Александр Корганов - Загадка Скапа-Флоу. Рейд германской подлодки в святая-святых британского флота
Сначала запел боцман, а вслед за ним, в ритме шагов вокруг шпиля, вступил и общий хор:
«Идем домой, идем домой,
Идем домой мы через море,
Увидим старый Гамбург вскоре,
В родимый край идем, домой…»
Потом мы подняли паруса, и спустя несколько часов Пенсакола осталась позади. Бледная и почти нереальная, как будто мы никогда и не ступали на ее пыльные улицы. Мы снова в море…
Однажды утром на палубе раздались два удара в судовой колокол. Потом еще и еще раз. все громче и все быстрей, пока отдельные удары не слились в непрерывную дробь.
Мы находились высоко на реях, стоя в пертах, и убирали обер-марсель. Рядом со мной был Люрманн.
– Пожар на судне! – крикнул он, ухватился за ванты и в мгновенье ока соскользнул вниз.
Пытаясь понять, где возник пожар, я поспешно спустился вслед за ним. За белыми парусами, полощущимися на ветру, ничего не было видно. Только в носу черный дым рваными клубами окутывал такелаж фок-мачты.
Палуба опустела. Все, кто был наверху, собрались на баке – Шлангенгрипер, первый офицер и все свободные от вахты.
– Черт возьми, горит тросовая выгородка! – тихо сказал мне Люрманн.
Бегом мы бросились туда. Люк тросовой выгородки был открыт, и из его темной глубины поднимался тяжелый, ядовитый дым, который перехватывал дыхание. Все смотрели молча. Боцман с двумя матросами внатяг держали канат, который тянулся из зияющего темного проема.
Потом оттуда, снизу, раздался приглушенный голос: «Поднимай!»
Стёвер и двое матросов начали медленно и равномерно выбирать трос. И так же медленно из проема люка появилась голова, затем грудь и, наконец, все тело матроса. Он рухнул на палубу. Это был Виташек.
Его подняли и перенесли на наветренный борт. Сразу вслед за ним из люка выполз Тайсон, черный от дыма, со слезящимися глазами, сотрясаемый приступами кашля.
Я подошел к Виташеку. Он неподвижно, как мертвец, лежал на спине с закрытыми глазами.
Шлангенгрипер обратился к Тайсону:
– Что внизу? Очаг огня большой?
– Мне кажется, господин капитан, что пожар начался от мешков с зерном.
Капитан повернулся к первому офицеру:
– Господин Шаде, осмотрите грузовое отделение. Я думаю, из отсека, смежного с тросовой выгородкой, мешки следует выгрузить.
Он говорил так же флегматично, как и обычно, только его обычное «эс» вместо «з» слышалось заметней, чем всегда.
В этот момент Виташек, голову которого обливали холодной водой, пришел в себя. Он растерянно посмотрел вокруг и тихо произнес:
– Баки с горючим!
Затем еще раз, уже громче:
– Баки с горючим!
Мы похолодели от ужаса: в тросовой выгородке внизу стояли шесть больших баков с горючим. Если огонь перекинется на них, то пожар не остановить.
– Дайте мне бросательный конец, я достану баки, – сказал Тайсон.
Сухой и жилистый, он выражал собой саму решимость. Раньше я как-то не замечал его. После побега Балкенхольса он взял на себя обязанности кока, потому что никто больше не мог и не хотел выполнять их.
– Я достану баки, – повторил он, обвязываясь бросательным концом вокруг пояса.
Закрыв рот и нос мокрым полотенцем для защиты от дыма и держа под мышкой огнетушитель, он исчез в темном проеме тросовой выгородки.
Вскоре в проеме люка появился первый бак, затем второй, третий. Боцман с матросами, склонившись над люком, доставали их и относили в сторону.
Нас послали к помпе, но она вышла из строя. Парусный мастер поспешно шил мешки из парусины, чтобы в них носить воду.
Когда мы с мешками вернулись к тросовой выгородке, из люка поднимали Тайсона. Он стонал, лицо его было покрыто черным налетом, одежда опалена, и от нее шел дым. Его пытались расспросить, как внизу, но он только отмахнулся и, шатаясь, подошел к леерам. Перегнувшись, он повис на них и опустился на колени. Его рвало.
Второй офицер потряс его за плечи:
– Ну, как, Тайсон?
Но Тайсон, как рыба, выброшенная на берег, лишь молча хватал воздух широко открытым ртом. Потом он показал на свою ногу…
Второй достал свой нож и быстрым движением разрезал брючину Тайсона. Кожа на ноге приобрела темно-красный цвет и пузырилась, а ниже колена лопнула и покрылась коркой струпьев.
– Третья степень, – тихо сказал второй офицер. – А потом повернулся к нам и крикнул: – Ну-ка, быстрей перенесите его на корму!
Подошел Шлангенгрипер:
– Удалось погасить огнетушителем?
Тайсон отрицательно покачал головой:
– Горит чересчур сильно.
– Всем на тушение пожара! – разнеслась по палубе команда Шлангенгрипера.
И работа закипела. Теперь уже не было «свободных от вахты». На верхней палубе работала вся команда.
Это была ужасная работа! Тридцать шесть часов мы непрерывно таскали воду в парусиновых мешках и выливали ее в парусиновую воронку над люком тросовой выгородки, которую соорудил парусный мастер. Затем возвращались к трапу, наполняли мешки и снова доставляли их к воронке .
Когда усилился ветер, мы полезли по вантам на мачты, крепить паруса.
Поднялась высокая волна, и время от времени бурун захлестывал палубу и окатывал нас с головы до ног. Одежда прилипла к телу, но времени на отдых или переодевание не было.
Мы заполнили водой сначала тросовую выгородку, а потом – провизионку, потому что огонь уже сожрал переборку между ними.
Наконец, поздно ночью вторых суток, пожар был потушен.
От усталости мы попадали и заснули тут же на палубе, не спускаясь в кубрики. Спала вся команда. Лишь двое бодрствовали: впередсмотрящий и рулевой.
Я проснулся от толчка сапогом в бок. Надо мной стоял боцман.
– Малыш, – сказал он, – проснись! Ишь, стервец, спит как сурок!
Со сна я вытаращил на него глаза.
– Иди на корму к первому, Принтье, – сказал он настойчиво.
Пошатываясь, как пьяный, я поднялся и побрел на корму.
Первый офицер сидел в своей каюте и читал при свете керосиновой лампы.
– Можешь готовить пищу, Прин? – спросил он.
Я тотчас же понял, куда он клонит.
– Только немного, – ответил я, – совсем чуть-чуть.
– Ну, для камбуза и этого достаточно. Пойдешь туда. Пока Тайсон не придет в себя, – добавил он.
У меня вытянулось лицо. Для того, кто хочет стать моряком, играть роль кока совсем не пристало.
– Зато ты будешь получать жалование матроса второго класса, – заманивал меня первый офицер. – И, кроме того, Циппель будет помогать тебе, как кухонный рабочий.
Так и получилось, что мы вместе с Циппелем попали на камбуз «Гамбурга». Я выполнял работу со смешанными чувствами. Однако Циппель был просто счастлив.
– Дружище, теперь мы можем отъедаться, пока не треснет пасть, – сказал он.
И мы действительно отъедались. Однако при этом мы не забывали и об остальных. Из честолюбия мы стремились готовить пищу лучше, чем это когда-либо делалось на «Гамбурге».
Начали мы в пятницу. На парусном флоте пятница – день солонины. Балкенхоль и Тайсон просто бросали куски солонины в котел и отваривали их. А потом мы сами были свидетелями того, как это варево действовало на наши зубы и желудки.
Мы поступили иначе: провернули мясо вместе со старым хлебом через мясорубку и из фарша налепили биточков.
После обеда мы прошли через носовой кубрик и «синагогу» и собрали самые лестные отзывы: «С момента моего последнего миссионерского костреца я не ел ничего столь вкусного», – сказал Кремер, похлопывая себя по животу .
Суббота на парусном флоте была рыбным днем. Когда мы выставили на баке фрикадельки из трески, наша популярность стала угрожающей.
В воскресенье мы намеревались приготовить консервы с краснокочанной капустой и пудинг «Гроссер Ганс».[80 Важная особа (разг.)] Мясные консервы и остатки хлеба для пудинга имелись. Но мы не смогли найти краснокочанную капусту. Я послал Циппеля на корму в лазарет, чтобы спросить у Тайсона, где она находится. Циппель вернулся и сообщил, что краснокочанной капусты больше нет, осталась только белокочанная.
Я в раздумье пожевал мундштук трубки. Это было бы нашей неудачей, так как белокочанная капуста по традиции не соответствовала воскресенью.
– Разрази меня гром, – сказал Циппель озабоченно, – они придут и поколотят нас. – Он не строил себе никаких иллюзий по поводу людской благодарности. – Может быть, мы подкрасим капусту малиновым соком? – предложил он.
Я отрицательно покачал головой:
– Его не хватит. Подожди-ка, подожди. Так, я нашел! Иди-ка к боцману и попроси сурик. А если он тебя спросит, зачем, скажи, что мы хотим покрасить камбуз.
Циппель понимающе подмигнул и, свистя сквозь зубы, исчез.
Когда он вернулся, мы сначала попробовали с суриком на вареве в одной консервной банке. Белокочанная капуста покраснела так, как будто она никогда и не была белой.
