Максим Оськин - Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне
Можно сказать еще несколько слов о качестве русской войсковой конницы (даже и той, что была) в начале войны. Как уже говорилось, войсковая кавалерия русских корпусов в начале войны должна была состоять из казачьих сотен 2-й и 3-й очереди. Именно эти конники должны были вести войсковую разведку, являясь «ушами и глазами» пехотных масс. Между тем Г.С. Иссерсон в своей работе приводит любопытный документ из архива погибшей в августе 1914 года в Восточной Пруссии 2-й армии, где наряду с прочим характеризуются как раз эти казаки. В цитируемом документе речь идет о попытке прорыва штаба командарма-2 ген. А.В. Самсонова из кольца окружения: «…При выходе из деревни Саддек ехавший впереди разъезд казаков конвоя был обстрелян пулеметами. Конвой командующего армией состоял из донских казаков, частью второй, частью третьей очереди. При первых же выстрелах казаки немедленно свернули с дороги за кусты. Командующий армией обратился к ним с короткой речью, призывая их к исполнению долга. Полковник Вялов начал их строить, чтобы вести в атаку, но казаки толпой мялись на одном месте, не выражая желания выйти из-за прикрывающих их кустов. Тогда гв. штабс-капитан Дюсиметьер с криком «ура» бросился по направлению к пулеметам. За ним бросились полковник Вялов и часть остальных офицеров штаба. Лишь тогда казаки решились: с громким гиком и криком, с беспорядочной стрельбой в воздух, нестройной толпой понеслись они за офицерами, но, не дойдя шагов пятидесяти до пулемета, когда три казака были сбиты с лошадей, они свернули влево, в находящийся в этом направлении лесок…»[234].
Итак, у русских такое важнейшее средство ведения операции, как войсковая конница, в первых сражениях на русско-германском фронте практически отсутствовало. Исследователь с горечью пишет: «Что касается использования кавалерии [1-й армии], то ей предназначалась весьма пассивная роль: одна дивизия назначалась на поддержание связи между корпусами, точнее, на заполнение разрыва; одна — для разведки и одна — для обеспечения, между тем как от кавалерийских дивизий можно было потребовать большего. Правда, командующий высказывал в своей директиве лишь общие пожелания в духе требований строевого кавалерийского устава, но конкретной задачи не поставил. Не сделал этого и ген. Самсонов, остававшийся на идейных позициях печальной памяти русско-японской войны, где конница, в том числе и Сибирская каз. дивизия, которой командовал ген. Самсонов, подвизалась на задачах подобного рода»[235]. Действительно, даже и в 1-ю армию к началу операции еще не успели прибыть второочередные казачьи полки. То есть те конные подразделения, что должны были составить корпусную конницу, предназначенную для ведения разведывательной службы. Поэтому командованием для корпусов были выделены казачьи полки 2-й и 3-й кавалерийских дивизий, а также 1-й драгунский Московский и 2-й гусарский Павлоградский полки — всего двенадцать эскадронов и двенадцать сотен. Вся остальная армейская (не казаки) кавалерия в девяносто четыре эскадрона и шесть сотен подчинялась армейскому командованию. Зато в армиях Юго-Западного фронта проблема была решена: здесь войсковая конница армейских корпусов составляла один или два казачьих полка, а также одну отдельную казачью сотню. Согласно планам войны еще в ходе проведения мобилизации русская кавалерия должна была совершить набег на территорию противника. Для Северо-Западного фронта эта кавалерия сосредоточивалась в 1-й армии и должна была действовать, как показано выше, в весьма неблагоприятных для выполнения поставленной задачи условиях. При сосредоточении ряд офицеров высших штабов предлагал провести конные набеги на территорию противника отдельными кавалерийскими дивизиями, так как надежд на успех большой конной массы было мало. Еще одной из причин такого удара была надежда на то, что немцы сами перейдут в наступление и подставятся под контрудар сосредоточивающейся русской армии. Правда, после войны ген. Н.Н. Головин сообщал, что русские не собирались производить конного рейда в Восточную Пруссию, дабы втянуть Германию в наступательную войну на Востоке. Головин пишет, что русская кавалерия образца 1914 года была годна лишь к оборонительной войне на собственной территории, где наличествовали обширные пространства, пригодные для действия кавалерийских масс. Восточная Пруссия же была защищена многочисленными строениями деревушек и городков, где открытая местность прикрывалась в том числе и колючей проволокой. Но самое главное, что немцы имели разветвленную сеть путей сообщения, что позволяло им маневрировать немногочисленными резервами. Впрочем, об Австро-Венгрии Н.Н. Головин в данном контексте вовсе не упоминает[236].
Казалось бы, что русская конница, еще до войны придвинутая к государственной границе, должна была бы иметь успех в своих действиях в приграничье. Но ведь германский Большой Генеральный штаб, превосходно знавший о русских планах, также не бездействовал. Во-первых, неприятель сразу же образовывал из призывников, проживающих в пограничных районах, ландштурменные подразделения. Это позволяло сразу же по объявлении войны прикрыть границу вплоть до прибытия регулярных войск. Во-вторых, система мелких, но тем не менее стеснявших действия маневренной конной массы укреплений в Восточной Пруссии не позволяла провести масштабный набег. А производить мелкие уколы означало зря разбрасывать силы, так как в бою с пехотой по своей огневой мощи спешенная кавалерийская дивизия не превосходит своей силой двух пехотных батальонов. Кроме того, немцы сумели поставить себе на службу технику, что сильно помогало им на протяжении всей Восточно-Прусской операции. Например, генерал-квартирмейстер Ставки ген. Ю.Н. Данилов (очевидно, немного преувеличивая) сообщает: «Что касается действий нашей кавалерии, то надо отметить, что главным врагом ее в Восточной Пруссии явились вооруженные броневые автомобили, впервые появившиеся на полях сражений, и отряды немецких мотоциклистов и самокатчиков, кои, пользуясь развитою сетью шоссейных дорог, значительно стесняли свободу действий наших конных отрядов»[237].
Соответственно, попытка русской армейской кавалерии 1-й армии произвести набег в Восточную Пруссию окончилась неудачей. Причем речь здесь идет не о пространственном вторжении русских конников на неприятельскую территорию (русская конница в ряде случаев пробивалась в глубь немецкой земли до пятидесяти верст), а о выполнении поставленной задачи. Основная причина неудачи заключалась в быстрой постановке немцами под ружье призывного контингента пограничной полосы. Для достижения этого еще в мирное время были разработаны графики проведения мобилизационных мероприятий, привлечены военизированные добровольческие общества и организации, которыми в начале двадцатого века изобиловала Германия, выстроена система складов оружия. Русская конница просто не успевала перейти границу раньше, чем германцы уже были готовы оказать ей организованное сопротивление. Так, участник вторжения в Восточную Пруссию впоследствии вспоминал: «… благоприятными для вторжения в Восточную Пруссию могли быть только первые четыре дня мобилизации, потому что на пятый день германские войска первой линии были вполне готовы к бою. К тому же немцы собрали еще перед самым объявлением мобилизации сильные команды вооруженных местных жителей во всей пограничной полосе: в узлах дорог, у всех таможенных застав и у железнодорожных сооружений. А с первого дня мобилизации они составили из пограничного ландштурма, поддержанного частями ландвера и многочисленной дивизионной конницей, плотную завесу, которая закрыла границу против вторжения нашей конницы. Для того чтобы придать упругий, подвижной, маневренный характер своей плотной завесе, они использовали свои многочисленные железные дороги, частные автомобили, обывательские повозки и подземные телефоны… Устойчивая немецкая завеса сильно мешала нам пробиться внутрь страны для освещения разведкой районов скопления противника, его сил и намерений»[238].
Также оборонительным действиям германских подразделений должна была способствовать и география местности. А именно — перемешанные между собой леса и озера. В первую очередь это относится к Мазурской озерной системе, которая, словно щитом, закрывала Восточную Пруссию от русского вторжения со стороны Немана. То есть как раз со стороны полосы наступления 1-й русской армии. Все это знали и в России, но что же можно было поделать? Согласно предположениям русского Генерального штаба, оборонительная линия Мазурских озер должна была:
«1) в первые дни мобилизации обезопасить внутренность [Восточно-Прусского] района от разрушительных попыток нашей кавалерии, суживая полосу ее свободного движения в пределы района;
2) прикрыть сосредоточение внутри района германских сил, задерживая наше наступление в кратчайшем направлении и заставляя нас или форсировать эту преграду, или предпринимать обходы, которые заставят нас, кроме потери времени, еще и приблизиться к сфере влияния крепостей Кенигсберга или Торна»[239].
