Владимир Шигин - Последние герои империи
И в наступившей тишине стало отчетливо слышно, как мимо дверей нашей камеры нестройно и тревожно топают десятки, сотни ног. И гулко хлопают двери камер, и вся бывшая церковь полна шумом движения, сдерживаемых голосов, зычных команд… И вот уже открылась кормушка, и вертухай, грозно осмотрев камеру, не сказал, а командно крикнул*
— Всем приготовиться с вещами! Ничего не оставлять! И сразу камера превратилась в муравейник. Такой же внешне неорганизованный, копошащийся, мечущийся. А в действительности торопливый и целесообразный. Все подбирается, раскладывается: отдельно белье, одежда, продукты… Ничего нельзя связывать и увязывать — все равно разбросают на шмоне. Но нас уже приучили к шмону, чтобы выйти из него быстрее и с наименьшими потерями.
В этой суматохе я на какое-то время забыл о Рощаковском. Потом вспомнил и бросился к нему:
— Дайте я вам помогу!..
— Благодарствую, Лев Эммануилович. Я ведь моряк, нас в корпусе учили…
И действительно, когда это он успел аккуратно уложить все свои вещи в прочный заграничный туристский рюкзак, в маленький, но емкий саквояж отличной мягкой кожи!..
И он уже снял свою пижаму, переоделся во что-то прочное, элегантное, не пострадавшее от прожарок, от обысков, перс-хода из камеры в камеру…
Вот уже открывается дверь камеры, и мы видим кусок коридора, полный вертухаями. Только не нашими, тюремными, почти домашними, без оружия, в мягких сапогах. Эти — чужие — опоясаны портупеями, на них кобуры и сумки, у них торопливый, сухой непреклонный вид — этапный конвой… Вологодский конвой… (Нас все самые опытные арестанты предупреждали, что самый страшный, злой конвой — из вологодцев…)
— Р-р-р-разобраться по алфавиту!
— Вот мы и тут будем рядом, милейший Лев Эммаиуилович!.. — Рощаковский стоит рядом со мной — спокойный, невозмутимый…
Начинается долгая, долгая процедура Арестант подходит к двери и быстро отвечает на быстрые вопросы:
— Инициалы полностью, год рождения, статья, срок?.. Потом он пропадает за дверью, куда-то по конвейеру…
Наконец наша буква. Я "Ра", я раньше… Меня выносит в тюремный коридор, в сторону, где шмонают, перебрасывают, переводят, сортируют… Пока меня за рукав тянут куда-то, я уголком глаза слежу за дверью, сейчас из нее появится Рощаковский…
Но я вижу, как, придерживая руками набитые барахлом кальсоны, заменяющие ему тюремный сидор, выходит из камеры сумрачный профессор Рытов, а за ним уже виден Сахаров. Стенин… И уже около меня Гриша, и захлопывается дверь камеры, вес здесь, вся наша этапная камера. Кроме Рощаковского… Его не вызвали, он остался один в этой огромной, пустой камере, наполненной жалкими, смятыми следами жизней и судеб, которые так спокойно бросал в пасть своему Молоху-государству его маленький, худенький пророк… Тогда, в суматохе этапа, этапного ожидания, этапного напряжения я быстро забыл Рощаковского. Через многие и многие годы моя память все чаще возвращалась к этому человеку, к моим спорам с ним. От этих споров у меня уже не осталось злости, желания убедить, переубедить… Были люди поумнее, и подобрее, и почеловечнее бывшего друга покойного нашего государя — и те попадались на этот же крючок — ничуть не менее страшный и зловещий, нежели все подобные крючки.
И никогда больше я не слышал о Рощаковском Ему могло повезти, он мог живьем добраться до места, попасть сразу же в слабкоманду, потом стать дневальным в бараке. И несколько лет до своего конца прожить относительно спокойно в полутемноте и вони барака, днем отдыхая от шума, криков, храпа, мата нарядчиков и бригадиров, хруста раздавливаемых вшей, стонов умирающих… Не растерял ли он своего ощущения счастья? Хватило ли у него философского стоицизма, чтобы не утратить его перед оборотной и необратимой стороной своего идеала?»
Из всего, что рассказал Разгон о Рощаковском, самое главное это то, что находясь в тюрьме, он чувствовал себя счастливым человеком Интернационалисту-троцкисту Разгону это казалось невероятным. Разгон так и не смог понять, что Рощаковский был человеком совсем иного масштаба, чем они. Он был русским патриотом, для которого величие и процветание России было куда важнее собственной судьбы. Можно только представить, как радовался бы старый моряк, доживи он до 1943 года, когда бывшие краскомы надели погоны и стали русскими офицерами, а русская армия погнала врага к западным границам. Как плакал бы он от счастья, когда германские знамена были брошены в 1945 году на брусчатку Красной площади. Как жаль, что ничего этого Рощаковский так и не увидел…
Когда до Европы дошли слухи, что Рощаковского сослали в Сибирь, многие его бывшие знакомые злословили, что, вернувшись в СССР, он вполне заслужил такое наказание.
О судьбе родственников Рощаковского известно немного. Жена и дочь, оставшиеся в Норвегии, так никогда и не узнали, что случилось с их мужем и отцом. Супруга Рощаковского Мария Сергеевна, дочь землевладельца и фрейлина императрицы Александры Федоровны, скончалась в доме своей дочери и зятя в Кристиансанде в 1952 году. Газеты, издававшиеся в Хаугесунде, где она провела более десяти лет жизни, помянули ее самым добрым словом Газета «Хаугесунд Авис» писала, что мадам Рощаковская была располагающим к себе человеком и поэтому любима всеми, кто ее знал.
Дочь Рощаковского Мария Михайловна прожила всю жизнь в Норвегии и умерла в Кристиансанде в 1984 году. Ей так и не довелось снова побывать на родине. У Марии Михайловны осталось двое сыновей. Старший, Людольф Михаэль, пошел по стопам Михаила Сергеевича и стал военно-морским офицером, а младший — Эуген Александер Сергей — работал инженером в нефтегазовой отрасли.
Младшие сестры нашего героя, Татьяна и Софья, дожили до весьма преклонных лет в Киеве. Писатель-историк Николай Черкашин в свое время искал их. Он пишет. «Сестры Рощаковского — Татьяна Сергеевна и Софья Сергеевна — жили в центре Киева на улице Постышева (бывшая Малая Житомирская) в старом доходном доме с огромными лестничными пролетами, узорчатым литьем балконных решеток и перил. Соседи с грустью сообщили, что я опоздал со своим визитом ровно на десять лет: последняя из сестер — Софья — умерла в 1971 году, Татьяна и того раньше — в 1965-м. Обе переводили с французского, чем и зарабатывали себе на жизнь. Софья Сергеевна потеряла жениха-офицера в Белой армии. Замуж так и не вышла. Сухонькая, седая общительная старушка с живыми умными глазами жила "белой вороной": читала запоем французские романы в подлиннике и уверяла всех, что, "кроме чашечки кофе и свежего номера "Юманите", ей ничего в жизни не нужно. Но даже при таких минимальных потребностях прожить на ее крошечную пенсию было немыслимо. Алебастров (историк флота — В.Ш.) долго хлопотал, чтобы собес хоть немного повысил ей содержание — как единственной родственнице порт-артурского героя. Но… в собесе рассуждали, видимо, так: герой-то герой, да до семнадцатого года, а после — "враг народа". Умерла Софья Сергеевна на семьдесят девятом году жизни, после того как се притиснули в немилосердной автобусной давке. Открылось желудочно-кишечное кровотечение, и остальное было делом считанных дней. Иконы свои она завещала известному кинорежиссеру Параджанову, с которым была дружна".
Сейчас нам уже известна последующая судьба и самого Рощаковского. Увы, она закончилась самым трагическим образом Свободы старый моряк уже не увидел. Постановлением Особого совещания ему в очередной раз дали пять лет как "социально опасному элементу" и выслали в Казахстан.
Из ответа Генеральной прокуратуры Российской Федерации на запрос о судьбе М.С. Рощаковского: "Установлено, что Рощаковский Михаил Сергеевич, 1876 (1877) года рождения, 23 февраля 1928 года арестован по обвинению "в принадлежности к монархической группировке остатков дома Романовых, высланных в г. Н.Новгород, и сборе сведения о политическом и экономическом состоянии СССР, о вооружении Красной Армии, т.е. по ст. ст. 58 — 6 и 58 — 11 УК РСФСР" и по постановлению Особого совещания при коллегии ОГПУ от 25 мая 1928 года (без ссылки на закон) выслан в Сибирь сроком на 3 года. Во изменение этого решения постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 13 июля 1928 года ему разрешено свободное проживание в СССР. По данному делу на основании ст. 3 Закона Российской Федерации "О реабилитации жертв политических репрессий" Рощаковский реабилитирован прокуратурой Нижегородской области 26 февраля 1993 года. 9 марта 1935 года он арестован по обвинению в совершении преступления, предусмотренного ст. 58 — 10 УК РСФСР (контрреволюционная агитация и пропаганда), 16 марта 1935 года дело СПО УГБ У НКВД МО прекращено без указания оснований, а Рощаковский из-под стражи освобожден. Реабилитирован прокуратурой города Москвы 16 марта 2004 года на основании ст. ст. 3 и 5 вышеназванного закона. 28 марта 1938 года Рощаковский вновь был арестован и по постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 20 мая 1938 года "за контрреволюционную агитацию" (без ссылки на закон) заключен в ИТЛ сроком на 5 лет. Президиумом Московского областного суда постановление Особого совещания при НКВД СССР от 20 мая 1938 года отменено и дело о нем на основании п. 2 ст. 5 УПК РСФСР производством прекращено за отсутствием состава преступления"».
