Сергей Яров - Повседневная жизнь блокадного Ленинграда
Никаких сомнений солдаты не испытывали — есть приказ, есть квадрат обстрела, который бомбардировали, есть паек как плата за «работу», есть попытки сгладить ее монотонность веселыми возгласами. Позднее исследователи не раз обратят внимание на «технократичность» приемов умерщвления мирных жителей, практикуемых гитлеровцами, — ни эмоций, ни патетики, одни лишь деловые пояснения о том, как точно и быстро надо выполнять поставленные задачи. Характерный пример — «допрос военнопленного Р. Ловиена о его участии в обстрелах Ленинграда»:
«Вопрос: Какова предельная дальнобойность орудий 240-го артполка?
Ответ: Предельная дальнобойность 105-миллиметровых орудий 240-го артполка — 20 километров…
Вопрос: Расскажите о своей службе в 240-м артполку в качестве разведчика-наблюдателя.
Ответ: …Наш дивизион имел восемь наблюдательных пунктов на переднем крае немецкой обороны… Во время артобстрелов Ленинграда разведчики-наблюдатели вели наблюдение за разрывами снарядов и сообщали командиру наблюдательного подразделения обер-лейтенанту Флису результаты обстрела.
Вопрос: Каким образом осуществлялось наблюдение за результатами артобстрелов Ленинграда?
Ответ: Наблюдение за результатами артобстрелов Ленинграда командир нашего отделения унтер-офицер Людвиг вел с помощью бинокля, а мы, рядовые разведчики, наблюдали простым глазом.
В ясную погоду город был хорошо виден простым глазом (особенно хорошо была видна водонапорная башня), прицельного огня артбатареи не вели, поэтому нам приходилось наблюдать только за тем — попадали ли снаряды в здание или нет. Если снаряд попадал в здание, то виден был огонь разрыва снаряда и результат разрушения. В том случае, когда снаряд падал на улицу, то огня от разрыва снаряда и разрушений видно не было.
Я, как разведчик-наблюдатель, вел наблюдение за результатами артобстрела города в районе какой-то фабрики и прилегающих к ней улиц. Трубы этой фабрики, а также прилегающие к ней здания — фабричные и жилые — были хорошо видны, поэтому, когда снаряд попадал в дом, я сообщал командиру, что попадание хорошее, а в том случае, когда снаряд падал на улицу или на железную дорогу, которая проходила вблизи вышеупомянутой фабрики, то я сообщал, что попадание плохое.
Вопрос: В какое время суток вели огонь немецкие артбатареи по Ленинграду?
Ответ: Артбатареи 240-го артполка вели огонь по Ленинграду утром, примерно с 8 до 9 часов, днем с 11 до 12 часов и вечером наиболее интенсивно с 17 до 18 часов, а с 20 до 22 одиночными.
Вопрос: Почему именно это время было избрано для обстрелов Ленинграда?
Ответ: Основная задача, которую выполнял 240-й артполк, была — обстрел жилых зданий города с целью их разрушения и истребления путем обстрелов жителей Ленинграда, поэтому немецкие артбатареи вели огонь в то время суток, когда на улицах города было наибольшее скопление жителей. В частности, утром в указанное время жители города шли на работу, днем в 11 — 12 часов в городе было также большое оживление, а вечером ленинградцы шли с работы, и, таким образом, большинство снарядов попадало в цель, поражая людей, находящихся на улицах города.
Немецкому командованию, а также и нам, артиллеристам-наблюдателям, было хорошо известно, что с 20 до 22 часов в Ленинград прибывают поезда, поэтому в это время мы обстреливали железнодорожную линию в районе прибытия поездов.
Вопрос: Как часто вели огонь артбатареи 240-го артполка по городу Ленинграду?
Ответ: Артбатареи вели огонь по Ленинграду ежедневно, но иногда были перерывы 2—3 дня. Обстрел происходил в указанное время, причем иногда несколько дней обстрел происходил только утром, а затем только днем или вечером, а в хорошую погоду город обстреливался и утром, и днем, и вечером.
В среднем каждое орудие нашей батареи давало до 20 выстрелов в сутки, а иногда наш полк в целом расходовал при обстреле Ленинграда до 500 снарядов в день»{312}.
Обстрелы в сентябре—декабре 1941 года совершались почти ежедневно. Начались они 4 сентября 1941 года, стреляли из 240-миллиметровых пушек, стоявших в окрестностях Тосно. Первые три дня бомбардировок стоили жизни 53 человекам, 101 получили ранения. Объявлять об обстрелах по радио стали только с 29 сентября, и то сначала лишь для жителей Октябрьского района. За период с 4 сентября по 20 ноября 1941 года город подвергался массированным обстрелам 272 раза (в целом около 430 часов). Всего из 872 дней блокады Ленинград обстреливался из пушек в течение 611 дней. Последний обстрел наблюдался 22 января 1944 года{313}. В сентябре—декабре 1941 года от артобстрелов погиб 681 человек, были ранены 2269 человек. Наибольшее количество жертв составляли люди, попавшие под обстрел на улицах (395 человек), на предприятиях погибли 218 человек. В январе—марте 1942 года бомбежки из орудий стали причиной смерти 519 человек, с апреля по декабрь — 595 человек. В 1943 году во время обстрела погибли 1410 блокадников, из них на улице 788 человек. Число погибших возрастало и потому, что ориентиром для ударов артиллерии служили пожары, тушение которых начиналось еще до окончания обстрелов. Среди находившихся в бомбоубежищах жертв, как правило, не было{314}.
«Земля гудела, как молебен / Об отвращеньи бомбы воющей» — строки из знаменитого стихотворения Б. Пастернака хорошо передают звуковой фон авиационных и артиллерийских ударов по городу. Первое, что ощущали люди, — покачивание и даже «подпрыгивание» домов. Пол вздрагивал, стены шатались, земля дрожала — «удар ощущается прежде всего ногами»{315}. Слышался глухой треск, здание иногда наклонялось, оседало. «Меня начало не то чтобы трясти, а дергать», — вспоминала Т. Булах{316}.
Обычно крупными фугасными бомбами разрушались полностью только двух- и трехэтажные дома. Если дом был пятиэтажным, то обрушивалась только одна его секция: от пятого до третьего этажа. Впрочем, всё зависело от состояния здания — так, в конце сентября 1941 года бомбой был «пробит насквозь» шестиэтажный Дом текстильщиков{317}. Тяжелая бомба поразила и большой пятиэтажный дом на углу канала Грибоедова и Невского проспекта, «вырвав все этажи снизу доверху трубой диаметром метров в 10»{318}.
Накренившиеся после попадания бомбы остовы зданий обрушивались второй взрывной волной, даже в том случае, если их не задевали снаряды. Взрывная волна достигала такой силы, что вырывала железные ворота в арках домов. В общежитии ЛФЭИ 250-килограммовой бомбой были сломаны перегородки комнат на всех пяти этажах{319}. Бомбы выбивали стены домов и обнажали их внутренние помещения. «В разрушенных этажах видно: уцелевший уголок чьей-то спальни — кровать стоит простая железная, рядом с ней зеркало на стене и пиджак висит», — вспоминал В.В. Бианки{320}.
Трещины появлялись на многих домах, подвергшихся обстрелу. Если расстояние между домами было небольшим, взрывной волной могло «перенести» вещи в один из них. Ф.М. Никитин удивился, обнаружив в своей комнате после бомбежки чужие вещи — железные болты, занавески, — и вспомнил, что много лет назад «пожилая женщина напротив пристраивала эти занавески к своему окну»{321}.
После обстрелов замечали, как покосились двери и оказывались выбитыми оконные рамы в домах. «Куски стекол тысячами мелких брызг ударили в стены. С потолка посыпалась штукатурка… В комнату ворвались клубы дыма и едкой кирпичной пыли», — описывал приметы бомбежек А. Коровин. Пытаясь спасти ставшие редкостью стекла, их заклеивали бумагой. «Ох, эти бумажки, — записывала в дневнике 9 сентября 1941 года Е. Васютина. — В самом начале войны ими пестрели все окна в городе. Один наклеивал их кое-как, другие — аккуратненько, ромбами, квадратиками. В одном окне я даже видела надпись “Коля”, обрамленную расходящимися бумажными лучами»{322}. К весне 1942 года эти пересохшие, грязные бумажки, усеявшие все улицы, стали анахронизмом — лопнувших и разбитых стекол они удержать не могли{323}.
Одной из попыток уменьшить число жертв было предупреждение блокадников о том, какая из сторон улиц являлась наиболее опасной. Согласно свидетельству очень точного в описаниях ленинградского быта А.Н. Болдырева, эти надписи — «белой краской по синему фону», которые «выводили по жестяному трафарету девушки МПВО», — стали появляться на стенах домов только в ноябре 1943 года, за несколько недель до полного снятия блокады{324}. Отметим в связи с этим, что в октябре 1943 года наблюдались самые варварские, беспощадные многочасовые обстрелы города. Во многих дневниках 1941 — 1942 годов сведения о таких надписях на стенах города отсутствуют. Среди блокадных фотографий, сделанных Б. Кудояровым, есть один снимок 1942 года, где изображена эта надпись — на площади перед католической церковью на Невском проспекте{325}. Неясно, на чем основана датировка, — в альбоме Б. Кудоярова есть и фотографии, время создания которых не смогли точно установить: они имеют дату: «1941 — 1944 гг.». Стенная надпись, воспроизведенная на фотографии, отличается от той, что приведена А.Н. Болдыревым. Вместо слов «во время обстрела» стоит «при артобстреле» — сразу возникает вопрос о том, сколько было трафаретов. Академик С.И. Вавилов, побывавший в Ленинграде после снятия блокады, в дневнике записывает еще один текст, который отличается от двух, приведенных выше: «При артобстреле эта сторона наиболее безопасна»{326}. То, что это не описка автора дневника, свидетельствует его оговорка: надпись «не в ладу с грамотой». Других документов, подтверждающих его слова, нет, но представляется логичным, когда растерянному, обязанному в доли секунды принять решение человеку подсказывают не только то место, куда он не должен заходить, но и то, где он может спастись.
