Андрей Мартынов - По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация
— Если это расценивать так, — сказал я, — то возникает вопрос — не ответить ли вам тем же Власову. Я уверен, что такой акт в отношении него, как будущего главнокомандующего, будет там истолкован только в вашу пользу. При вашем согласии, надо это сделать сегодня или завтра, дабы придать вашему посещению смысл ответного визита{852}.
Немного подумав, Краснов согласился и просил генерала организовать новую встречу «на следующий день, около 10 с половиной часов утра. Согласно желанию Петра Николаевича, его должны были сопровождать С.Н. Краснов и я». Через Трухина Власов сообщил, что «передает генералу Краснову сердечный привет и будет рад видеть его у себя в назначенное время»{853}.
Встреча состоялась 9 января 1945 года. Иван Поляков вспоминал, что в тот день перед самой поездкой получил из рук Петра Краснова «письменный набросок соглашения с Власовым». Из чтения машинописи[178] с правкой атамана «уже с первых строк мне было ясно, что содержание этого документа находится в полном противоречии с тем, что было уговорено при свидании», на что генерал не замедлил обратить внимание.
«В ответ на это я услышал: “Вы правы, у нас нет времени, мы должны сейчас ехать”, а затем, обратившись к Семену Николаевичу, генерал Краснов добавил: “Возьмите, на всякий случай, его с собой”»{854}.
Гостей встретили Власов и Трухин. В комнате «генерал Краснов занял место у письменного стола с Андрей Андреевичем, а мы втроем сели в углу, в глубине комнаты. Сначала наш разговор касался общей военной обстановки и критического положения Германии. Затем мы перешли на циркулирующие слухи о каком-то новом, тайном немецком оружии, применение которого только и могло изменить положение Германии». Неожиданно «Семен Николаевич вынул, почему-то, пресловутое “соглашение” и также передал его Трухину. Чем руководился он, поступив так, я не мог понять, тем более, что генерал Краснов сказал ему взять этот документ только на всякий случая. Я был вне себя от досады и внутренне обвинял его в этом необдуманном поступке, могущим иметь весьма неприятные последствия[179].
Генерал Трухин, быстро пробежав его, сделал недоуменное лицо и вопросительно взглянул на меня. Поняв его без слов, я сказал: “Я полагаю, что это лишь схематический набросок, подлежащий основательной переработке вами с Семен Николаевичем. Не правда ли, Семен Николаевич?” Последний ответил: “Конечно, кое-что можно там изменить”.
— Я дам прочитать Андрей Андреевичу, — сказал Трухин и, подойдя к генералу Власову, передал ему бумагу».
Окончив чтение, «Власов, передавая бумагу генералу Трухину, сказал довольно сухо: “В такой форме соглашение немыслимо, в нем почти ничего нет того, о чем мы при свидании условились”. Оба генерала Красновы — молчали. Чтобы сколько-нибудь сгладить неприятное впечатление, я сказал: “Ведь это лишь черновой набросок, а окончательную и приемлемую форму должны будут выработать начальники штабов, не так ли, Петр Николаевич?” Только теперь последний прервал свое молчание и поддержал меня словами: “Конечно, там можно кое-что изменить”.
— Не кое-что — а очень многое, — сделал примечание генерал Власов. Вне всякого сомнения, что загорелся бы горячий спор на эту тему, если бы не появился адъютант, который доложил генералу Власову, что к нему, кажется от Гиммлера, приехал немецкий полковник и просит его срочно принять. Генерал Власов решил пригласить его к столу», тем самым переговоры с Красновым за-вершились{855}.
Не совсем понятна цель встречи. Ведь не о «чудо-оружии» («оружии возмездия» (Vergeltungswaffe), согласно нацистской терминологии, или «динамитных метеорах», как называли в коллаборационисткой периодике ракеты V–1 и V–2{856}, хотел поговорить Петр Краснов с Андреем Власовым. Если, конечно, не предположить, что главной задачей атамана было оттянуть подписание соглашения, в надежде, что в итоге именно ему удастся возглавить процесс объединения или хотя бы сохранить полновластный контроль над казачьими формированиями.
Вот как описаны эти две встречи со слов Семена Краснова Вячеславом Науменко: «Краснов виделся на первый день с Власовым. Сначала они говорили с полчаса наедине, потом позвали Полякова и Трухина… потом его, Семена Краснова. Власов говорил о своей единоличной власти, но его сдерживал Трухин. После, за завтраком, или с легкой закуской, опять продолжали разговор. Как будто бы было достигнуто соглашение о совместной работе… Даже поцеловались Краснов и Власов, а Семену он (Власов. — А. М.) сказал, называя его на “ты”, что дальше пусть они говорят с Трухиным. Краснова он проводил до автомобиля.
Вернувшись домой, Краснов набросал проект соглашения, в котором прежде всего обосновывал, почему казаки должны быть самостоятельны (история казачества, Декларация германского правительства о правах казачьих, приказ об организации Главного управления (казачьих войск. — А.М.), борьба казаков на фронте и прочее), дальше сказал о совместной борьбе с большевиками под общим германским командованием и о посылке Зимовой станицы.
9 января он в сопровождении Семена поехал на квартиру к Власову. Тот встретил его очень радушно и после короткого разговора пригласил к столу. Сам не пил, Краснов тоже.
За столом он прочел проект Краснова. Все время говорил, что согласен, но когда дошел до того места, где говорится о совместной борьбе под германским командованием, то сказал, что с этим решительно не согласен, что казаки, Главное управление и сам Краснов должны быть подчинены ему. Дальше он развивал эту тему и стучал по столу кулаком.
Краснов с ним не соглашался и сказал, что пока о подчинении говорить рано, что он еще не главнокомандующий, на это Власов ответил, что скоро будет таковым.
На этом деловой разговор и окончили, решив, что продолжение будет после объявления Власова главнокомандующим. Дальше говорили еще с полчаса, собственно не говорили, а слушали Власова, который больше говорил о себе.
Таким образом, никакого соглашения пока не достигли и, как мне кажется, не достигнут»{857}.
Следует отметить, что столь далекое от мер приличия поведение Власова не было досадным недоразумением. Командующий 14-й дивизией СС «Галиция» генерал-лейтенант Павел Шандрук вспоминал, что, стремясь подчинить себе украинские вооруженные силы, Власов в ходе разговора, происшедшего 30 января 1945 года в Далеме, использовал и подкуп (обещание «личных перспектив»), и прямые угрозы («я разобью вас и ваш народ»), что, правда, не помешало в итоге договориться о военном и политическом сотрудничестве{858}.[180] Похоже, такт и чувство меры, о которых вспоминали протопресвитер Александр Киселев и Игорь Новосильцев, нередко изменяли главе РОА. Впрочем, о последнем писал и фон Лампе. Когда Власов рассказывал о встречах с высшим партийным начальством, то генералу вспомнился «довольно бесталанный, но хлестко написанный роман Первухина (Михаил Первухин, писатель-эмигрант. — А. М.) “Пугачёв победитель”! Человек, конечно, невоспитанный, но умный и, видимо, с волей»{859}. Хотя нельзя исключить и элементарного властолюбия, которое, как и в случае с Каминским, принимало тоталитарные или про-тототалитарные культы Власова и Краснова, моделирующиеся их окружением. Интересно, что не избежал аналогичной тенденции, правда уже в эмиграции, и Борис Хольмстон-Смысловский[181].
Кромиади приводит дополнительные детали еще одной, а возможно, какой-либо из описанных ранее встреч. По мнению руководителя личной канцелярии командующего, атаман к этому времени подвергался сильному давлению со стороны собственных казаков. Поэтому Краснов «приехал к Власову и предложил ему совместную борьбу против коммунистов, с условием, что казаки останутся автокефальными, а он учредит при Власове постоянную сотню для связи»{860}.
* * *28 января 1945 года Власов официально вступил в должность главнокомандующего ВС КОНР, что усилило его позиции в отношении Краснова, в возможность союза с которым он, похоже, более не верил.
31 января Краснов испытал новый моральный удар: в состав ВС КОНР вошел Русский охранный корпус на Балканах, в том числе и казачий полк имени генерал-майора Виктора Зборовского. Позже, 25 марта он был de jure подчинен генерал-майору Антону Туркулу, возглавлявшему Зальцбургскую группу власовской армии{861}.
В целом, по утверждению Хоффманна, «казаки в массе своей горячо поддерживали объединение с общерусским освободительным движением» генерала Власова еще до публикации Пражского манифеста{862}. Так, вскоре после того как «появились слухи» о зарождении власовского движения, казаки в своем штабе в Кривом Роге открыли отделение по регистрации всех желающих вступить в РОА{863}. Ученик 1-го юнкерского казачьего училища Казачьего стана (открыто 6 декабря 1944 г. в Вилла Сантино в Италии){864} Георгий Круговой вспоминал, как из-за РОА «во время второго посещения училища Красновым (я тогда уже пребывал в отпуску по болезни в татарско-ставропольской станице) между ним и юнкерами произошло словесное столкновение. Генерал уехал, заметно расстроенный. Разгневанный полковник Н.Н. Краснов, инспектор училища, обозвал юнкеров “варварами” и “скифами”. Это были два самых крепких слова в его распекательном словаре»{865}. Одновременно росло раздражение политикой самого атамана Краснова. Ранее упоминавшийся офицер штаба походного атамана полковника Сергея Павлова Петр Донское отмечал, что Краснов никак не участвовал в возрождении казачества, он так и «не прислал… нам казачьих офицеров из-за границы и сам не приехал… Казачеству, собирающему свои силы на борьбу с большевиками, пришлось бороться на многих внутренних фронтах. Надо было бороться и с деморализующим влиянием писем генерала Краснова, зовущих на борьбу с большевиками, ради безоговорочного подчинения и служения немцам»{866}.
