Владимир Шигин - Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический»
Да и как вообще возможно точно определить партийный состав матросов на кораблях, если до сегодняшнего дня историки не могут разобраться даже с определением процента революционности того или иного корабля?
Дело в том, что сама методика подсчета процента революционности на кораблях российского флота в советское время была весьма оригинальной. Автору о ней поведал его старый сослуживец по Балтийскому флоту доктор исторических наук капитан 1-го ранга М. Елизаров, который защищался именно по данной тематике. Оказывается, официально признанным считался подсчет по дисциплинарным ведомостям, которые ежеквартально отсылались с кораблей в вышестоящие штабы. Историкам было велено считать всех нарушителей дисциплины и, исходя из их количества, определять процент революционных матросов. Вне всякого сомнения, что среди пьяниц и самовольщиков вполне могли быть и идейные борцы с самодержавием, но, как показывает личный опыт тридцатилетней службы на флоте, подавляющее большинство пьет, убегает со службы и дебоширит вовсе не по идейным соображениям. Но у мужей науки считали так: коль каждый пьяница и самовольщик своим поведением объективно подрывал устои дисциплины царского флота, значит, в более широком смысле, он подрывал и устои самого царизма. Вывод: каждый из оных являлся настоящим революционером, может, даже сам того и не подозревая. А потому всех, кто пытается сложить себе мнение из вычисленных историками процентов революционности матросов на том или ином броненосце, призываю быть весьма осторожными. С таким же успехом эти проценты могут служить основанием для вычисления процента горьких пьяниц в российском флоте. Так, на том же Черноморском флоте самым революционным (по данной методике подсчета) считалась команда броненосца «Екатерина II». Однако и в июньских (потемкинских), и в ноябрьских (очаковских) событиях 1905 года она никакого участия не принимала. Почему? Да может, именно потому, что вся революционность там определялось количеством алкоголиков и дезертиров? Не обошла методика подсчета революционных матросов и «Потемкин». Известно, что еще в 1903 году на еще находящемся в постройке «Потемкине» матрос-плотник Констальский напал на боцмана Иващука и тяжело ранил его топором. Преступление, казалось бы, чисто уголовное, но и ему придали революционный окрас: раз плотник боцмана по голове топором саданул, значит, виноват боцман, так как любой боцман царского флота — заведомая шкура и сволочь и он неправильно формулировал перед плотником его трудовые задачи. Вывод: плотник Констальскии — настоящий революционный матрос, топор — оружие пролетариата, а покушение на убийство — протест против социального неравенства. Эх, если бы плотник Констальскии дожил со своим топором на «Потемкине» до июня 1905 года, вот бы где нашлось для него революционной работенки…
А вот как, согласно версии историка-фантаста 14.14. Пономарева, происходила революционизация «Потемкина»: «Матросы с большим интересом читали призывы партии (разумеется, что читали они исключительно призывы РСДРП(б). — В.Ш.), и только один из них, сигнальщик Веденмеер, понес листовку командиру броненосца. За сигнальщиком матросы и раньше замечали угодничество перед начальниками.
— Мне под подушку положили, ваше высокоблагородие, — доложил Веденмеер, кладя на стол листовку. — Матрос Иван Каберда рассказывал, что вчера революционеры собирались в лесу, о его императорском величестве плохо отзывались. Ходили туда и наши.
— Кто ходил? — заорал Голиков.
— Не могу знать, ваше высокоблагородие!
— А кто тебе прокламацию положил, ты знаешь?
— Не могу знать, ваше высокоблагородие!
— Не могу знать! Не могу знать! — вскипел Голиков, но быстро взял себя в руки. — Узнай, голубчик, кто ходил, хорошо награжу.
Командир сунул в руки Веденмеера рублевку и вызвал вахтенного офицера мичмана Тихменева.
— Откуда на корабле появились листовки?
— Какие листовки, ваше высокоблагородие?
— Какие, какие — революционные! — орал Голиков. — Ничего вы не знаете! Ничего не видите! Обыскать всех, обшарить везде!
Но обыск оказался безрезультатным…»
Надо ли говорить, что перед нами не исторический документ, а историко-фантастическое произведение на заданную тему…
Однако определенные волнения на корабле все же были. Так, 7 июня после артиллерийских учений капитан 1-го ранга Голиков списал с корабля около 30 матросов. В одном из изданий я встретил поистине фантастические данные, что в тот день с борта «Потемкина» было списано 300 человек. Увы, писавший такую ахинею просто не понимает, что после столь массового списания специалистов броненосец стал бы на весьма продолжительное время небоеспособен. В условиях все еще продолжавшейся в это время Русско-японской войны никто никогда на такой шаг не пошел бы.
Через неделю, 12 июня, с «Потемкина» было списано еще 40 матросов, среди которых был один из будущих руководителей ноябрьского восстания машинный квартирмейстер И. Сиротенко. Итак, в два приема с броненосца были списаны 70 человек. Это вполне реальная цифра. Ничего особенного в списании такого количества матросов нет. Команда «Потемкина» была, как известно, сборная. При этом для комплектации нового корабля другие командиры отправляли далеко не самых дисциплинированных и профессионально подготовленных подчиненных. Так что Голиков поступал вполне логично, оставляя у себя лучших и списывая на берег худших, с которыми в возможный бой с японцами идти было опасно.
18 мая командир корабля Голиков получил первое анонимное письмо о подготовке мятежа. Речь в письме шла, скорее всего, о группе Матюшенко, которая почти открыто готовилась к «большой бузе».
11 июня до полусотни матросов под разными предлогами просили списать их с броненосца, вероятно, не желая участвовать в мятеже. В тот же день опять кто-то из матросов прислал командиру второе анонимное письмо, в котором сообщил о намеченном мятеже и даже якобы называл имена руководителей. Голиков, однако, по неизвестной причине командованию об этом не сообщил. Однако он, думается, поделился информацией со старшим офицером, так как тот во время событий на верхней палубе сразу же обратил особое внимание на Вакуленчука и Матюшенко.
Что и говорить, командир Голиков проявил очевидную близорукость, не приняв никаких мер для предотвращения предполагаемой «бузы». Впрочем, понять его тоже можно — боевой офицер просто не мог представить, как это русские матросы будут убивать русских офицеров. А обращаться за помощью в жандармское управление считал ниже своего достоинства, будучи уверен, что его авторитета и опыта вполне хватит, чтобы поддерживать на вверенном ему корабле уставной порядок.
Поведение Голикова в день мятежа оставляет двойственное ощущение. С одной стороны, понятно стремление командира удержать в руках выходящую из повиновения команду, однако он явно недооценил опасность и своими достаточно неуклюжими действиями только ускорил взрыв.
Подводя итог четырехдневному «одесскому этапу» эпопеи «Потемкина», можно сказать, что, несмотря на временные успехи (присоединение «Георгия Победоносца»), он закончился полным поражением и паническим бегством. По сути, с этого момента «Потемкин» уже реальной угрозы ни для кого не представлял, так как в душах его матросов уже поселился страх за совершенное, апатия и неверие в успех начатого дела,
* * *Архивные источники ничего не говорят нам о том, что в организациях РСДРП в 1905 году были некие особые военные секции. Первые упоминания о так называемой «Централке» появились в советской печати с легкой руки матросов-ветеранов первой революции, аккурат в 1925 году, когда все они дружно начали публиковать свои воспоминания. Любопытная особенность: каждый из них в обязательном порядке зачислял себя, любимого, в члены этой самой «Централки», так что даже по самым скромным меркам эта непонятная организация включала в себя десятки и десятки матросов, причем прежде всего тех, кто сподобился дожить до 1925 года. Чтобы это понять, достаточно полистать хотя бы воспоминания матросов только одного «Потемкина».
Сразу же необходимо признать и то, что принадлежность к «Централке» еще совершенно не значила автоматического членства в Социал-демократической партии. Если «Централка» в какой-то форме и существовала, то в ней наверняка заправляли все те же эсеры и анархисты.
Воспоминания о мятеже оставили многие матросы броненосца. Их учет, если принимать во внимание и многочисленные выступления бывших матросов в газетах и журналах советского времени, весьма затруднен, но счет идет на многие десятки Что касается офицерского состава, то из всех выживших офицеров корабля свои воспоминания о трагических событиях лета 1905 года оставил только поручик A.M. Коваленко, который, как мы знаем, был и единственным офицером корабля, который добровольно примкнул к мятежникам.
