Олег Пленков - Рай для немцев
Расизм был тем основанием, которое составляло гитлеровское видение мира. Конкретными планами реализации своего видения он не располагал — ни по завоеванию «жизненного пространства», ни по убиению евреев. Нацистские руководители без указаний знали, что согласуется с гитлеровскими расовыми представлениями и действовали соответствующим образом; всем было ясно, что расизм и антисемитизм стали в Германии после 1933 г. государственной доктриной. Расизм составляет краеугольный камень нацизма точно так же как марксизм — краеугольный камень большевистского тоталитаризма. В свое время марксизму сразу удалось стать большим, чем просто политическая, социальная, экономическая программа, в глазах его основателей и сторонников он был всеобъемлющей философией истории, ключом к пониманию прошлого, настоящего и будущего, он сильно обновил методы исторического познания. Но он же был и мировоззрением с присущим ему эсхатологическим видением тотального переворота, переоценки всех ценностей, при этом пролетариат должен был привести человечество к окончанию его предыстории и началу подлинной истории. Иными словами, марксизм был религией спасения. Этому грандиозному видению нового мира национализм противопоставил свой миф — миф расы, который соответствовал определенным чертам немецкого духа и характера в еще большей степени, чем большевизм соответствовал российской политической культуре с ее авторитаризмом. При этом нацистский расизм все же сохранял «эсхатологический» характер, утверждая мнение, что не немцы являются расой господ, они сами нуждаются в руководстве последней; на самом деле «раса господ»-де находится в процессе становления. Гитлер также в одной из застольных бесед (23 ноября 1937 г.) сказал, что «в определенном смысле мы только должны еще стать расой»{447}.
Миф расы также имел претензию стать философией истории, по-своему объяснить современность; он стал мировоззрением и сформулировал собственные методы и пути обновления и так же, как марксизм, стал религией спасения и благодати. Отличие состояло в том, что марксизм был оригинальной доктриной, а идеологическую основу нацистской политики геноцида составлял современный расизм, который в целом сформировался к концу XIX века, поэтому нацистский расизм не представляет собой нечто особенное, отдельное от расовой теории как таковой. Новым в нацистском расизме было стремление практически решить расовую проблему, а также то, что нацистский расизм носил государственный характер, — прецедентов этому в истории крайне мало, хотя они и есть. Импульсы к нацистскому расизму и экспансионизму имеют сложную природу, связанную с духовным и общественным развитием Германии; войдя в политическую действительность, они стали самостоятельным фактором развития, самым мощным и значительным в условиях тоталитарной действительности Третьего Рейха. Нацисты связали свой расизм и антисемитизм с социал-дарвинистским мировоззрением и реакционными представлениями об обновлении общества, создав устойчивый конгломерат обскурантистских представлений, имевший огромное воздействие на политику в 1933–1945 гг. Особенно опасной была увязка расизма и экспансионизма, которые подстегивали друг друга к формированию все более радикальных и антигуманных целей и методов. Если представить, что только немцы или «арийцы» способны к воспроизводству культуры, то из этого представления следует не столько право, сколько обязанность этой единственной «творческой» расы к экспансии. «Открытая» расистами иерархия рас обеспечила экспансионизму наилучшее оправдание, а нации и обществу в целом — спокойную совесть. И наоборот, экспансионизм радикализировал и узаконивал расизм — с 1941 г. это видно абсолютно отчетливо. Если пригодность немцев к экспансии основывается на их расовых качествах, то подготовку и осуществление завоевательных войн следует увязывать прежде всего с искоренением «расово чуждых» элементов, особенно евреев, которые выступали как раса-антипод, раса-враг. Эту сумасбродную логику Гитлер и его сторонники считали неопровержимой: как в марксизме, так и в расизме огромное значение имело избрание изначально ложных посылок. До 1933 г. все эти расистские идеи выражались лишь в публицистике и речах Гитлера, а как только он пришел к власти, они начали последовательно воплощаться на практике. На международной арене Гитлер постепенно перешел от политики оппортунистического использования шансов, которые предоставляли ему другие, к принципиальной реализации собственных расовых представлений.
Эту параллель между марксизмом и расовым учением можно продолжить: марксизм был реакцией на большие социальные перегрузки, возникшие в начальной стадии индустриализации, а нацистский расизм и связанный с ним социал-дарвинизм были реакцией на унижение Германии после Первой мировой войны и одновременно отражением присущего эпохе непререкаемого авторитета естественных наук с их «однозначными» и «строгими» доказательствами. Весьма причудливый и необычный характер нацистскому расизму придали присущие той же эпохе эстетизация и романтизация войны, борьбы, насилия.
Как марксизм, так и не разрешивший противоречия между теорией трудовой стоимости и теорией рыночной стоимости товара, так и нацизм не смог выбрать между расой и народом, а между тем последняя пара состоит из различных величин. Поэтому никакого «научного» знания ни в марксисткой теории, ни в расовой теории не было, в обоих случаях политики апеллировали к чувствам, эмоциям, мифам, а не к разуму. Как Маркс в эпоху индустриализации воспользовался временным социальным перенапряжением, так и нацисты использовали в своей политической практике совершенно очевидные для современников азбучные истины. Культурное высокомерие и ксенофобия — ровесники человечества: этноцентризм и ксенофобию можно считать антропологическими характеристиками, свойственными человеку в различные исторические эпохи; они актуальны и сегодня.
Несмотря на то, что предпосылки расизма носят иррациональный характер, расизм представляет собой рационально продуманную систему взглядов. Эволюцию этой системы азбучных истин, претендующих на естественнонаучный характер, можно описывать следующим образом: совершенно очевидно, что существуют различные народы и расы, хотя о последних (в политическом смысле) после Гитлера уже не принято говорить. Также азбучной истиной является утверждение, что желательно, чтобы государство было национальным, а не многонациональным. И не Гитлер открыл, что война — это неизбежная часть политики. А вот далее начинается уже собственно гитлеризм: субъектом истории являются только народы и расы, а не классы, религии или даже государства. Кто хочет жить, должен бороться, кто не борется, не достоин жизни; борьба между народами — это война. Гитлер представлял войну не как насилие и неприятное явление, а как естественное состояние, форму жизни расы. Политика, как учил Гитлер, — это искусство организации борьбы народа за существование, а внешняя политика (самая главная форма политики) — это процесс обеспечения необходимого жизненного пространства для народа. Короче говоря, политика — это война и подготовка к войне, в которой главное — это «жизненное пространство». Главная цель политики немецкого народа — это ликвидация несоответствия между численностью немецкого населения и площадью его проживания. В войне речь идет о господстве и подчинении, ибо основополагающий аристократический принцип природы гласит: должен победить сильнейший, а слабый уничтожен или подчинен{448}. Наиболее ясно эта мысль Гитлера была выражена в его речи 13 ноября 1930 г.: «Каждое существо стремится к власти, каждый народ к мировому господству. Мы все чувствуем, что в отдаленном будущем перед людьми станут проблемы, для преодоления которых нужна воля расы господ, опирающаяся на возможности и средства всего человечества и всей земли. Этой расой должны стать немцы»{449}.
В принципе, суждения Гитлера открытий не содержат; проблема только в том, как различать расу и народ, арийцев и немцев, — Хаффнер указывал, что на эти кардинальные вопросы у Гитлера ответа найти невозможно. «Хорошая раса», «плохая раса» — это понятия из мира селекции (например, кур или кроликов), когда сам селекционер определяет, что ему нужно, и в соответствии с этими установками слабых и неполноценных (на его взгляд) ликвидируют, стерилизуют или изолируют. Но понятие «раса» по отношению к людям дифференцировать невозможно — на каком основании одну расы (например, динарскую) считать малоценной, а другую (нордическую[27]) высокоценной? На этот вопрос нет ответа; более того: действительные расовые различия (между белой, желтой, черной расами) Гитлера не интересовали, — его больше занимала борьба между «арийцами» и евреями.
В этой борьбе (по Гитлеру) речь шла не о «жизненном пространстве», а о самой жизни, о войне на уничтожение. Он уточнял: «еврей — это всеобщий враг, ибо его конечная цель — лишение наций их характерных черт, всеобщая бастардизация других народов, снижение расового уровня, установление своего господства над этой расовой кашей посредством уничтожения народной интеллигенции и замена ее представителями собственного народа». И далее: «если евреи победят при помощи марксистской веры, то их корона станет могильным венком человечества, наша планета, как и миллионы лет назад, будет нестись сквозь космический эфир пустой»{450}. Таким образом, Гитлер, как и марксисты, представлял себя борцом за интересы не только Германии, но интернационалистом, осчастливившим человечество. В последней диктовке Борману (2 апреля 1945 г.) Гитлер сказал: «Человечество должно быть вечно благодарно национал-социализму, что он выдворил евреев из Германии и Европы»{451}.
