Райнхольд Браун - Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945
— Откуда идете? — закричали они, окружив нас плотным кольцом.
Не отвечая, мы попытались молча проскользнуть мимо них, но просчитались; цыгане нас не пропускали, и нам волей-неволей пришлось с ними заговорить. Ситуация сложилась критическая. Того и гляди, эта толпа черноволосых забубенных мужиков и баб, в гущу которых мы так неудачно попали, могла привлечь к нам внимание прохожих. Это было чрезвычайно опасно. Цыгане и цыганки во все горло заорали:
— Niams!!
Вокруг нас прыгали дети и тоже кричали:
— Немцы! Немцы!
— Да, да, нямс, нямс, — не сдержавшись крикнул я, — немец, поцелуйте меня в задницу, черт бы вас побрал!
Я оттолкнул какого-то сопляка и ринулся прочь в образовавшуюся брешь. Сбежав с моста, мы со всех ног бросились в горы, под спасительную сень леса, прежде чем на нас обратят внимание.
Бернд на бегу оглянулся.
— Знаешь, — прокричал он, — какая-то старуха перекрестила нас!
Мы думали, что сейчас быстро доберемся до склона горы, но выяснилось, что мы сильно ошибались. Не знаю как, но вместо этого мы углубились в лабиринт городских дворов и переулков. Мы всюду наталкивались на дома, сады, сараи, заборы и монументальные беседки. Нам приходилось обходить эти препятствия, и мы были вынуждены блуждать между строениями, попадая в тупики, откуда, возможно, просто не было выхода. Наконец, мы выбрались на настоящую улицу. Справа и слева стояли дома — городские дома с занавесками на окнах. Перед фасадами ровным рядом стояли аккуратно подстриженные деревья. За деревянными заборами зеленели кусты. Теперь под ногами у нас была каменная мостовая. О, дорого бы мы дали в тот момент за возможность снова оказаться в полях! Ради этого мы бы охотно пожертвовали не то что днями, а и неделями!
— Спокойно! — то и дело повторял Бернд. — Не нервничай.
Но я слышал, что голос его предательски дрожал, когда он произносил эти слова. Рядом с нами внезапно остановился какой-то гладко выбритый человек и во все глаза уставился на нас. Не обращать внимания, дальше, дальше, мимо! Мы чужаки на улицах города, мы отверженные, и каждую минуту на нас могла обрушиться какая-нибудь беда. Куда мы идем? Что ждет нас в конце улицы? Оказавшись на городской улице зажатыми между домов, мы потеряли всякую опору: мы лишились путей отступления и прикрытия с тыла. Не было ни одной лазейки, ни одного выхода на свободу. Была только улица, стиснувшая нас домами, и наша полная беспомощность. Мы были предоставлены воле случая. Мы страшились горожан. Люди шли нам навстречу, не обращая на нас ни малейшего внимания, как бездушные куклы, проходили мимо. Но в каждом прохожем мы видели дьявола. В городе, конечно, стоит русский гарнизон — это было ясно. Хуже того, здесь полно полицейских, а кроме них есть еще коммунисты, фанатики, соглядатаи и предатели! Это будет величайшей удачей, если нам удастся благополучно выйти из города. В какую же ловушку мы попали по собственной глупости! Если бы мы пошли другим путем, нам не пришлось бы спускаться в долину и переходить реку по оживленному мосту! Но что толку предаваться этим бесполезным мыслям? Пути назад все равно нет. Только бы все кончилось хорошо! Только бы нам удалось пройти! Мы надели на лица маски безобидных горожан, равнодушных, сытых, ничем не интересующихся. Безобидных горожан? В наших-то лохмотьях? С нашими всклокоченными бородами? Неужели мы сами в это верили? Да самый нищий крестьянин выглядел лучше, чем мы. Все же сразу видели, что мы бродяги, бездомные нищие. Мы были с ног до головы вымазаны глиной, к которой прилипли хвоинки. На шапках скоро начнет расти плесень. И мы воображали, что можем сойти за мирных добропорядочных горожан. Мы все поняли, когда за нашей спиной начали вопить и улюлюкать какие-то мальчишки, которых родители, вероятно, мало пороли за провинности. Цыгане, цыгане! Ха-ха-ха! Ху-ху-ху! Цыгане, цыгане! Мальчишки орали, свистели и показывали на нас пальцами. Нас держат здесь за цыган! За цыган, подумать только! Если на шум нагрянет какой-нибудь жандарм и вздумает проверить наши документы, нам конец, это было ясно как день. От страха нас пробил холодный пот. Эти малыши могли каждую минуту подставить нас под удар. Что делать? Делать было нечего, надо было просто идти дальше. Естественно, мы не могли их разогнать, пригрозить им, вступить с ними в перепалку. Мы выбрали правильный способ. Мальчишки вскоре потеряли к нам всякий интерес и вернулись к своим играм, но мы все еще шли по этой нескончаемой страшной улице. Минуты казались нам часами. Но наконец, наконец-то впереди показался просвет, дома расступились, и мы снова увидели лес и горы. Улица в этом месте делала поворот и вела вниз, в самое сердце города. Но мы направились к горе и стали взбираться вверх по лесистому крутому склону. Правда, здесь на нашем пути то и дело попадались укрывшиеся за деревьями дома и небольшие виллы. Возле одного из этих домов нам снова милостиво улыбнулась судьба. Это была еще одна непостижимая удачная случайность. На лесной дороге мы вдруг заметили коляску, в которой сидели двое мужчин. Мы сразу, по их виду, поняли, что здесь нам нечего опасаться. К тому же нам было жизненно важно сориентироваться и узнать дорогу. Один из мужчин натянул поводья. Тпру! Лошадь замедлила шаг и остановилась.
Нам попались очень милые охотники. Они тотчас нам все объяснили. Но при этом сказали еще одну вещь, очень нас заинтересовавшую.
— Mergi acolo pe drum [22], — сказали они нам и при этом сильно оживились. — Сначала идите направо, потом свернете налево, увидите маленький павильон. Остановитесь около него и позовите хозяина. Там живет немец, он вам поможет!
— Спасибо! Мы сердечно поблагодарили охотников. Мужчина хлестнул лошадь, и коляска покатилась дальше.
«Немец! — сказали они. — Здесь поблизости живет какой-то немец!» Надо ли нам туда идти? Что это за немец? Мы все еще были очень близко от города. Собственно, это была его окраина. Крестьян здесь не было. Может быть, нам не надо никуда заходить, а просто бежать подальше от этого неприветливого места, не теряя драгоценного времени? Каждая проведенная здесь минута лишь увеличивает опасность.
— Ты голоден? — спросил я Бернда. Он тотчас ответил:
— Нет. Я заранее знал его ответ.
— Но давай хотя бы взглянем на этот дом, — предложил я, и Бернд, подумав, согласился.
Во дворе дома занимался цветами пожилой человек лет шестидесяти. Это и есть тот самый немец? Путей к отступлению здесь было много, и поэтому я обратился к хозяину:
— Добрый день!
Человек удивленно посмотрел на меня и подошел к забору:
— В чем дело?
— Добрый день! — повторил я по-немецки.
— Добрый день. Вы немцы?
— Да.
— Ах! — воскликнул он и улыбнулся. Но я не понял, была ли эта улыбка проявлением радости или это была улыбка смущения и растерянности.
— Откуда вы идете? — спросил он.
— От русских.
— Как это — от русских?
Я незаметно толкнул Бернда в бок: что за простофиля? Но я не стал грубить.
— Нам удалось от них сбежать! Нам не понравилось у русских, и теперь мы идем в Германию, домой.
— Так вы что, военнопленные? Ну как можно быть таким непроходимым тупицей?
— Нет! — ответил я, пожалуй, слишком громко.
— Нет? Но как тогда прикажете вас понимать?
— Мы были военнопленными, но теперь мы свободны.
— Ах вот оно что, ха-ха!
Он захихикал, как слабоумный. Потом он принялся рассказывать, что хорошо знает Германию, потому что ходил там в школу. Он много чего рассказывал, но я уже не помню, о чем он говорил. В дом он нас не пустил. Мало того, он даже не открыл нам калитку в сад.
Из дома вышла его жена и протянула нам по сладкой лепешке. Видимо, она стояла у окна и слушала наш разговор. Эти крошечные лепешки даже не пришлось жевать. Женщина повернулась к мужу и начала возбужденно чтото ему говорить. Разговор шел по-венгерски, и мы ничего не понимали. Но никакого знания венгерского и не требовалось, чтобы понять, что речь идет о нас и что женщина в чем-то оправдывается. Это показалось нам странным, и мы поинтересовались у хозяина: может быть, ему неприятно, что мы подошли к его дому и стоим у калитки?
Он откровенно сказал:
— Да, — и принялся торопливо объясняться.
Три дня назад к нему в дом пожаловали трое русских, которые тщательно обыскали в доме каждый угол. Хозяину объяснили, что его подозревают в укрывательстве двух беглых немецких военнопленных, которые недавно вломились на расположенную недалеко лесопилку, а затем исчезли оттуда в неизвестном направлении. (По поводу того, что мы «вломились» на лесопилку, мы с Брендом позже много смеялись.) Эти два сбежавших немца, объяснили хозяину русские, не просто обычные солдаты. Один из них инженер, а второй — глазной врач! Черт возьми! Только теперь мы поняли, откуда растут ноги у этой истории. Болтовня Шиньи каким-то образом дошла до русских, а те в свою очередь поставили об этом в известность службу розыска, которая принялась искать беглецов у немцев и людей, говорящих по-немецки. Разве нам не повезло, что мы так вовремя покинули дом Шиньи? Спасибо вшам! Да, каждая медаль имеет две стороны. Странные фигуры выписывает порой судьба. Что сделали русские Шинье? Что с ним? Мы не осмелились об этом спросить. Благодаря чистой случайности мы узнали об этом и теперь поняли, что должны соблюдать чрезвычайную осторожность. Мы ни словом не намекнули перепуганному человеку, что разыскиваемые стоят перед ним собственной персоной. Мы торопливо распрощались и, к его невероятному облегчению, быстро ушли. Мы и сами понимали, в какое неприятное положение мы его поставили. Мы сошли с дороги и бегом углубились в лесную чащу. Прочь от города! Прочь, прочь! Мы выбросили из головы всякие мысли об обходных путях и потерянном времени. Какие же мы неосмотрительные! Какие же мы слабоумные дураки! Как мы вообще смогли забрести в город, да еще по собственной воле? Как же быстро забыли мы собственные заповеди! Единственное подходящее для нас место, место нашей свободы — это густой молчаливый лес, где можно идти часами, прежде чем встретишь хотя бы одного человека. Мы отважно шли по лугам и полям, а вечером на всякий случай обошли стороной какую-то тихую деревню. Что мы себе позволили? Но, собственно, ничего страшного с нами не случилось, и мы с открытыми глазами продолжали идти навстречу своей судьбе. Мы, кашляя и задыхаясь, продолжали подниматься все выше и выше, спеша уйти от городской суеты и опасностей. Мы шли без отдыха, ни на минуту не давая себе расслабиться. Наши легкие были готовы лопнуть, разорваться от напряжения. Но подъем и не думал заканчиваться. Бернд упал и сказал, что не может идти дальше. Я наорал на него, он поднялся, и мы снова поплелись вверх. От наших потных тел поднимался пар, в глотках пересохло, как в растрескавшейся каменистой пустыне. Нигде ни родничка! Мы зло и упорно, невзирая на жажду и усталость, продолжали карабкаться вверх. Наконец, Бернд действительно скис.
