Олег Пленков - Гибель вермахта
В борьбе с вермахтом союзники натолкнулись на большие трудности — так было в боях на полуострове Котантен, где американцы к 14 июля накопили достаточно сил и начали наступление. Роммель и Рундштедт, имея значительно меньше резервов и возможностей, предлагали использовать против американцев ракеты V–1, но ответственный за их применение генерал Хайнеманн объяснил, что это невозможно вследствие большого рассеивания ракет. Незначительные немецкие силы защищали Котантен, как могли, но американцы смогли взять полуостров только 18 июля 1944 г. — значительно позже, чем планировалось первоначально{389}. Тем временем минпроп во главе с Геббельсом готовил немцев к необходимости сдачи административного центра полуострова и главного порта — Шербура. СД передавала, что эмоциональный подъем армии и немецкой общественности сменился упадком веры и в победу, и в пресловутое «возмездие». Огромное превосходство Запада в материальных средствах и в живой силе, разочарование в эффективности «оружия возмездия», бомбежки немецких городов, продвижение противников Германии на всех фронтах и потеря Шербура способствовали ухудшению настроений немцев и распространению мрачных предчувствий{390}. С другой стороны, захват Шербура не был так важен для снабжения союзных войск, как предполагали немцы. Изобретение искусственных гаваней решило проблему снабжения и пополнения. Более важным было моральное значение этой сдачи. Несмотря на все свое преимущество, союзники не смогли обеспечить захват города в планируемый срок. Операции разворачивались значительно медленнее, чем рассчитывал Эйзенхауэр; к тому же для этого понадобилось большее количество войск. И все это несмотря на то, что из-за гитлеровского запрета применения гибкой тактики и его приказов оборонять каждую пядь земли вся инициатива оставалась за союзниками{391}. После вторжения союзников в Западную Европу Гитлер, не способный на компромиссы, приказывал войскам удерживать позиции любой ценой. Он бросил на произвол судьбы 200 тысяч солдат в их «крепостях». Началось обескровливание немецкой армии, подобное тому, которое произошло в России зимой 1942–1943 гг. Оборонительную войну вермахту приходилось вести без соответствующей огневой мощи и без поддержки других родов войск. Это была война, которую «вели нищие», как писал генерал Ганс Шпайдель{392}.
15 июля фельдмаршал Роммель направил Гитлеру меморандум, в котором описал положение своих войск.
По его словам, складывалась катастрофическая ситуация со снабжением в результате разрушения системы железных дорог и бомбежек шоссейных и грунтовых дорог. Натиск противника нарастает, а средств сдержать его у вермахта нет. Роммель считал, что за 15–30 дней союзники смогут прорвать слабые немецкие рубежи и продвинуться вглубь Франции; последствия этого могут быть непредсказуемы. Свое послание Роммель завершал так: «Считаю своим долгом просить Вас незамедлительно сделать политические выводы. Свой долг как главнокомандующего группой армий вижу в том, чтобы заявить об этом со всей определенностью». Ответа Роммель не получил: 17 июля 1944 г. он был тяжело ранен. Эрнст Юнгер по этому поводу писал: «Удар, который обрушился на Роммеля на дороге в Ливорно 17 июля 1944 г., лишил нас единственного сильного человека, способного взвалить на себя ужасный груз войны и одновременно гражданской войны, единственного человека, достаточно целеустремленного для того, чтобы противостоять ужасной глупости лидеров Германии. Это было предзнаменованием, имевшим только одно объяснение»{393}.
Впрочем, все проблемы, вставшие перед немцами с открытием Второго фронта, вскоре отошли на второй план: 22 июня 1944 г. Красная армия начала наступление на группу армий «Центр» на фронте протяженностью в 1100 км. К концу июля группа армий «Центр» практически перестала существовать — это было самое большое поражение отдельного немецкого соединения во Вторую мировую войну. Советской стороной было захвачено множество пленных. В плену из солдат немецкой 6-й армии (этот номер был восстановлен после Сталинграда) и солдат разбитой в 1944 г. группы армий «Центр» не выжило и 10%.{394} Вермахт потерял 28 дивизий и 350 тысяч солдат. Немецкую общественность очень смущали высокие темпы продвижения Красной армии. Многим немцам в тот момент стало казаться, что Восточный фронт является для Германии более важным, чем война на Западе. СД передавала: немцы констатировали, что Красная армия неуклонно приближается к пределам рейха; она угрожает балтийскому побережью, Кенигсбергу и Данцигу; она вскоре отрежет Финляндию от Германии и закроет приток продовольствия с Украины{395}. Большинство немцев было в шоке от неожиданного для них стремительного наступления Красной армии; все шире распространялась точка зрения о возможной катастрофе на Восточном фронте, причем в ближайшее время. Поэтому, при всей военной и моральной важности Второго фронта, в общественном мнении он все же оставался второстепенным; причины этого кроются не столько в вермахте или в предпочтениях Гитлера, сколько в настроениях местного немецкого населения, которое уходило с Востока вместе с отступающими немецкими частями. На Западе же немцы оставались там, где и жили, и умоляли офицеров и солдат не защищать их города и деревни, вывешивая при случае белые флаги.
Глава III.
КУЛЬТ ГЕРОЕВ ВОЙНЫ В ТРЕТЬЕМ РЕЙХЕ
«Нам нет нужды стыдиться самих себя. То, что совершил вермахт и перенес немецкий народ за шесть лет войны — это беспрецедентно по достижениям не только в немецкой, но и в мировой истории».
(Гросс-адмирал Карл Дениц, после капитуляции){396}«Мне случалось пережить подлинные приключения. Я прокладывал новые авиатрассы, первым перелетел через Сахару, летал над джунглями Южной Америки… Но война — это не подвиг, а лишь его дешевый суррогат. Война — это болезнь, эпидемия, вроде сыпняка».
(Антуан де Сент-Экзюпери)«Германия воспитывалась теоретической отвагой, а это необходимо должно вести к практической отваге».
(В.П. Боткин){397}«In der Hingabe des eigenen Lebens fur die Existenz der Gemeinschaft liegt die Kronung alles Opfersinnes».
(A. Hitler){398}«Неприятель так же, как и мы, ценил доблесть. А страдание не знает национальности».
(Солдат вермахта Ги Сайер){399}Особенности немецкой организации армии
В 1761 г., во время Семилетней войны, немецкий публицист-патриот Томас Аббт написал эссе «Умереть за отчизну». В нем он утверждал, что если человек родился и пожелал жить в стране, чьи законы его защищают, и которая ограничивает его свободу только для того, чтобы не стеснять само общество, в котором он живет, значит, это и есть его отечество, и оно имеет право требовать от своих подданных любви, привязанности и, при необходимости, высшего самопожертвования, совершаемого с охотой и даже с радостью. Трусы и циники могут смеяться над этим, но единственно по неспособности постигнуть «наслаждение от смерти» — не такого рода смерти, что настигает сластолюбца или бессловесную тварь, но той, которая «взывает к нашей душе, точно королева из заточения, но не подавляет ее, как невольника в своей клетке, и, в конце концов, дает кровь, льющуюся из наших вен на землю многострадальной отчизны. Впитав ее, она оживает вновь». Наградой за подобную готовность к смерти служат обостренные краски жизни, слава и расширенные горизонты духа{400}. Почти двести лет спустя, в 1955 г., геттингенский профессор истории Герман Геймпель вернулся к теме Аббта и на поминальной службе в Ганновере зачитал обращение «О смерти за отчизну», в котором сказал, что в результате двух мировых войн данное понятие утратило свой смысл. «Технизация, — продолжил он, — всегда ведет к тотальной войне и, таким образом, лишает смерть за отчизну прежнего благородства, поскольку смерть ожидает мирного человека, равно как и солдата. Людям давно нужно понять, что в Европе не осталось такой проблемы, таких священных интересов отчизны, которые могли бы послужить мотивом для того, чтобы вновь выпустить на волю непредсказуемого зверя современной войны — ни Саарская область, ни восточные территории, ни даже немецкое единство… Характерной особенностью современной войны является не смерть за отчизну, но ужас массового уничтожения людей»{401}.
Суждения Геймпеля, — справедливые и вызывающие уважение, — нельзя распространять на людей, которые принимали участие в мировых войнах — у них никогда не было выбора…
Кроме того, как указывал Раймон Арон, смысл осуществляемого историком исследования не столько в том, чтобы очерчивать контуры исторического рельефа, сколько в том, чтобы сохранить или воссоздать в изучаемом прошлом «неизвестность будущего: прошлое с точки зрения историка было будущим с точки зрения его исторических персонажей»{402}. Иными словами, человеку чрезвычайно трудно предвидеть последствия тех или иных своих действий. Необязательно люди должны быть осуждены за стремление к самопожертвованию, поскольку оно само по себе является высоким чувством. Карл Ясперс писал: «Тот, кто сознает свою честь солдата, у того она останется незапятнанной. Тот, кто был верен своим товарищам, несгибаем в опасности, бесстрашен и справедлив, смог сохранить в своей совести нечто нерушимое. Все народы уважают такое поведение, которое является как доблестным, так и человечным. В этом подтверждение самого смысла жизни»{403}.
