Николай Гродеков - Хивинский поход 1873 года. Действия кавказских отрядов
Получив такого рода предписания, Ломакин решил идти на Кунград. Чтобы своевременно присоединиться к оренбургскому отряду, пришлось идти форсированным маршем по песчаной и маловодной, с глубокими колодцами, пустыне Это движение было в высшей степени рискованно и могло окончиться катастрофою, потому что даже и проводников, знающих этот путь, в отряде не было, не говоря уже про недостаток продовольствия и страшное изнурение людей и лошадей после сделанных уже 500 верст в пустыне, под палящим солнцем, имея всего 5 дневок и везде дурную воду, которая ослабляла и людей, и всех животных. Форсированный марш к Кунграду дорого обошелся мангишлакскому отряду.
Для дальнейшего движения к пределам ханства, отряд разделен был на три колонны: 1) кавалерия с ракетною командою, под личным начальством начальника отряда; 2) шесть рот пехоты, четыре орудия и саперная команда, под начальством Пожарова и 3) две роты и команда казаков, под начальством Майора Аварского. Все должны были выступить в 2 1/2 часа утра, 8 мая. При первой колонне должны были следовать только по 5 верблюдов при каждой сотне, а при второй — столько верблюдов, чтобы поднять оставшееся довольствие, патроны, солдатские сумки, шинели и воду. Затем остальные верблюды от всех частей поступали в третью колонну; все же освободившиеся из-под вьюков также отбитые под Итыбаем верблюды должны были быть сданы в 10-ю роту апшеронского полка, штабс-капитану Хмаренко, который к 2 часам утра, 8 числа, должен был доставить сведение о том, сколько он примет верблюдов, какого они качества, а также сколько окажется их без седел. Если бы оказалось, что верблюдов будет не менее 200 хорошего качества, то роту эту предполагалось с порожними верблюдами отправить в Ильтедже и далее в Биш-акты. Но всех свободных верблюдов оказалось 235 штук из коих 130 слабых и только 105 удовлетворительного качества; седел же на них всего только 66. В виду этих цифр, начальник отряда счел совершенно излишним посылать верблюдов на опорные пункты, ибо 130 верблюдов. показанных слабыми, могли не дойти вовсе, а на сотне здоровых верблюдов можно было поднять довольствие только для тех частей, которые конвоировали бы транспорт; для экспедиционного же отряда почти ничего. В этих соображениях 10-я рота апшеронского полка была оставлена при отряде и назначена, вместе со всеми освободившимися верблюдами, в составе третьей колонны, майора Аварского.
Скопление массы освободившихся со всего отряда верблюдов при одной небольшой колонне повело к тому, что уход за ними был весьма слаб. Люди не в состоянии были поить верблюдов, стеречь на пастьбе и даже гнать в дороге, так как не было веревок для того, чтобы связать их в одну нитку. И потому почти все они или были растеряны в пути, или погибли. Между тем при форсированном марше войска более, чем когда либо, должны были иметь верблюдов при себе, так как на них могли ехать люди.
Глава X
Движение мангишлакского отряда от Алана до Кунграда. — Соединение с оренбургским отрядом. — Распоряжения по опорным пунктам.
Когда отряд подошел, 4 мая, к колодцу Байчагир, то проводники, считавшие особенно трудным переход от Байлара к этому колодцу, прямо заявили, что войска теперь можно поздравить с окончанием самой труднейшей части похода что за судьбу их опасаться уже нечего и что до оазиса осталось уже немного пройти. Все были этим успокоены. Но поворот на Кунград заставил опять опасаться за судьбу отряда тем более, что не имелось проводников, знающих путь по новому направлению.
Колонны мангишлакского отряда должны были двигаться на Торча-тюле, Ирбасан, Уч-кудук к Кунграду. Так как проводники, состоявшие при отряде, не знали этого пути, то для указания дороги обратились к тому нарочному, который привез письмо от Веревкина. Таким образом на весь отряд был один проводник, и все колонны- должны были идти днем по следам головного эшелона, а ночью по огням, которые зажигались этим эшелоном. Кавалерия, выступившая позже других от Алана, обогнала пехотные колонны, которые следовали несколько правее кавалерии, и на час останавливалась у колодца Торча-тюле. Все двигались весьма быстро и к вечеру сошлись у колодцев Ирбасан, пройдя расстояние 27 1/2 верст. Дорога к колодцам Ирбасан сначала, на протяжении пяти верст, идет по бугристым пескам, поросшим колючим кустарником; затем поднимается по незначительному каменистому подъему и далее идет уже по совершенно ровной местности почти до самых колодцев, окруженных песками. В Ирбасане четыре неглубоких колодца; вода соленая и ее мало. После привала, продолжавшегося часа три, колонны выступили по направлению к колодцам Учкудук. Вечером того же дня кавалерийская колонна встретила на пути хивинский караван с хлопком. Завидев издали русские войска, караван-баш остановил свой караван, всех верблюдов поставил в тесный кружок, а сам с верблюдовожатыми стал впереди этого круга ожидать своей участи. Вооружение людей состояло из нескольких ружей и дреколья. Вероятно, сильно изумились караван баш и его помощники, когда начальник отряда, подъехав к ним, даже не осведомился, что они везут, а только спросил, куда они идут и что слышали о других русских отрядах и об Аральской флотилии. Оказалось, что они идут в Астрахань, что отряд из Оренбурга уже вступил в ханство, что пароходы находятся верстах в 50 от Кунграда, что красноводский отряд погиб и что об отряде из Ташкента ничего не слышно. Объявив караван-башу, что в недальнем расстоянии следуют тоже русские войска, Ломакин сказал ему, чтобы он никого не боялся и на случай встречи с ними, выдал ему нечто вроде охранного листа. Этот же самый караван встретил потом Пожаров и взял у него одного проводника, который и повел его не на Уч-кудук, а на Кара-кудук.
Лишь только начало смеркаться, как киргизы, следовавшие при кавалерийской колонне, стали раскладывать костры для указания пути позади ее следовавшим колоннам.
9 мая, от недостатка фуража, лошади начали приставать и прежде всего у киргиз, которые вследствие этого ехали на верблюдах, иногда по несколько человек. В этот день пристало несколько лошадей и в кавалерии, и недостаток про довольствия для людей давал уже сильно себя чувствовать, Ручей Куркрукты, встреченный кавалерийскою и Майора Аварского колоннами, оживил было надеждою освежить людей и лошадей, не пивших более суток, но вода в нем оказалась такого вкуса, что ее не могли пить даже верблюды. Ручей Куркрукты образуется из родника того же имени и протекает в овраге с пологими берегами, поросшими саксаулом. Поздно ночью, два раза сбившись с пути, кавалерия пришла к колодцам Уч-кудук. Колодцев два, 15-саженной глубины. Не пивши весь день, люди и лошади всю ночь толпились у колодцев. Хотя вода в них отвратительного вкуса и обладает теми же качествами, что и вода колодцев Табан-су, Итыбай, Он-каунды и других, но после тяжелого и душного дня, все пили ее с жадностью и похвалами. Утром 10 числа из одного колодца вытащили разложившегося до последней степени козла. При воспоминании о том что пришлось пить отравленную воду, у некоторых появилась рвота. Но киргизы и туркмены утешали их, говоря: «если козел попадется в воду то ничего, пить ее можно; беда только тогда, когда попадется собака»[215].
От колодцев Уч-кудук до колодцев Бураган предстоял безводный переход в 80 верст. По недостатку воды в колодцах Уч-кудук, ее нельзя было набрать на весь безводный переход, а в кавалерийской колонне не на чем было везти ее, так как верблюдов взяли по 5 на каждую сотню. Но, к счастью, после полудня небо заволокло тучами, подул холодный ветер и начал капать дождь. Истомленные утренним жарким переходом, люди с жадностью сосали платья, стараясь этим освежить запекшаяся губы и высохшие языки. Никто не думал укрываться от дождя; напротив, каждый желал быть им промоченным насквозь. Версты за четыре не доходя до высохшего Айбугирского залива, показалась над ним обширная синева, подобная той, которую видел отряд над высохшим озером Он-каунды. Казаки стали на спины своих лошадей, стараясь разглядеть вдаль. Все крикнули: море, море! Начали креститься, обнимать и поздравлять друг друга. Всякий чувствовал, что настал конец страданий и что чрез день увидит пресную воду, обработанные поля и деревья, одним словом, все, чем отличается культурная страна от пустыни и что так ценится человеком только тогда, когда он хотя временно лишается этих великих даров природы.
В ночь с 10 на 11, в последний раз пред вступлением в ханство, кавалерия и колонна Аварского ночевали на Устюрте. Бивак стоял на краю спуска, называемого Караул-гумбет. Здесь находятся развалины нескольких небольших башен, построенных из местного камня. В этих башнях прежде находились хивинские караулы; но с тех пор, как Айбугирский залив высох, караулы эти перенесены к мысу Ургу, где построено укрепление Джан-кала. Ночь была очень холодная. Казаки пошли розыскивать воду. Спустившись к самому дну высохшего озера, они нашли два колодца, столь неглубоких, что из них можно было черпать воду прямо руками, без посредства веревки. В колодцах оказался крепкий соляной раствор, которого не могли пить лошади. Таким образом ночь провели без воды. Почти все продовольствие к этому дню было израсходовано; оставалось немного джугары из захваченной под Итыбаем. Джугару столкли между камнями и пекли из нее лепешки; но оне продавались по баснословным ценам. Так, лепешка, в ладонь величиною и в палец толщиною, продавалась по рублю. Множество лошадей от форсированного марша разбились на ноги; другие до того изнурились, что не в состоянии были везти седоков, которые и вели их в поводу. На лошадях сидела едва половина всех всадников, а люди другой половины или брели пешком, или сидели на верблюдах. Вследствие этого кавалерийская колонна сильно растягивалась; далеко отставали и поздно приходили на ночлег или привал одиночные люди, задержанные в пути измученными их лошадьми.
