Юрий Чернов - Судьба высокая «Авроры»
Белышев напряженно ждал указаний из Смольного. Смольный молчал.
Утром радист крейсера передал в эфир обращение ВРК:
К гражданам России!
Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян![28]
Это было утром. Стрелки часов перешагнули за полдень. Войска все двигались и двигались к Зимнему. Матросы завистливыми взглядами провожали колонны солдат, пересекавшие мост и исчезавшие за поворотом. Нетерпение томило. Самые горячие наседали на комиссара.
— Когда же мы?
— Приказа не было! — хмуро отвечал Белышев.
Наблюдатели доложили:
— Катер!
Черный катер быстро шел по взбугренной ветром Неве. За кормой вился пенный шлейф.
Антонов-Овсеенко легко взбежал по трапу.
— Собирай комитет, скликай актив! — приказал. Белышеву.
Влажное пальто Антонова-Овсеенко пахло сыростью. Растрепанные ветром длинные волосы падали на лоб. Раздеваться не стал — расстегнул верхние пуговицы, окинул взглядом собравшихся:
— Состояние невтерпежное. Временные забаррикадировались в Зимнем. Они — в кольце. В войсках жмут на ВРК: надо кончать!
Антонов близоруко прищурился, вглядываясь в лица. По их выражению нельзя было не понять, что здесь всех жег один вопрос: «Чего тянем? Чего не начинаем? Сил-то сколько!»
— С минуты на минуту начнут прибывать кронштадтцы, — объяснил Антонов-Овсеенко. — Попозже придут корабли из Гельсингфорса. Тогда и ударим. Всей силой!
Он сделал секундную паузу, давая матросам осмыслить сказанное, и заговорил о том, ради чего прибыл на крейсер.
Основной удар по Зимнему предполагается от Николаевского моста. Удар этот нанесут кронштадтцы. В поддержку им выделены силы Васильевского острова: Красная гвардия, Финляндский и 180-й полки, 88-я и 90-я Вологодские дружины.
Павловскому полку и сводному отряду красногвардейцев придется ударить со стороны Миллионной, сжимая кольцо блокады.
— А мы? — не удержался Сергей Захаров, мучимый неясностью: какая же роль отводится «Авроре»?
— Вы запевалы штурма. Первый выстрел даете вы! По вашему выстрелу начинается атака на Зимний. Подымутся все полки, отряды, дружины. Когда? Время сообщим дополнительно. Кроме того, следите за Петропавловской крепостью. Увидите красный фонарь — даете сигнальный выстрел!
— Распушим! — с тревогой сказал комендор Евдоким Огнев и тут же пояснил: — Я не про временных. Их не жалко. Дворец распушим. И нашим, чего доброго, перепадет — орудие шестидюймовое!
Оказывается, Огнев все уже прикинул: стрелять по дворцу, чтоб не задеть здания, можно лишь из бакового шестидюймового орудия.
— Да-а, — протянул Антонов, — может, холостым дать сигнал?
— Можем! — согласился комендор.
— А если понадобится… — Антонов заколебался, очевидно раздумывая: «Неужели устоят? Неужели понадобится?», и добавил: — Если очень понадобится, ударите боевым. Петропавловка поддержит. Но сами не начинайте. Ждите приказа…
Катер понесся по Неве. Навстречу ему уже плыли минные заградители «Амур» и «Хопер». Авроровцы высыпали на палубы. Скоро не только сигнальщики — все увидели и корабли, и кронштадтцев, толпившихся на носу, на шканцах, с боевой выкладкой, с винтовками, готовых с ходу броситься в бой.
«Амур» сигнализировал: «Вся власть Советам!» «Аврора» ответила: «Вся власть Советам!» В воздух полетели бескозырки, замелькали ленточки, загремело «Ура!». На Николаевском мосту замерло движение. Солдаты бросились к перилам, и серые папахи с красными бантами приветственно заколыхались у них в руках.
Теперь оставалось дождаться кораблей из Гельсингфорса. Развертывалась операция, спланированная Лениным: «Окружить и отрезать Питер, взять его комбинированной атакой флота, рабочих и войска»…
Закодированную телеграмму председатель Центробалта Павел Дыбенко получил 24 октября вечером: «Высылай устав. Антонов». Эта телеграмма расшифровывалась так: «Высылай в Петроград миноносцы и вооруженный десант».
Миноносцы, получившие повреждения в Моонзундской баталии, к выходу готовы не были.
Дыбенко пригласил в Центробалт командующего Балтфлотом и старшего флагманского механика. Старший механик доложил:
— Корабли смогут выйти только через двое суток. Павел Дыбенко вызвал механиков с кораблей.
— Ровно в восемь утра миноносцы покинут Гельсингфорсскую гавань.
Рабочие с завода «Сандвик» и матросы с миноносцев ремонтировали корабли. День ли, ночь — работы не прекращались.
— Справимся! — заверил председателя Центробалта инженер-механик с «Забияки» Кюн.
Командующий Балтфлотом Развозов пожал плечами:
— Это невозможно…
Всю ночь Дыбенко отправлял в Петроград эшелоны с вооруженными моряками. Буксиры без сигналов причаливали к пристани. По затемненным улицам, соблюдая тишину, рота за ротой направлялись к вокзалу. Разверстые чрева товарных вагонов словно проглатывали людей, а на смену им приходили все новые и новые взводы.
От Гельсингфорса до Петрограда протянулась длинная цепочка комендатур. Коменданты на станциях строго следили за часовым графиком. Эшелоны с неумолимой точностью следовали в город Революции.
Председатель Центробалта Павел Дыбенко:
Погрузка проходит без всяких задержек. Эшелоны отходят через каждые полтора часа один за другим. Оркестры музыки играют «Марсельезу». С эшелонов несется громкое, радостное «Ура!».
В 8 часов провожаю последний эшелон и спешу в Центробалт. В этот момент мимо Центробалта стройно, величаво проходят один за другим миноносцы. На них развеваются красные флаги с надписью: «Вся власть Советам!» Команда на уходящих миноносцах и остающихся кораблях стоит во фронт. Оркестры музыки и громовые раскаты «ура» провожают уходящих в Петроград на борьбу. Брунс-парк, залитый утренним солнцем, наполнен народом. Тысячи ликующих взоров рабочих провожают уходящие миноносцы. На лицах остающихся матросов светится вопрос: «А мы? Так и не будем участвовать в петроградском перевороте?»
С «Республики», с «Петропавловска» звонят по телефону и спрашивают: «А мы разве не пойдем в Петроград? У нас все готово. Мы ждем приказания».
— Потребуетесь, и вас пошлем. Пока будьте на страже.
На борту «Полярной звезды» (помещение Центробалта) стоит командующий адмирал Развозов. Обращаюсь к нему:
— Ну что? Теперь поверите?
— Да, это — чудо. Совершается невозможное. При таком рвении и силе желания вам обеспечен успех.
Петр Курков, вызванный на экстренное заседание Петроградского Совета, шел в Смольный, но жил еще впечатлениями ночи. Николаевский мост, с его чугунными узорами на ограждениях, с тонкими профилями коней, сегодня казался таким мирным, а ночью взметнувшиеся над черной Невой, как для прыжка, пролеты хищно противостояли друг другу…
Все сложное, что минуло, так просто! А тогда… И эта стынь на полубаке, и мозглый ветер, и тревожное око одинокого окна на Английской набережной, и бычье упорство Эриксона, и отчаянный крик Бабина: «За борт контру!»
Теперь это позади. Молодец Белышев, в суматохе не сорвался, не отпугнул офицеров. Все они на корабле и, пожалуй, близки к тому, чтобы выступить не против восстания, а с восставшими…
Возбуждение минувшей ночи остывало медленно, спать в эту ночь почти не пришлось, легли, когда светало, а утром пришло из ВРК обращение «К гражданам России!». Прочитав, что правительство низложено, с минуты на минуту ждали сообщений, приказов, но так ничего и не получили. Между тем войска стягивались к Зимнему, броневики с красными флажками и свежими надписями на башнях «РСДРП (б)» патрулировали перекрестки, курсировали по городу…
В Смольном, едва Курков миновал заслон часовых, делегаты потянулись в зрительный зал, и он, не мешкая, стал пробираться к высоким дверям. Густой поток тек по центральному проходу, рассасываясь по рядам. Куркову повезло: он сел в центре, ряду в десятом, не дальше. Через несколько минут уже не было мест, опоздавшие жались к подоконникам, к белым колоннам. Некоторые ставили винтовки у стен, но многие не расставались с винтовками солдатская привычка, и Курков поставил свою между колен. Сосед его, красногвардеец, весь опоясанный новенькими ремнями, при каждом движении поскрипывал ими и, видимо, наслаждался этим скрипом.
Постепенно зал, набитый до предела, мало-мальски угомонился. Курков оглянулся, пытаясь представить, сколько народу вместили эти стены, эти ряды, и понял, что представить это более или менее точно невозможно.
