Николай Бодихин - Кожедуб
Не раз за годы войны приходилось мне наблюдать Павла Федоровича Чупикова в самых разнообразных и сложных ситуациях, и я не мог не поражаться его спокойствию, его умению находить в любой момент — самый драматический — единственно правильные решения. Я не помню случая, чтобы командир полка повысил голос, не сдержал себя. Павел Федорович терпеть не мог суеты, шума. Он требовал от своих подчиненных четких, продуманных решений, сам являл образец точности…
В 41-м полку я сразу же почувствовал крепкую руку командира, стал свидетелем четкой организации вылетов, точной постановки задач на день. В работе штаба, в деятельности всех служб полка, в заботе о жизни и быте летчиков ощущалось постоянное влияние Павла Федоровича. И, конечно, основное внимание — летному составу. Дерешься в воздухе с врагом хорошо — тебе почет и уважение. И сразу же имя твое известно всему полку. Несмотря на загруженность боевой работой, Чу-пиков находил время после особо удачно проведенных операций и боев выстроить полк и отметить, после краткого разбора, отличившихся. И каждый знал, что к вечеру в штабе все документы на отличившегося уже готовы, оформлены. Мне и моим товарищам, перешедшим в 41-й полк из другой части, — Кочеткову, Хорольскому, Арсеньеву, — такая организация вначале казалась необыкновенной, но потом мы поняли, что во всем этом прослеживается определенная позиция нашего командира — его безграничное уважение к летчику, его вера в возможности каждого пилота.
Слово Павла Федоровича было законом для всех нас не только потому, что это было слово командира, но и потому, что оно исходило от самого опытного и самого уважаемого среди нас человека. Чупиков умел не только отличить лучшего. Если бой был неудачным, если кто-то из командиров допускал ошибку по собственной вине, Павел Федорович не читал нотаций, не ругал — молча слушал провинившегося. И когда тот начинал объяснять, почему именно так, а не иначе все получилось, приводя при этом немало "объективных" причин, командир полка так иронически смотрел на говорящего, что у того мгновенно иссякал весь поток красноречия.
— Лучше бы уж он отругал меня или наказал, чем так смотреть, — рассказывал потом летчик товарищам. — А то смотрит и, представляете себе, ни слова не говорит.
Авторитет командира полка был огромен. Он определялся не только качествами Чупикова-руководителя, но и мастерством Чупикова-летчика. Когда воздушная обстановка становилась сложной, Павел Федорович поднимался в небо — сражался с врагом. Богатейший опыт личных воздушных боев позволил нашему командиру разработать четкую систему организации боя, предложить много тактических новинок.
Так было, в частности, в 176-м полку, где Павел Федорович явился одним из организаторов нового типа группового боя свободных охотников. Это по его инициативе охотники сосредоточивались в одном районе для атаки численно превосходящего противника и так запутывали врага своими неожиданными маневрами, что в результате тот не мог даже точно определить, на чьей же стороне в данный момент превосходство в силах. Характерно, что в однажды предложенную схему боя Павел Федорович неоднократно вносил коррективы, опираясь на свой собственный опыт и на опыт летчиков полка…
— Учтите, — неоднократно напоминал нам Павел Федорович, — любая тактическая новинка хороша тогда, когда летчик опирается на собственное мастерство. На товарища надейся, да сам не плошай. Маневр, огонь, дисциплина — вот что принесет успех.
Жизнь неоднократно подтверждала правоту слов нашего командира. В поиске пары действовали большей частью самостоятельно, и успех приходил только тогда, когда каждый из нас работал с максимальной отдачей.
В августе 1944-го грудь нашего командира украсила Звезда Героя. В полку ходила о нем добрая слава, но Павел Федорович, казалось, ничего этого не замечал. Быстрый, энергичный, он появлялся неожиданно то у машин, то в домах, где располагались летчики, и сразу же вокруг него образовывался тесный кружок — всем было интересно послушать своего командира. Надо сказать, Павел Федорович никогда и ни с кем не был запанибрата. Какие бы отношения ни связывали его с окружающими (мы, скажем, были с ним дружны еще с начала 1943-го года), Павел Федорович со всеми был ровен, приветлив, внимателен и всегда принципиален. Он мог собрать командиров эскадрилий после боя в узком кругу, чтобы отметить победу или чей-нибудь день рождения, и мы чувствовали себя в этот момент легко и свободно. Но утром начинался новый рабочий день, и все становилось на свои места: дружба — дружбой, а служба — службой. И у нас, комэсков, даже мысли такой не было — обратиться к командиру не по-уставному, пользуясь его к нам благосклонностью. Павел Федорович создавал вокруг себя неповторимую "чупиковскую" атмосферу…
Я думаю, что и 176-й полк было поручено возглавить Павлу Федоровичу Чупикову не случайно. В большинстве своем летчики этого полка были признанными асами: у каждого свой характер, свой "летный" гонор, свой опыт ведения боя, свои привычки. Павел Федорович сумел из десятков первоклассных истребителей создать первоклассную боевую единицу — полк. Опыт каждого из нас в отдельности он превратил в опыт всего полка. Личная храбрость, личное мужество пилота стали составными частями общего дела — новой тактики, требующей мужества и храбрости».
Капитан, вернее, гвардии капитан Кожедуб, как поправил его командир при первом представлении, попал уже в 176-й гвардейский Проскуровский ордена Александра Невского истребительный авиационный полк, через несколько дней после присвоения полку гвардейского звания. В сентябре, когда для вручения полку гвардейского знамени прибыл член Военного совета армии заместитель командующего по политчасти генерал-майор авиации А.С. Виноградов, Кожедуб был назначен в знаменную группу — знаменосцем, а летчики Е. Азаров и Д. Титаренко были ассистентами.
Кожедуб вспоминает:
«В торжественной тишине раздался голос генерала, прочитавшего указ о присвоении полку звания гвардейского.
…Командир принял знамя и благоговейно поцеловал его, опустившись на одно колено. Громко, прочувствованно сказал, что мы будем как зеницу ока хранить гвардейское знамя — символ чести, доблести, героизма, пронесем его сквозь бои до полного разгрома врага.Он передал мне знамя. И знаменосная группа прошла перед всем строем. Каждая эскадрилья встречала знамя ликующим "ура". Оно перекатывалось от эскадрильи к эскадрилье, и у меня мурашки по спине бежали, сжимало горло от волнения.
Да, это были прекрасные минуты. Мы почувствовали еще большее единение, знамя нас сплотило еще крепче. Готовы были выполнить любой приказ Родины».
Во время напряженных и продолжительных боевых действий многое зависит от того, что собой представляет командование части. В истории Великой Отечественной войны можно найти десятки примеров, когда лучшие истребительные полки теряли боевую мощь при неверном назначении командира. Павел Федорович с задачей руководства вверенными ему частями справлялся блестяще. Об этом в своих мемуарах свидетельствуют Г.А. Баевский, А.И. Покрышкин, И.И. Бабак и многие другие.
У Чупикова не было привычки к мелочной опеке летчиков, не было в полку и серьезных нарушений дисциплины. Он старался создать условия, когда летчики возвращались из вылета в полк, как в родной дом, где чувствовали заботу и помощь, где могли нормально отдохнуть. На высоком уровне была профессиональная подготовка, поэтому и командный, и летный состав полка в подавляющем большинстве сочетал высокие качества пилотажников и умелых воздушных бойцов.
Внешне эффектный, подтянутый и подвижный, в хорошо подогнанной форме, Чупиков успевал всюду. Но самой любимой была для него тропка к своему самолету. Здесь, в кабине «лавочкина», отгороженный от всего мира, он становился другим человеком: сознание словно растекалось по машине, он ощущал каждый ее элемент, каждый стрингер, видел в небе любой самолет противника, чувствовал, когда наступало время для атаки.
«Он жил воздушным боем, видел в нем и свой долг, и свою судьбу, и свое счастье», — вспоминал о Чупикове Кожедуб.
«Батя летал замечательно, у него всегда было чему поучиться», — таким запомнился командир молодому летчику-истребителю 176-го гвардейского ИАП Александру Александровичу Щербакову, ставшему впоследствии выдающимся летчиком-испытателем, Герою Советского Союза, испробовавшему на штопор 22 типа советских боевых самолетов (каждое испытание на штопор — это 30—40 опаснейших полетов).
«Все важно в летчике — от сбитых самолетов до надраенных сапог», — любил повторять Павел Федорович. Прекрасно зная возможности подчиненных, он строил боевые задания с учетом их наклонностей: знал, кого поставить в ударное звено, а кого в прикрывающее, точно оценивал способность летчика к мгновенному удару, использовал мастерство пилотажника, растворявшего себя в непредсказуемых фигурах маневренного боя.
