Владимир Врубель - Адмиралы Бутаковы — флотская слава России
Можно себе представить, каково ему было унижаться, прося Бутакова помочь перейти в Русское общество пароходства и торговли на должность командира одного из больших пароходов. «Благоволите вспомнить», — писал он, прося ходатайства на переход в пароходную компанию. Но, к чести Григория Ивановича, нужно отметить, что он не забывал боевых товарищей. Контр-адмирал помог Соковнину: сначала нашёл ему временное место, а в 1859 году устроил комендантом Феодосии.
Ещё в 1856 году закадычный приятель Грейг спрашивал Бутакова, почему бы тому не жениться? В самом деле, почему бы и нет? Денежное содержание контр-адмирала вполне позволяло иметь семью. Да и мотом Григория Ивановича не назовёшь, деньги у него всегда водились. Справедливость требует отметить, что он всегда охотно помогал родителям и своим бедным родственникам, семьям сестёр, особенно Саше, которая вечно нуждалась в деньгах. Возраст для брака был вполне подходящий. Сомнительно, чтобы все эти годы он вёл монашеский образ жизни, но, видимо, пришла пора остепениться. Из всех многочисленных николаевских дам и девиц, стремившихся привлечь внимание свитского контр-адмирала Бутакова, преуспела белокурая молоденькая вдова подполковника Галафеева, Амалия Арсеньевна, урождённая Рожественская. Она была моложе Григория Ивановича на пятнадцать лет. В те далёкие времена офицер мог жениться, нет-нет, вовсе не с благословения родителей, как вы могли подумать. Без благословения родителей обойтись можно было, а вот без разрешения начальника — никак. Попросил такого разрешения и Бутаков. 19 августа 1857 года из Александрии в Николаев телеграммой пришёл ответ за подписью великого князя Константина: «Разрешаю Вам вступить в брак. Искренно поздравляю. К.» (великий князь часто подписывался только одной буквой). Не знаю, испытывали тогда офицеры унижение, испрашивая разрешения начальника на такое сугубо личное дело, как вступление в брак, или считали само собой разумеющимся. Наверно, утешало то, что и в царской семье действовал аналогичный порядок всем членам императорской семьи для женитьбы или замужества требовалось разрешение царя. Умели тогда люди строить вертикаль власти! Венчаться решили в родовом гнезде, в Остаповке, куда съехалась вся многочисленная родня.
Только с братьями Иваном и Алексеем возникли проблемы. Один сдавал судно, на котором пришёл с Дальнего Востока в Кронштадт, второй безвылазно сидел в песках Средней Азии. Свадьба, без сомнения, дело исключительно важное. Но, если для Амалии, или как её иногда называли, Марии, это было смыслом всей её дальнейшей жизни — какого мужа выберешь, так и жить будешь, то для Григория Ивановича, при всей ответственносги выбора супруги, служба значила, несомненно, больше Бывает, конечно, что умная жена помогает мужу в служебном росте, но так везёт далеко не всем. Во всяком случае, все мои герои в служебных делах обходились и без помощи, и без советов своих жён, хотя в последнем я до конца не уверен. А что касается любви, то ничего определённого сказать нельзя: скрытным человеком был Григорий Иванович. Все его письма жене, сохранившиеся в архивах, написаны без особых эмоций, впрочем, и её тоже, довольно деловые Григорий Иванович меж тем продолжал борьбу с мздоимцами. Чувствуется, что копнул он глубоко и зацепил многих. Ему прислали домой стихотворный анонимный пасквиль под названием «Николаевский быт в 1857 году» на пяти страницах, начинавшийся так:
С Николаевым что стало: всё в нём вдруг переменилось,
Да к тому же ещё горю,
Эта тварь Бутаков собрал всех дураков,
За начальников их сажает и Сибирью угрожает.
Если кто-нибудь из них впишет в книгу лишний штрих.
Да ещё он много-много им приказывал престрого
Выгоду разузнавать, чтоб гласно не воровать.
Между тем, чтоб досугом наблюдали друг за другом,
И узнают что о ком, доносить ему тайком..
Он крепко схватился со своим замом по интендантской части контр-адмиралом Александром Игнатьевичем Швенднером. Видимо, сказалась взаимная личная неприязнь. Швенднер уже командовал пароходом «Колхида», когда Бутаков ещё только окончил Морской корпус Александр Игнатьевич был заслуженным офицером, много плавал, бывал, как и Бутаков, по служебным делам в Англии. Можно предполагать, что он считал своего нового начальника выскочкой и не очень разбирающимся в хозяйственных делах. То, что воровство в интендантстве всегда было, есть и будет, сомнения не вызывает. Интендантством занимались и Лазарев, и Корнилов, и Метлин. Но при них не было таких громких дел. Кто-то доложил Бутакову, что купец Киреевский и Швенднер состояли в сговоре по поставке морскому ведомству гнилой муки. Разбираться в таких делах должны специалисты, шашкой тут махать не следует.
Однако обычное хладнокровие изменило Бутакову. Он назначил комиссию из людей, которым доверял, и напрасно это делал. Уловив, куда ветер дует, те составили акт, из которого следовало, что во всём виноват Швенднер и некоторые из его подчинённых. Воспылавший негодованием, Григорий Иванович приказал арестовать купца Киреевского, опечатать его склад, и отстранил от дел Швенднера. О случившемся происшествии он срочно доложил в Петербург, представив материалы работы назначенной им комиссии. Великий князь тогда полностью доверял Бутакову и немедленно доложил обо всём царю. 22 июня 1857 года он написал царю, находившемуся в то время в Висбадене: «…В Комиссии ничего важного не было, как ты увидишь по журналу, кроме истории злоупотреблений Черноморского интендантства, открытых Бутаковым Мы почли необходимым принять экстренные меры, дабы можно было, хоть раз захватить что-нибудь на деле по горячим следам и чтоб это не исчезло, как, к несчастию, все крымские дела. Я послал туда моего Оболенского, на которого можно вполне положиться».
Князь Дмитрий Александрович Оболенский был директором комиссариатского департамента. Как и Бутаков, после своего назначения он рьяно занялся борьбой со злоупотреблениями в Морском министерстве. Между тем по результатам работы комиссии, созданной Бутаковым, на основании его доклада последовали жёсткие меры: «за злоупотребления и беспорядки по поставке провианта и мундирных материалов в магазины Черноморского интендантства» предали военному суду группу лиц: контр-адмирала Швенднера, семь штаб-офицеров, четырёх чиновников и двух купцов, имевших почётное гражданство. В результате Швенднера исключили из службы, часть офицеров разжаловали в матросы, лишили боевых орденов. Со всех взыскали стоимость имущества и продовольствия, оставив просто нищими. Ниточка, как выражаются авторы детективов, потянулась к ещё более крупным фигурам, в частности к адмиралу Метлину. Оболенский, в отличие от Бутакова, был опытным юристом.
Его комиссия подтвердила выявленные злоупотребления, но, как выяснилось в процессе его работы, виновными оказались совсем другие лица. Бутаков стал жертвой хорошо продуманной интриги настоящих преступников. Григорий Иванович не мог с этим согласиться: кому хочется так попасть впросак. Неудивительно, что Бутаков упорно настаивал на своей версии.
В донесении генерал-адмиралу он обвинил столичную комиссию в необъективности. Однако с ним не согласился Константин Иванович Истомин, председатель ещё одной, военно-судной, комиссии, назначенной для разбора «злоупотреблений, обнаруженных по интендантской части Черноморского управления». Попал в дурацкое положение и Константин, поторопившийся доложить царю непроверенные сведения.
Конечно, Швенднер, как обер-интендант, отвечал за всё происходившее в его службе, но доказательств того, что он сам участвовал в хищениях, не было. Бутаков, ознакомившись с результатами работы комиссий, написал прошение об отставке, но его рапорт был оставлен без внимания. Зато пришёл неожиданный выговор от великого князя за «неприличную придирчивость и неисполнение его воли» в деле о разборе севастопольских развалин. Об отставке с ним и разговаривать не стали. Авторитет Григория Ивановича у Константина и у царя в результате всей этой интендантской истории не рухнул, но трещина появилась, и не малая. Сохранилась запись: «Поставлено контр-адмиралу Бутакову на вид, что ему не следовало представлять начальству о контр-адмирале Швенднере и бывшем полковнике Трофимовском, как о главных виновниках в допущениях приёма от поставщиков недоброкачественного провианта, не имея для такового обвинения надлежащего основания, и когда по закону они не подлежали ответственности за означенный ущерб. Вследствие этого обвинения Швенднер и Трофимовский неправильно были подвергнуты аресту, и на имущество сих лиц неправильно было наложено запрещение…» Без вины виноватыми оказались также надворный советник Зимницкий, мещанин Скобликов и поселянин Выкрестенко, поскольку «причастность этих лиц к поставкам от почётного гражданина Киреевского не была обнаружена». Наверно, не очень приятно было потом Бутакову встречаться с ошельмованными им людьми. В довершение всех неприятностей имелось ещё одно обстоятельство, которое цепляло самолюбие молодого адмирала. Началась деятельность Русского общества пароходства и торговли. В мае отправился в первый рейс пароход «Дон». От правительства общество получило огромный кредит, ему предоставили на двадцать лет ежегодные субсидии. По приказу генерал-адмирала для службы на пароходах направили 126 морских офицеров и несколько сот матросов из состава Черноморского флота. В случае войны пароходы предполагалось быстро вооружить и использовать в качестве крейсеров. С командами занимались боевой подготовкой. Получалось, что полувоенная должность председателя пароходного общества капитана 1-го ранга Аркаса значила гораздо больше, чем должность заведующего морской частью контр-адмирала Бутакова Когда я писал об этих неприятностях Григория Ивановича, то в голове возникли строки из замечательного стихотворения Андрея Дементьева:
