Михаил Драгомиров - Австро-прусская война. 1866 год
В открытом промежутке между Кальтенбруном и Блюменау поставлены две батареи, и за ними, в соответственном расстоянии, два уланских полка.
Правый фланг позиции, у горы Гамзен и севернее, обеспечивали три батальона бригады Генрикеца. Остальные части этой бригады составляли ближайший резерв бригады Мондля, верстах в двух за Блюменау. Бригада Вертемберга стояла у Рацерсдорфа и впереди этого пункта; бригада Тома — у Пресбурга; егерский батальон этой бригады — на крайнем правом фланге, у Георгена; бригада Сафрана и корпусный артиллерийский резерв — северо-восточнее Пресбурга. Таким образом, австрийское расположение, считая по прямей линии от Георгена до Кальтенбруна, занимало более 14 верст. Сама позиция Блюменау представляет протяжение около трех верст с лишком.
Франзецкий сообразил план для атаки этой позиции по тому же общему типу, который представляет большинство боевых столкновений пруссаков в эту кампанию: 13-я, 14-я и часть 16-й бригады получили приказание, приблизившись к позиции с фронта, открыть сильную канонаду, а 15-я направлена, в пять часов утра, в обход правого австрийского фланга, от Бистерниц, через гору Гамзен к Пресбургу. Затем, когда обнаружится влияние этого обхода, предполагалось перейти в наступление с фронта.
В пять часов генерал Бозе (командир 15-й бригады), захватив в Бистернице нескольких поселян в проводники, углубился по указанному ему направлению в горы, подвигаясь весьма медленно по крайне трудным дорогам. В шесть с половиною часов головной его отряд наткнулся на австрийские разъезды. Между тем с фронта открыли весьма частую канонаду. Франзецкий, около семи с половиной часов, получил уведомление, что в двенадцать часов начнется перемирие; но, рассчитывая, что ему, может быть, удастся захватить до этого времени Пресбург в свои руки, он решился продолжать дело. Пруссаки выдвинули шесть батарей дивизионной артиллерии и вскоре усилили их четырьмя батареями из артиллерийского резерва. Со своей стороны австрийцы усилили выставленные вначале две батареи еще тремя. Но канонада, открытая на слишком дальнем расстоянии и поддерживаемая слишком торопливо, повела только к большому расходу снарядов, не нанеся противникам особенного вреда. Выдвинуться пруссакам более вперед мешало выступающее положение высот впереди Блюменау и Кальтенбруна, занятых австрийцами.
Франзецкий приказал их атаковать. На Кальтенбрун направлен был один батальон, на Блюменау другой; последнему придано в резерв два батальона. Высоты впереди Блюменау взяты без особенного затруднения, и войска, овладевшие ими, продолжали подвигаться к Блюменау. Кальтенбрун был зажжен около 113/4 часов, и к нему подошел по высотам направленный туда прусский батальон, в обхват левого австрийского фланга.
Между тем Бозе достиг наконец горы Гамзен часов около одиннадцати. Австрийский батальон, ее занимавший, был опрокинут, и Бозе продолжал наступление к Пресбургу, несмотря на то, что австрийцы направили против его левого фланга несколько батальонов. Но это движение не повело ни к чему: в двенадцать часов явился австрийский парламентер, с объявлением о заключении перемирия на пять дней. Бой прекратился. Трудно сказать, на чьей стороне осталась бы победа. Пруссаки претендуют, будто они отрезали части
II корпуса от Пресбурга; с равным основанием австрийцы могли считать, что бригада Бозе была отрезана, ибо против нее было не менее 14 батальонов, расположенных у Пресбурга и западнее его; кроме того, севернее, бригада Виртемберга, половина которой направлена в обход на Мариенталь, а другая половина осталась у Рацерсдорфа.
Во время отдыха пришла телеграмма, определявшая демаркационную линию. Так как пруссаки стояли впереди ее, то они должны были отойти назад. Только бригаде Бозе разрешено было графом Туном остаться на ночлег на том месте, до которого она дошла.
Во время перемирия, с 23-го по 27-е, корпуса: I, IV, VI, VIII и 2-я легкая кавалерийская дивизия достигли Пресбурга и перешли через Дунай; за ними переправился и II корпус, уничтожив за собой мост на плотах. В полдень 27-го, с получением известия о продолжении перемирия еще на пять дней, II корпус снова занял Пресбург.
Уже известно, что французский посол при берлинском дворе, Бенедетти, прибыл в Цвиттау и оттуда сопровождал главную квартиру короля до Брюнна и Никольсбурга, употребляя все усилия к тому, чтобы склонить и победителей и побежденных к миру. С той же целью отправился в Италию и принц Наполеон.
Пруссия поставила необходимым этому условием присоединение к ней Эльбских герцогств, выключение Австрии из Германского Союза и уничтожение чересполосности прусских владений. Вместе с тем требовали такой демаркационной линии, на время перемирия, которая весьма стеснила бы австрийцев, на что последние не согласились. 15-го Бенедетти отправился в Вену, куда в то же время присланы были из Парижа условия перемирия, на которые, по мнению императора французов, Австрия могла согласиться.
Положение Пруссии было щекотливо в особенности потому, что можно было опасаться вооруженного вмешательства Франции. Поэтому стало необходимым, для пользы дела, поступиться, хотя и немного, некоторыми из требований. В то же время и надежды Австрии на вооруженное вмешательство французов рушились; а между тем наступление прусских армий к Вене грозило весьма близкой опасностью. Благодаря совокупному влиянию этих обстоятельств, Бенедетги удалось наконец устроить известное уже пятидневное перемирие, данное со стороны пруссаков для того преимущественно, чтобы им воспользоваться для переговоров о мире. 22-го в Никольсбург прибыли уполномоченные австрийские с этой целью, и начались переговоры, приведшие наконец к миру, на условиях, весьма благоприятных для Пруссии, и приняты за основание дальнейших переговоров, которые предполагалось открыть в Праге. Эти условия были: 1) уступка Венеции Италии; 2) выход Австрии из Германского Союза и признание того устройства, которое прусский король заблагорассудит дать территории, лежащей к северу от Майна; 3) уступка Эльбских герцогств; 4) уплата 40 000 000 талеров контрибуции (вычитая из этой суммы 15 000 000 за Эльбские герцогства и 5 000 000 за пребывание прусских войск в австрийских провинциях до окончательного исполнения мирных условий); 5) Пруссия гарантирует Саксонии неприкосновенность ее владений. Последнее условие было далеко не по нутру пруссакам, которым сильно хотелось полного присоединения Саксонии, как земли завоеванной; но, волей-неволей, пришлось принять его. Эта уступка вызвана была, по всей вероятности, преимущественно давлением со стороны Франции.
Конференция, собравшаяся несколько времени спустя в Праге, установила подробности мирных условий 23 августа, трактат о котором ратификован 30-го. Саксония сохранила независимость внешнюю, но должна была принять прусские гарнизоны в Дрездене и Кенигштейне. В общем результате Пруссия, кроме контрибуции около 60 000 000 талеров, приобрела около 1300 квадратных миль, с 4 с лишком миллионами жителей, и сделала весьма решительный шаг к объединению Германии.
X.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Представив посильный очерк австро-прусского столкновения, позволяю себе вопрос: в чем были причины столь быстрого и громадного успеха пруссаков и какая доля в числе этих причин принадлежит игольчатому ружью, которое, в воображении многих, сделало все? Припомнив, с одной стороны, однородность состава прусской армии, высокий уровень ее умственного и в особенности нравственного развития в военном, смысле; с другой — недостаток всего этого в австрийской армии, кажется, можно с полной уверенностью сказать, что не игольчатое ружье было причиной неудач последней, а те люди, у которых оно было в руках, и в особенности те, которые руководили прусской армией.
Человек — существо престранное в своем неудержимом стремлении к тому, чтобы, при всяком удобном случае, сотворить себе какого-либо кумира и приписывать этому последнему то, что он сам сделал. Для уяснения этого позволим себе такое сравнение: дрались два человека, один в красной, другой в белой рубашке; красный побил белого, и посторонний зритель выводит в большей части случаев заключение, что это вышло не потому, что побивший храбрее, ловчее, сильнее, а потому, что на нем красная рубашка… Все толкуют о действительности прусского ружья, но весьма немногим приходит в голову потолковать о спокойствии, толковитости, самоотвержении, чувстве долга прусского солдата: неужели это второстепенное, а то главное? Неужели кто-нибудь может серьезно остановиться на том странном выводе, что достаточно было иметь австрийцам ружья, заряжаемые с казны, и тогда они побили бы пруссаков? Могут сказать, что хорошее оружие, внушая к себе более доверия в солдате, уже тем самым поднимает и его нравственную сторону. Совершенно так, и не я, конечно, буду восставать против этого влияния; но вопрос не в этом, а в том: может ли человек забитый, неуверенный прежде всего в самом себе, получить разом эту веру, благодаря хорошему ружью? Думаю, никто не станет спорить с тем, что подобное оружие может усилить существующую уже веру солдата в себя, но не может разом вызвать ее там, где ее нет. Кажется, прежде чем хлопотать о том, чтобы солдат думал, что его ружье лучше неприятельского, разумнее похлопотать о том, чтобы он себя-то самого считал выше неприятеля: если этого последнего нет, самое совершенное оружие не поможет.
