Владимир Шигин - Повелители фрегатов
— Саша! Опомнись! Это же безумие! — кричали ему вслед, но было уже поздно.
Вдогонку прыгнувшему в море мичману швырнули первое, что попало под руку, — стул Вслед за стулом и какой-то пустой бочонок
Домашенко тем временем подплыл к барахтавшемуся в воде матросу. Тот, нелепо размахивая руками, уже начинал захлебываться.
— Держись за меня! — крикнул мичман. — Продержимся! На шканцах «Азова» уже немногословно и деловито распоряжался Лазарев.
— Скорее! Может, еще успеем! — подгонял он карабкавшихся по вантам матросов. Вывалившись из общего строя, «Азов» резко положил руль вправо и, отчаянно кренясь, лег на развороте. На фалах его трепетали флаги «Человек за бортом».
Маневр Лазарева был рассчитан ювелирно точно: он не только вернул корабль в точку падения людей, но и постарался одновременно прикрыть их корпусом от волн и ветра. Шлюпку сбрасывали буквально на ходу. По концам с разбегу бросились в нее гребцы, последним спрыгнул Нахимов. Именно ему было доверено спасение товарища. Один раз в своей жизни в подобный шторм Нахимов уже рисковал своей жизнью, спасая матроса, то было еще на «Крейсере» в кругосветном плавании. Тогда к матросу не поспели, но, может, повезет на этот раз…
— Осторожней, Павел! — кричит ему, свесившийся за борт Лазарев. — Заходи с наветра!
— Знаю! — машет рукой Нахимов. — На весла! Навались! Зарываясь в разводьях пены, то появляясь, то исчезая среди
волн, шлюпка устремляется к погибающим.
— Два-а-а! Раз! Два-а-а! Раз! — хрипло кричит гребцам лейтенант, сжимая рукой румпель руля.
Нахимов тревожно вглядывается вдаль: не мелькнут ли среди волн головы мичмана и матроса?
— Вижу! Вижу! Вот они! — внезапно кричит впередсмотрящий. — Господин лейтенант, берите левее!
Теперь едва держащихся на воде людей видит и сам Нахимов.
— Поднажмите, братцы! — обращается он к гребцам. — Еще чуть-чуть осталось!
Но матросов и не надо подгонять. Они и так из последних сил рвут на себя весла. Внезапно шлюпка со всего маху врезается в набежавшую волну. Ее отшвыривает в сторону, но твердая рука рулевого снова и снова направляет ее к намеченной цели.
Вот уже до Домашенко с матросом рукой подать. Видно, как мичман пытается поддержать на плаву обессиленного товарища. Домашенко что-то кричит, но ветер уносит его слова и ничего не слышно. Все ближе шлюпка! Вот-вот люди будут спасены!
Но судьба распорядилась иначе. Когда до мичмана с матросом оставалось каких-нибудь пять-шесть саженей, очередная волна накрыла несчастных с головой. Больше их уже не видели…
Более часа кружила на месте гибели товарищей шлюпка. До боли в глазах вглядывались: а вдруг где вынырнут? Но тщетно: море редко выпускает свои жертвы обратно…
Согнувшись под ветром, беззвучно плакал в бессилии Павел Нахимов, слез своих не стесняясь. Да и трудно было отличить их в такую пропасть от штормовых брызг.
Благородный подвиг Домашенко потряс всю эскадру. Поднимая поминальный стакан, контр-адмирал Гейден сказал:
— Старик Сенявин был бы счастлив этим подвигом! Вот уж воистину Домашенко отдал жизнь за други своя! Пусть же будет ему пухом дно морское!
Друзья «азовцы» переживали гибель товарища особенно тяжело. В тот день, запершись в каюте, лейтенант Нахимов писал в далекий Архангельск Рейнеке о смерти их общего товарища: «О, любезный друг, какой великолепный поступок! Какая готовность жертвовать собой для пользы ближнего! Жаль, очень жаль, ежели этот поступок не будет помещен в историю нашего флота…»
Забегая вперед, можно сказать, что «азовцы» так и не забыли подвиг своего товарища. Едва позади остались последние мили средиземноморского похода и корабли бросили свои якоря в кронштадтский грунт, офицеры «Азова» немедленно собрали деньги на памятник Домашенко. Решение кают-компании «Азова» о сооружении памятника одобрил и Николай I, сам приславший для этой цели некоторую сумму. Тогда же распорядился он и о назначении «приличествующей пенсии» матери и сестре Александра Александровича Домашенко.
А вскоре в Летнем саду Кронштадта был открыт и скромный обелиск Надпись на нем гласила: «Офицеры «Азова» любезному сослуживцу, бросившемуся с кормы корабля для спасения погибающего в волнах матроса и заплатившему жизнью за столь человеколюбивый поступок».
Но все это еще впереди, а пока эскадра, приспустив в знак траура по погибшим флаги, продолжает свой путь в неведомое.
Русских моряков ждут впереди долгие годы боевой страды, походы и крейсерства, впереди у них еще самое главное — пламя и слава Наварина!
Его жизнь, как и служба, была недолгой, но подвиг остался в истории Отечества навсегда… Службу свою матрос Шевченко начал в Севастополе на линейном корабле Черноморского флота «Ягудиил». Надо ли говорить, какова матросская доля… Шевченко же был марсовым, его место на самой верхушке мачты, у проносящихся мимо туч. В дождь и в снег, в ветер и в шторм — всегда первым взбирался по обледенелым вантам Игнатий. Сам командующий эскадрой вице-адмирал Нахимов за лихость и молодечество жаловал его рублем серебряным
С началом Крымской войны «Ягудиил» нес крейсерскую службу, прикрывая русское побережье, а когда англо-французские войска высадились в Крыму и осадили Севастополь, поддерживал защитников города огнем своей артиллерии. Матросов «Ягудиила» по бастионам не распределяли, зато почти ежедневно команду строили на шканцах и выкликали охотников в ночные вылазки. Далеко не все возвращались на корабль, однако каждый раз от желающих отбоя не было… Среди тех, кто не пропускал ни одной вылазки в стан неприятеля, был и матрос Игнатий Шевченко.
…19 января 1855 года вскоре после обеда на «Ягудииле» команде сыграли большой сбор. Дежурный офицер, как всегда, записал желающих в ночной поиск Возглавить его в тот раз было поручено известному храбрецу и любимцу матросов лейтенанту Николаю Бирилеву.
В десятом часу вечера отряд охотников стал потихоньку выдвигаться к нашим передовым позициям Командир третьего отделения севастопольской обороны контр-адмирал Панфилов вызвал к себе Бирилева.
— Вот что, Николаша, — сказал он ему ласково, — сегодня надлежит тебе со своими молодцами занять передовые французские ложементы, срыть их в сторону неприятеля и, оставив на них стрелков, отойти. Для работ земляных даю тебе рабочих. — Контр-адмирал перекрестил Бирилева. — Ты у нас везучий! Желаю, чтобы фортуна не отвернулась и на сей раз!
Вскоре охотники залегли за передовыми редутами в ожидании начала вылазки. Но команды все не было, Бирилев медлил. В небе предательски светила луна, и лейтенант боялся быть обнаруженным до времени.
Игнатий Шевченко коротал время рядом со своими дружками Дмитрием Болотниковым и Петром Кошкой. Не раз и не два участвовали они в подобных вылазках, не раз выручали друг друга в минуты смертельной опасности. Дабы согреться на холодном январском ветру, курили друзья глиняные трубки.
— Сегодня непременно удача будет! — делился своими мыслями рассудительный Болотников. — С Бирилевым всегда так!
— Всем хорош наш лейтенант, только уж горяч бывает без меры. Под пули так и лезет! — отозвался Петр Кошка.
Шевченко некоторое время отмалчивался. Затем молвил, выбив табак из трубки:
— Такое его дело командирское — всегда поперек других быть! А наше матросское — от всяких напастей его уберегать!
— Эй, кто здесь охотники? — кричал, пробираясь меж гревшихся у костров солдат и матросов, какой-то унтер. — Выходи строиться!
Бирилев еще раз глянул на небо. Оно было в сплошных тучах. Глянул на часы. Стрелки показывали третий час ночи. Пора!
— Ребята, — обратился к матросам лейтенант, когда те построились, — фронт не нарушать! Идти локоть в локоть, и чтобы тихо! Фуражки долой!
Быстро, истово крестились.
— С Богом! Вперед, марш!
Двинулись. Вышли на ничейную полосу. Вокруг было тихо. Но вскоре где-то раздался выстрел, второй, третий… Взвилась ракета…
— Завидели, окаянные! — обернулся к Кошке шедший впереди Шевченко. — Теперь не отлипнут!
— Живее, живее! — торопил Бирилев. Скорым шагом миновали Сахарную Головку — гору, служившую ориентиром во время вылазок. Теперь впереди французские траншеи. Здесь было тихо, только перекликались между собой замерзшие на ветру часовые да где-то в глубине трубили дозорные горны.
Подошли под неприятельские ложементы. Вот они, на горке!
— В колонну! — Громким шепотом скомандовал Бирилев. — Ружья на руку! Вперед!
— Кто идет? — окликнул часовой.
— Русские! — выкрикнул в ответ лейтенант. — В штыки, ребята! Ура1
Спустя какую-то минуту матросы были уже на ложементах. Лихо работая штыком, Шевченко вместе с товарищами быстро прокладывал дорогу себе вперед. Вскоре ложементы были наши. Рабочие тут же начали срывать насыпь.
