Олег Козинкин - Сталин. Кто предал вождя накануне войны?
11-я сад располагалась в райцентре Лида Гродненской обл. в западной Белоруссии. Кроме 122-го полка, где служил Долгушин, состояла также из:
127-й иап (базировавшийся в г. Скидель),
16-й сбап, располагавшийся на 22 июня в с. Черлены (похоже, 122-й иап 22 июня частью отправляли в Лиду, частью — на аэродром 127-го иап и частью — к бомбардировщикам), и
190-го штурмового авиационного полка (шап), но он на 22 июня находился под Витебском, получал мат-часть и только формировался. Как пишет Д. Киенко, 190-й шап «находился в г. Щучин, моём родном городе, в количестве 16 человек, а лётный состав в Воронеже на обучении на Ил-2».
В 16-м сбап имелось 46 экипажей на 24 СБ, и также приняли на заводе 37 Пе-2 — итого 61 машина.
Однако к 22 июня Пе-2 не перегнали в полк. И этот полк был разгромлен в первые же часы войны, без боя.
Утром 22 июня на аэродром Черлены был совершён налёт, отчего, по докладу политотдела 11-й сад, «Самолёты СБ полка горят. Подробности и потери неизвестны…» Из донесения командующего ВВС 3-й армии командующему ВВС фронта: «В 4.00 22.06.41 г. противник атаковал одновременно наши аэродромы. Выведен из строя целиком 16-й полк бомбардировщиков».
Правда, когда маршал авиации Н.С. Скрипко писал свои мемуары в советские времена, то он написал так про этот 16-й сбап:
«Когда к аэродрому, где и базировался 16-й скоростной бомбардировочный авиаполк, приблизились фашистские самолёты, командир эскадрильи капитан Л.С. Протасов немедленно взлетел на своём бомбардировщике и неожиданно для гитлеровцев врезался в головное звено истребителей Ые-110. Воспользовавшись замешательством, разбив их строй, капитан Протасов пулемётным огнём сбил один мессер”. А расстреляв все патроны, героический экипаж таранил своей машиной второй самолёт гитлеровца и погиб.,.» («По целям ближним и дальним», М: Воениздат, 1981 г., гл. «Война», с. 70. Есть в Интернете).
Н.С. Скрипко, с ноября 1940 г. командир 3-го дальнебомбардировочного авиационного корпуса в составе ВВС ЗапОВО, дислоцированного в Смоленске, полковник, утверждает, что «директива о приведении всех частей в боевую готовность стала известна командующему ВВС Западного особого военного округа в 00.30 минут 22 июня 1941 года». Но он не прав. Директива № 1 пришла в Минск только в 0.45, и узнать её содержание Копец мог от Павлова только к 1.30, не ранее. Если только Копцу о ней не сообщил кто-то ещё, до Павлова… например, командующий ВВС РККА из Москвы по поручению наркома Тимошенко, что вполне возможно, но, как показывал Павлов, Копец и от него получил команду «приводить войска в боевое состояние» примерно в 1.30. Скрипко пишет, что «директива наркома обороны, предупреждающая о возможном нападении фашистской Германии, обязывала Военно-воздушные силы быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников, предписывала рассредоточить всю авиацию по полевым аэродромам и тщательно замаскировать её».
Однако даже если Копец и узнал о её содержании к 1.30, он, похоже, не во все авиадивизии дозвонился и не все авиачасти по тревоге до нападения Германии поднял. Ибо Скрипко и пишет, что, только «узнав о нападении гитлеровцев, я объявил боевую тревогу авиадивизиям и частям корпуса». И произошло это потому, что Копец «сумел за это время передать приказ лишь 10-й смешанной авиадивизии, а остальные соединения не получили никаких распоряжений, поскольку ещё с 23 часов 21 июня прекратилась телефонно-телеграфная связь»… Похоже, Копец успел дозвониться ив 11-ю сад Долгушина. Но — ох уж эти порезанные диверсантами провода… которые, по другим воспоминаниям, вышли из строя всё же ближе к 2.00.
Генерал-майор авиации Г.Н. Захаров: «Уже давно рассвело, когда раздался звонок из штаба авиации округа. Это было, по памяти, между пятью и шестью часами утра. Звонил командующий ВВС округа: “Нас бомбят. С Черных и Ганичевым связи нет”. Это было первое сообщение о начале войны, какое я услышал. Конец говорил ровным голосом, и мне показалось, что он говорит слишком медленно» (Я — истребитель. М., 1985 г., с. 112. Есть в Интернете).
Так узнал о начале войны командир 43-й смешанной авиадивизии, стоящей за Минском. Тот самый, что 18 июня вместе со своим штурманом на У-2 делал облёт границы в полосе ЗапОВО. После чего и было принято решение приводить в повышенную боевую готовность все части запокругов, в том числе ВВС и ПВО.
Однако хотя в 11-ю сад около 2.30 22 июня и прошла команда «тревоги», но при этом, оказывается, для приграничных авиаполков был и некий запрет подниматься в воздух! Вот что приводит в своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» (М., 2008 г.) Д. Егоров о начале войны в 122-м иап Долгушина: «Н.А. Буньков, бывший рядовой радиовзвода роты связи 286-й авиабазы, вспоминал:
“Фашистские самолёты беспрерывно бомбили наш аэродром, наши самолёты, стоявшие, как солдаты в строю, ровными рядами по всему аэродрому (вот так был «выполнен» пункт приказа НКО о запрете линейного расположения матчасти. — Д. Е.). Лётчики к 4:00 22 июня были уже в кабинах самолётов, готовы к бою. Но ни один самолёт не взлетел навстречу врагу, а фашисты без помех в упор расстреливали, бомбили и поджигали все самолёты, ангары, всё аэродромное хозяйство. Представьте себе нагие горе, отчаяние, недоумение… На вопросы нам отвечали: «Нет приказа на взлёт и борьбу с врагом. Это провокация, местный инцидент». И так продолжалось до 6 часов утра! Но вот оставшиеся целыми самолеты в 6 утра вылетели навстречу врагу, в бой. И как дрались! Мы не напрасно гордились «своими» лётчиками” [ письмо]» (с. 118).
Смотрим ещё раз, что рассказывал Долгушин: «А у меня-то звено готово! Я тогда исполнял обязанности командира звена и доложил командиру эскадрильи капитану Емельяненко: “Звено готово!” Он вызывал командиров звеньев. Собрались, сидим. И вдруг видим, со стороны Белостока на высоте примерно 3000 м идёт звено нашим строем. Когда мы их увидели, до них было ещё далеко. Мы знали, что в Белостоке один полк переучивается на “Миги”, и решили, что это “Миги” из Белостока. А когда они подлетели поближе, мы увидели, что это Me-109. И вдруг они развернулись и начали бить!..
Емяльяненко (комполка. — Авт.) говорит: “Долгушин, взлетай!” Никакого официального задания мне не давали. Просто: “Взлетай!”…»
Долгушин улетел на разведку в сторону Гродно, а «полк начал подниматься (взлетать) где-то в 6.30–7-00. Первая эскадрилья начала взлетать первой, ведь она находилась рядом с палатками, и каптёрки были близко, а нам надо было ещё перебежать аэродром. Затем другие эскадрильи начали взлетать. Тут же налёты их [немцев] остановились. Итоги налёта Me-109 были незначительными.
Средств ПВО не было. На краю аэродрома была одна машина с счетверёнными “Максимами, но её сразу расстреляли. Перед этим у нас была комиссия из Москвы на Ли-2, который стоял на аэродроме. Да немцы Ли-2 в первую очередь и сожгли. Комиссия на автомашине уехала в Минск, а в Минске сели на поезд и уехали в Москву…» (Источник: «Трагедия 11-й смешанной авиационной дивизии». Перевод с белорусского. Сайт infoCity.by Информационно-рекламный портал г. Лида. Автор: А Каладяжная. Русский перевод на сайте http://zhistory.org.ua/1 lsadhtm 18.06.2011 г.).
Примерно так же не взлетали до 6 часов утра и бомбардировщики 16-го сбап этой же 11-й авиадивизии. В исследовании М. Жирохова и А. Котлобовского «Иду на таран!» (М., 2011 г., с. 100) на основании документов собраны описания всех воздушных и наземных таранов советских лётчиков во время Великой Отечественной войны, таран Алексея Сергеевича Протасова описан так:
«Вылетев в составе звена (три машины. — Авт.) на разведку с аэродрома “Черлены” (45 км юго-западнее г. Лида), уже над (своим) аэродромом советские лётчики столкнулись с шестью девятками тяжёлых истребителей Me-110, шедших на высоте 300 метров на штурмовку аэродрома. Протасов направил свой бомбардировщик на ведущего первой девятки и сам погиб при таране».
С ним погиб и его экипаж: штурман лейтенант А.К. Ярулин и стрелок сержант Бесарабов (основание: боевое донесение 11-й сад от 13.07.1941 г. «вх. 006284»). Произошло это в 6.50 утра. После первого взлёта в этом полку.
Тут надо понимать, что в донесении 11-й сад в июле 41-го никто не расписывал ненужные «подробности», как это делали потом Скрипко и прочие мемуаристы времён СССР и КПСС, — только сухая статистика, без лишнего пафоса. То есть Протасов пошёл на таран, скорее всего, в неком порыве — немецкие самолёты уже над его аэродромом, и таран в его случае был чуть не единственным способом ошеломить врага. Возможно, это было и столкновение в воздухе, но думаю, что всё же именно таран.
