были запоздалые меры, так как в ходе демократизации уже развалились и штабной, и командный аппарат управления войсками. Как сообщал 4 января в Совнарком начальник штаба Ставки Бонч-Бруевич, на протяжении декабря «громадное большинство опытных боевых начальников или удалено при выборах или ушло при увольнении от службы солдат их возраста», а переизбранный «командный состав не имеет достаточных знаний и боевого опыта». Он указывал, что скоро штабы автоматически прекратят работу, причем в них совсем отсутствуют офицеры Генерального штаба.
Особенно губительно демократизация отозвалась на артиллерийских частях в связи с уходом квалифицированных офицеров. Бонч-Бруевич констатировал развал штабной службы во всех армиях и «невозможное расстройство управления». Полковые штабы также фактически оказались неработоспособными из-за отсутствия технически подготовленного персонала. Переизбранный командный состав в строевых частях не был подготовлен к выполнению своих обязанностей и малоопытен. В итоге генерал констатировал: «общее заключение фронтов таково, что армии совершенно небоеспособны и не в состоянии сдержать противника не только на занимаемых позициях, но и при отнесении линии обороны в глубокий тыл»{812}.
Выборное начало коснулось и военных врачей, что совершенно дезорганизовало работу медико-санитарной службы в действующей армии. Происходило удаление врачей и замена их санитарами. Это положение было осложнено к тому же и тем обстоятельством, что опытные врачи старше сорока лет были по возрасту отпущены из частей в связи с начавшейся демобилизацией. Некомплект медицинского персонала в связи с этим уже к середине января 1918 г. достиг огромных размеров{813}.
Больше всего и раньше всех остальных фронтов были разрушены именно те, на которых демократизация была доведена до конца, — Северный и Западный. Солдаты здесь еще в большей степени не подчинялись командованию (ими же выбранному), чем на других фронтах, а о поддержании воинской дисциплины не было и речи, процесс развала шел ускоренным темпом, деморализация войск достигла крайних пределов. Об этом положении более чем убедительно свидетельствовали сообщения начальника штаба Ставки Бонч-Бруевича, направленные им 4, 14, 16 и 18 января в Совнарком{814}.
В политическом и оперативном аспекте проведение демократизации не только не способствовало оздоровлению действующей армии, а наоборот, окончательно ее развалило. И наконец, демократизация, несомненно, способствовала активному пополнению создававшихся в то время белогвардейских формирований квалифицированными офицерскими кадрами, которым не нашлось места в «демократизированной» армии.
УЧАСТИЕ СОЛДАТ-ФРОНТОВИКОВ В РЕАЛИЗАЦИИ ДЕКРЕТОВ О ДЕМОБИЛИЗАЦИИ АРМИИ
Процесс демобилизации{815}, развернувшийся в действующей армии к середине ноября, был неразрывно связан с декретом о мире. Как было показано ранее, на фронте он начал воплощаться в жизнь после ленинского призыва выбирать «тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем», переданного 9 ноября по радиотелеграфу и адресованного солдатам. Причем в телеграмме указывалось, что Совнарком дал солдатам на это права{816}. Поводом к такому неординарному шагу советского правительства, как известно, послужило то, что временно исполняющий должность Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Н.Н. Духонин отказался выполнить его распоряжение о немедленном вступлении в переговоры о перемирии с противником.
Следует напомнить, что привлечение солдат к выполнению столь несвойственной им задачи сильно подорвало и без того уже едва державшуюся дисциплину на фронте. После ленинского обращения отношение к подписанию перемирия стало главным признаком, по которому вся армия разделилась на два лагеря — противников и сторонников заключения перемирия. К первому относился практически весь офицерский корпус и руководство эсеро-меньшевистских солдатских комитетов (что, несомненно, играло на руку большевикам в их борьбе за власть), а ко второму — большинство рядового состава, который в условиях начавшейся демократизации перестал подчиняться командованию.
В создавшейся обстановке Совнарком 10 ноября принял декрет «О постепенном сокращении численности армии», согласно которому в бессрочный запас увольнялись солдаты призыва 1899 г. В тот же день декрет по радиотелеграфу был передан в штабы всех фронтов и армий{817}, сильно взбудоражив солдатские массы и породив множество недоразумений из-за своей расплывчатости и нечеткости. Главным же изъяном этого документа было то, что в нем не было указано, кто должен был отвечать за проведение демобилизации.
Поспешность в проведении демобилизации (буквально на следующий день после ленинского обращения к солдатам), несомненно, была вызвана не просто наблюдавшимся дезертирством, а массовым самовольным уходом солдат с фронта после объявления первых декретов, особенно о земле, о чем ранее уже говорилось: крестьяне, одетые в солдатские шинели, торопились успеть к земельному дележу. Так, в сводке сведений, отправленной 11 ноября из штаба 1-й армии Северного фронта в Ставку Верховного главнокомандующего, сообщалось: «Количество дезертиров увеличивается, отпускные во многих случаях совершенно не возвращаются»{818}. В тот же день с другого фланга театра военных действий — Румынского — из штаба его 8-й армии в Ставку пришло сообщение, также констатировавшее, что количество самовольно оставивших место службы непрерывно растет, причем «письма из тыла о страшной дороговизне, отсутствии многих продуктов, почти голоде вызывают у солдат сильное беспокойство за свои семьи и создают стихийную тягу в тыл, которая выливается в форму дезертирства и постановлений комитетов о разрешении отпусков по уважительным причинам»{819}.
Регулярно получая из штабов фронтов и армий сводки сведений о настроении, Ставка требовала обязательно указывать данные о количестве дезертиров. И тревожные сводки, полученные ею в ноябре, постоянно содержали сведения о значительном количестве самовольно покинувших окопы. В целом за ноябрь и первую декаду декабря только на Северном и Западном фронтах число оставшихся в строю солдат уменьшилось более чем на 26%. Причем лишь не более 11% из них приходилось на демобилизованных, следовательно, остальные дезертировали или не возвратились из отпусков{820}.
Остановить столь пагубное в условиях войны явление в тот период было, по сути, некому: офицерский корпус в связи с проведением демократизации повсеместно отстранялся от командования, большевистские ревкомы и большевизированные солдатские комитеты боролись за власть, одновременно проводя и демократизацию, и заключение локальных перемирий с противником.
В этой связи заслуживает внимания оценка деятельности большевистских ревкомов, данная 27 ноября начальником штаба главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерал-лейтенантом Н.Н. Стоговым в разговоре по прямому проводу с начальником штаба Ставки генерал-майором М.Д. Бонч-Бруевичем. «Мы стоим перед неизбежным следствием, — отмечал Стогов, — что корпус офицеров и командный состав, терроризированный и фактически лишенный всяких прав, так или иначе вынужден будет оставить армию и последняя будет самоуправляема выборными лицами, которые, как показывает жизнь, далеко не всегда являются подготовленными… Между тем мы стоим перед самочинной демобилизацией, которая, на мой взгляд, опаснее для Родины, чем нашествие грозной армии противника». Далее генерал заключил, что «более или менее безболезненное осуществление демобилизации возможно только при наличии (в войсках и штабах. — С.Б.) лучших сил офицерского состава… Если не будут приняты какие-либо чрезвычайные меры, то при настоящем течении жизни мы идем с каждым днем все ближе и ближе к ужасной развязке, когда дезорганизованная голодная армия двинется в тыл и уничтожит свое же Отечество»{821}.
Фактически наблюдавшаяся в послеоктябрьский период в действующей армии обстановка гражданской войны, о чем говорилось ранее, не только усилила никем не пресекавшееся массовое дезертирство, но и породила процесс самочинной демобилизации, то есть проходящей вне общего плана, незаконно, по собственной инициативе местных солдатских организаций. Кроме того, обстановку накалял разразившийся в конце октября — ноябре острый продовольственный кризис на фронте, вызванный, во-первых, всероссийской железнодорожной забастовкой, объявленной Викжелем (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза), как известно, в связи с октябрьскими событиями в Петрограде, а во-вторых, усилением разрухи на транспорте вследствие ухудшения общей экономической ситуации в стране.
