О. Гончаренко - От Аустерлица до Парижа. Дорогами поражений и побед
Теперь Наполеон обрушивает огонь своей артиллерии на батарею Раевского и подготовляет ее штурм. Всю свою ярость французы обратили сейчас на нашу центральную батарею, очевидно, надеясь, что, может быть, здесь удастся прорвать наш фронт. Наполеон послал во фронтальную атаку три пехотные дивизии — Морана, Жерара и Брусье и дивизию молодой гвардии
Клаперада, кавалерийские корпуса Монбрена, Латур-Мобура и Груши шли в атаку с флангов. Части 5-го кирасирского полка, во главе с командиром 2-го кавалерийского корпуса Огюстом Коленкуром, ворвались на батарею с тыла, но в рукопашной схватке они были перебиты вместе с ген. Коленкуром, но затем французские пехотные и кавалерийские дивизии обрушились на батарею Раевского со всех сторон, наша картечь рвала лезших врагов, русские стреляли, кололи и били прикладами врывавшихся на бруствер, начальник 24-й пехотной дивизии ген. Лихачев кричал: «Братцы, позади Москва» — и вместе со своими героями солдатами рубил своей шашкой налезавших французов. Несмотря на героическую защиту батареи, французы массой подавили нашу оборону. Ров и проход были завалены телами убитых французов и русских. Израненный штыками ген. Лихачев был взят в плен.
Желая использовать успех взятия батареи, три французских кавалерийских корпуса пошли в атаку на нашу отходящую пехоту, но два наших кавалерийских корпуса и Кавалергардский и лейб-гвардии Конный полки, во главе с Барклаем де Толли, бросились в контратаку. Это было самое крупное столкновение конных масс Бородинском бою. Рукопашная сеча носила ожесточенный характер и длилась около часа. Французы были отброшены и понесли большие потери — были убиты ген. Шастелен, Жерар и Гювр и ранены Груши и Доманж. Сами французы писали после, что Бородинское поле стало могилой французской кавалерии и большая часть ее погибла на батарее Раевского и около нее.
Новой контратаки для отбития батареи русское командование более не производило — маленькое полевое укрепление исполнило свою задачу прекрасно, выдержав пять атак и нанеся огромный урон пехоте и кавалерии противника, и не было причин расходовать резервы для такого пункта.
Русская пехота была отведена на 600–800 шагов от Курганной высоты и стала на высотах за Горицким оврагом. В это время, на крайнем левом фланге, у Старой Смоленской дороги, после 3 часов дня разгорелся встречный бой с французским корпусом Понятовского.
Все попытки были отбиты, и противник был потеснен, но для выравнения позиции с соседними войсками ген. Дохтуров приказал отвести войска Багговута на холмы за речкой Семеновкой. На кургане остались только казачьи части ген. Карпова.
По всему фронту началась сильная артиллерийская перестрелка. По признанию самих французов: «Огонь с русских батарей был так силен, что они принуждены были скрыть свои войска в оврагах и рытвинах, а гв. дивизия Клаперада, находившаяся за большим люнетом, должна была стать на колени, и все они более часа оставались в сем затруднительном положении, пока не прекратилась канонада».
В начале артиллерийской перестрелки Наполеон выехал в сопровождении маршалов для осмотра поля сражения.
Привыкнув к легким победам, когда вражеские армии после 1–2 часов боя беспорядочными толпами сдавались в плен со своими знаменами, орудиями и униженными генералами, здесь, на поле, он увидел только горы трупов убитых французов и русских и услышал стоны и крики массы раненых.
Французский историк Тьер так описывает этот выезд: «Наполеон объезжает линию вскачь и видит русских, стоящих неподвижно в плотных массах, не представляя возможности нигде легко взяться за них».
Ген. Пеллэ рассказывает интересные подробности о переговорах Наполеона с маршалами на Бородинском поле: «Наполеон, оставив свою свиту позади, прискакал в маленький лесок, что против Горок. Бертье, Дюрок, Бессьер и один паж сопровождали его. Мюрат подъехал к нему. Они находились под обстрелом русских стрелков. Наполеон настаивал на желании овладеть редутом (у деревни Горки) и повторял, что победа не произвела еще тех последствий, которых должно было ожидать. Все сопутствующие ему были против атаки. Бертье сказал, что они находятся за 600 лье от Франции, потеряли уже более 30 генералов, а чтобы овладеть этой крепкой позицией, пожертвуют лучшими солдатами и возьмут лишь несколько сот пленных. Бессьер прибавил, что должно сохранять гвардию, как последний резерв армии, и что он отвечает Франции за императора».
Маршалы и, конечно, сам Наполеон прекрасно понимали, что продвижение на несколько сот шагов не будет иметь никакого значения и битву надо заканчивать, ибо все усилия французской армии потерпели неудачу. Хотя Наполеон достиг тактического успеха — укрепленные пункты на левом фланге и центре были заняты и армия продвинулась на несколько сот шагов, но цели своей он не достиг, русскую армию не уничтожил и на быстрое окончание войны были потеряны надежды, что являлось его стратегическим поражением.
Несмотря на это, в Париж было послано извещение о блестящей победе над русской армией. Этот «победный» наполеоновский бюллетень французский историк Сегюр насмешливо называет «самым лживым».
В добавление к этому бюллетеню Наполеон, как бы оправдываясь перед современниками и будущими историками, так поясняет свои действия ген. Дюма и Дарю: «Удивятся, что я не употребил своих резервов, чтобы приобрести более значительные результаты. Но я должен был их сохранять, чтобы нанести решительный удар в большой битве, которую нам даст неприятель под Москвой».
Конечно, эти слова были пустой бравадой, французская армия, обескровленная потерей в Бородинском бою около 50 тысяч человек, ошеломленная небывалым сопротивлением, страшно утомленная и потерявшая уверенность в победе, не могла уже надеяться на успех, даже бросив в бой свой последний нетронутый резерв — старую императорскую гвардию, к тому же насчитывающую всего только около 18 тысяч человек пехоты и кавалерии.
Когда Наполеон решал с маршалами дальнейшие свои действия, Кутузов писал Барклаю де Толли: «Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потому, завязавши уже дело с ним, решился в сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем…»
Бородинское сражение. Контратака А.П. Ермолова на батарею Раевского. Художник А. СафроновПо армии Кутузов отдал краткий приказ: «Завтра атакуем».
Этот приказ вызвал в войсках сильный подъем и уверенность, никто больше не сомневался в том, что сражение не проиграно.
Наступающая темнота заставила прекратить артиллерийскую дуэль, и после 6 часов вечера кровавое Бородинское сражение окончилось.
Много лет спустя Наполеон в своих воспоминаниях признается: «Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех…» «Из всех моих сражений самое ужасное то, что я дал под Москвой. Французы показали себя в нем достойными одержать победу, а русские — называться непобедимыми».
Замолкнувший грохот орудий на Бородинском поле сменился стонами раненых. Французские доктора Роос, Цезарь Ложье и другие в своих воспоминаниях дают жуткую картину Бородинского поля после сражения. «Раненые звали родных, но позади был Гжатск, а не Дрезден, — с горькой иронией пишет французский врач. — Боевой хмель прошел, и раненый вестфалец проклинал Наполеона и его брата вестфальского короля и жалел, что не может им отомстить.
Таких искалеченных вестфальцев, итальянцев, поляков, немцев, португальцев, французов, голландцев, швейцарцев были десятки тысяч. Они плакали, стонали, некоторые бредили, молили о помощи, но их некому было подобрать, некуда положить, и они лежали на холмах и в долинах, их стоны доносились из оврагов, из-под груды мертвых тел. Близилась ночь, полил дождь, дул резкий осенний ветер. Становилось холодно, темно. Раненые умирали».
Те же доктора писали о том, как вели себя в то же время раненые русские: «Они почти не стонали, не жаловались, некоторые отказывались говорить с врачами, некоторые сами крепко перевязывали перебитые ноги ветками деревьев и медленно ползли на свою сторону».
«Никакое бедствие, никакое проигранное сражение, — пишет Ложье, — несравнимо по ужасам с Бородинским полем, на котором мы — победители. Все потрясены, подавлены. Армия неподвижна. Раненым не хватает места, кругом трупы людей, коней, лужи крови, брошенное оружие, разрушенные и сгоревшие дома, земля изрытая ядрами. На батареях смерть уложила всех людей и коней, русские канониры, изрубленные кирасирами, лежали у своих орудий, целые ряды пехоты полегли, как скошенные. Генералы, офицеры, солдаты молча бродят подавленные, изумленные…»
