Валентин Варенников - Парад Победы
Немецкое командование понимало, какую опасность для них представлял наш плацдарм на Днепре. Поэтому с учетом опыта, который немцы приобрели [228] в борьбе с нашими войсками на Букринском плацдарме, они уже в первый день ввели в бой 257-ю пехотную дивизию с целью сбросить нашу дивизию в Днепр. С утра и до обеда контратаки шли одна за другой, как в Сталинграде. Первые удары противника увенчались для него успехом — приблизительно к 14 часам он захватил два участка на нашем переднем крае. Затем сделал двухчасовую паузу, которую заполнила массированными бомбоштурмовыми действиями авиация. При этом она наносила удары, действуя вдоль правого берега, чтобы не зацепить свои войска. А по левому берегу, т. е. по нашим штабам дивизионной и приданной артиллерии, по нашим тылам авиация обрушивала бомбовые удары с горизонтального полета. Надо отдать должное немцам — они оперативно отреагировали на наши действия. Видно, понимая, что Букринский плацдарм им уже не ликвидировать, поэтому они решили больше не позволять нам занять позиции еще где-либо, в том числе в районе Днепропетровска.
Временно прекратив активно действовать, противник решил, очевидно, провести перегруппировку. Но чтобы не дать ему спокойно готовить последующие удары, мы тоже усилили огневые налеты — особенно по артиллерийским батареям противника, по скоплениям его живой силы. Одновременно, хоть и под огнем, мы проделали маневр: подтянули к наиболее опасным участкам орудия для стрельбы прямой наводкой, отрыли для них и для пехоты тоже окопы, провели частично на особо опасных участках минирование перед передним краем, усилили передовые подразделения личным составом, доставили боеприпасы и продовольствие, в том числе воду для питья. Кстати, о воде. Был на исходе сентябрь, но дни стояли жаркие, даже знойные, как в июле. Плюс накал схваток с противником. Бойцов мучила жажда, питьевой воды требовалось много, и, хоть Днепр был рядом — до воды [229] рукой подать, во второй половине дня воды во флягах уже не было. Спускаться же кому-либо к воде запрещалось. Вообще, днем идти или ползти в тыл нельзя. Эта вынужденная и временная мера была принята командиром полка правильно. Движение назад могло действовать отрицательно на слабонервных. Поэтому первые трое суток мы капитально запасались водой в термосах только в ночное время.
Вторая половина дня до самой ночи тоже прошла в контратаках, однако существенных результатов противник не достиг. И он и мы несли большие потери. Павших ночью хоронили здесь же, в траншеях: выбивали ниши, завертывали тела в плащ-накидки и предавали их земле. Перед расставанием прощались, давали клятву отомстить. Два-три человека записывали адрес родственников погибшего, чтобы сообщить им о последних днях солдата.
На следующее утро противник обрушился на нас с новой силой — он ввел в бой свежие подразделения 46-й пехотной дивизии. Появились танки. После массированных огневых ударов артиллерии и бомбоштур-мовых налетов авиации противник перешел в контратаку по всему фронту. И на одном участке ему удалось ценой больших потерь прорвать оборону нашего 100-го гвардейского стрелкового полка, хотя мы и подбили два танка.
Обстановка крайне осложнилась. Было ясно: чтобы расширить прорыв, а затем начать сматывать нашу оборону, немцы на этом участке введут резервы. Здесь мы и сосредоточили все имевшиеся силы артиллерии (печально, но факт: наша авиация не появлялась — очевидно, все было брошено на Киевское направление). Командир полка майор Полищук в короткие сроки собрал для атаки всех — саперов, связистов, санинструкторов, даже раненых, но способных стрелять и двигаться. Мы все — солдаты и офицеры во главе [230] с командиром полка — были как один монолитный кулак. Все понимали — от нашей атаки зависела судьба дальнейших событий: или мы закрепимся на плацдарме, или нас всех перебьют. Конечно, на войне командир полка не должен был ходить в атаку. И, как правило, не ходил. Но были особые случаи, когда только такой поступок мог спасти и решительно изменить ситуацию. Все проверили оружие, взяли по три-четыре гранаты, флягу с чаем и два медицинских пакета.
После огневого налета взлетела красная ракета и прокатилось громовое: «За Родину, за Сталина — в атаку, вперед! Ура-а-а! Ура-а-а!» Стреляя на ходу, точнее на бегу, мы неслись по колдобинам, не чувствуя земли. Сколько это продолжалось — трудно сказать. Но, соединившись со 2-м стрелковым батальоном (противник прорвался на стыке между батальонами), мы уже все, в том числе фланги батальонов, устремились вперед и захватили траншею, где у нас в первый день проходил передний край. Противник вызвал авиацию и бросился в контратаку. Командир полка поднял в атаку и нас. Во встречном бою майор И. М. Полищук погиб, но мы далеко отбросили немцев, захватив промежуточную позицию. Потом быстро подошел 3-й стрелковый батальон и закрепился на достигнутом рубеже, загнав немцев в балку. Мы подтянули остатки 45-мм противотанковой батареи (два ее орудия были разбиты) и батарею 76-мм орудий (одно было повреждено, его пришлось оставить). Саперы под огнем устанавливали противопехотные и противотанковые мины — мы, как могли, пытались облегчить их ратный труд: дымовыми снарядами и минами ставили довольно плотную завесу, а они под ее прикрытием — «работали». После этой нашей атаки противник хоть еще и контратаковал, но уже робко.
На фронте как бывало? Погибает командир, что ж, старший по званию берет на себя его функции. Так [231] и теперь — вместо убитого майора Ивана Михайловича Полищука командование полком взял на себя его заместитель по политической части майор М. Л. Величай, который все это время был вместе с нами. Этот офицер довольно успешно справлялся со своими обязанностями и пользовался среди личного состава большим авторитетом.
30 сентября, составляя донесение командиру дивизии о проведенных боях (а обстановка уже начала стабилизироваться), Михаил Лукич Величай сидел за столом в одном из домов села Войсковое. Здесь же неподалеку был наш полковой командно-наблюдательный пункт. Внезапно артиллерия противника произвела по этой окраине сильный огневой налет. Один снаряд влетел в хату, где находился Величай, и Михаила Лукича не стало.
Так одна за другой оборвалась жизнь двух майоров, двух воинов-патриотов, двух замечательных офицеров, которые не щадили себя во имя интересов народа, во имя победы. Оба были удостоены высшей награды — звания Героя Советского Союза (посмертно). Их имена навечно вписаны в историю. В Днепропетровском историческом музее они упоминаются в диораме «Битва за Днепр». В местах их рождения их имена присвоены школам, где они учились. Все сделано достойно, как требуют человеческая совесть и долг перед памятью павших за Родину.
Вскоре в полк прибыл новый командир полка — майор Н. П. Хазов. Он сразу стал командовать так, будто уже был с нами не первый год. Чувствовалось, что на фронте он далеко не новичок, в боях уже побывал, о чем говорили два ордена на груди.
Последние сентябрьские дни были омрачены скорбью — тяжело хоронить товарищей, горько с ними прощаться. Но когда 30 сентября к нам на плацдарм переправился дивизионный 118-й гвардейский артиллерийский [232] полк, а вслед за этим в воздухе появились наши истребители — душа запела! Теперь нас не собьет никакая сила. До 2 октября мы существенно улучшили свои позиции: капитально окопались, создали систему огня и готовы были принять на себя любой удар. В это же время поступает приказ командира корпуса о передаче полосы обороны нашей дивизией другой, но этого же корпуса, — 57-й гвардейской стрелковой дивизии. Однако противник внезапно переходит в контратаку и бросает на нас большое количество танков. При массированной поддержке своей артиллерии и авиации фашисты провели еще одну мощную, но уже последнюю попытку сбросить нас в Днепр. Понеся потери, он наконец отказался от своей затеи. Тем не менее нам удалось передать свою полосу только 5 октября. Одновременно была получена задача принять полосу обороны 25-й гвардейской стрелковой дивизии.
Скажу откровенно, маневр командования мне не ясен до сих пор (как, кстати, и в то время) — с какой целью наша дивизия сдавала свою полосу 57-й дивизии и тут же принимала полосу обороны у 25-й дивизии? Я думал тогда, что все можно было бы сделать более оперативно, грамотно и с большей пользой. Полосу 25-й дивизии, если уже ее надо было высвободить, следовало сразу передать 57-й. Не думаю, что здесь причиной стала явная бестолковщина. Видно, какие-то веские основания для такого сложного маневра были. Хотя уровень боевых качеств нашей и 57-й дивизии был приблизительно одинаковый.
Приняв новую полосу, мы встретились и с более грозным противником — с его 9-й танковой дивизией, на вооружении которой были новейшие танки «тигр» и штурмовые артиллерийские установки «фердинанд». Наконец, в полосе дивизии действовал полностью укомплектованный 943-й отдельный охранный батальон. [233]
