Сергей Полторак - РАЗВЕДЧИК КЕНТ
Кенту приходилось бывать на различных приемах и банкетах. Он быстро усвоил премудрости торжественных ритуалов. Его ничуть не стесняли фраки и смокинги: он носил их столь же легко, как еще недавно советский ширпотребовский костюм. У него, благодаря стараниям друзей, появился «свой» портной – поляк по происхождению. Шить одежду у польского портного считалось особым шиком у столичной «золотой» молодежи, а Кент был обязан соответствовать образу жизни местной элиты.
Иногда, правда, по неопытности случались небольшие ошибки. Например, на один из приемов он надел к черному фраку черную «бабочку». Вскоре он к своему ужасу понял, что такое сочетание галстука и фрака – принято только у официантов и другой «обслуги». Господа же обязаны были носить с фраком «бабочку» белого цвета. При ношении смокинга – наоборот, было принято противоположное сочетание.
Подобные «уроки», не преподававшиеся в ГРУ, усваивались быстро и, к счастью, не становились поводом для провала. Но чтобы его избежать, следовало быть очень внимательным и дальновидным.
Со стороны такая жизнь могла показаться приятной и беззаботной. Но только тот, кто ее испытал, мог узнать, какого нечеловеческого напряжения сил требовало это перевоплощение. Жить и быть своим в обществе, которое не знаешь и не принимаешь душой – для этого мало быть артистом. Для этого нужно быть очень смелым человеком и верить в то дело, которому служишь.
Советскому нелегалу 30-х–40-х годов приходилось, наверное, труднее, чем разведчикам других гран. Большинство агентов советской разведки, особенно молодежь, были воспитаны на социалистических идеалах. Это воспитание возможно было скрыть в глубине своего разума и души, но суда сложнее было спрятать его в мелочах – в бытовых деталях. Привычный и даже почему-то милый сердцу аскетизм в еде, одежде, потребность в душевном отношении к окружающим, политическая активность и искренняя вера в социальную справедливость должны были уйти из жизни безвозвратно. Предстояло, ни много ни мало, переделать собственную психологию! Нужно было срочно смоделировать образ совершенно иного человека, с другими жизненными ценностями: не жалевшего (но и не разбазаривавшего) денег на свою жизнь, радушного, но разборчивого в дружбе, совершенно аполитичного и очень рационального в коммерческих делах.
При этом необходимо было соответствовать образу добропорядочного члена нового общества. Надо было соответствовать представлениям окружающих о чести и порядочности. Наконец, надо о было быть очень набожным человеком – регулярно посещать храм, беседовать с другими людьми на религиозные темы, вести себя как «добропорядочный католик».
Время от времени жизнь подбрасывала Кенту небольшие испытания. Но именно они могли стать неожиданным поводом для провала. Могли, если бы разведчик совершил неправильные действия, если бы его подвела реакция, интуиция, смекалка или просто не выдержали бы нервы.
Однажды в пансионат, где проживал Винсенте Сьерра, приехала семейная пара из Парижа. Это были на редкость общительные люди. Скоро уже все знали, что энергичная и разговорчивая дама – русская, коренная петербурженка, а ее муж – француз, прослуживший в Петербурге в качестве представителя знаменитой фирмы «Зингер» долгие годы.
Кент был наслышан об этой фирме. Кто из россиян не знал о ней? В редком доме довоенного Советского Союза не было недорогих, но исключительно надежных швейных машин с маркой «Зингер». Молодой человек невольно вспомнил характерный облик здания «Дома книги» на Невском проспекте, в котором, как он знал, в прежние годы размещалась эта очень респектабельная организация.
Эмигрировавшие из России в 1918 году супруги ненавидели большевиков, Советский Союз, а заодно все, что было связано не только с ним, но даже с понятием «социализм». Они, не уставая, кляли СССР, республиканскую Испанию и марксистов. Зато объектом их горячей привязанности стал милый уругваец, который с терпеливой улыбкой выслушивал их бесконечные тирады, попыхивая трубкой с великолепным душистым табаком. Когда же русская дама узнала, что ее новый знакомый занимается изучением иностранных языков, она тут же азартно стала убеждать Винсенте в необходимости изучать язык Пушкина и Достоевского.
Дабы «уругваец» мог прочувствовать всю прелесть русского языка, дама тут же вызвалась провести с ним первый урок. Кент согласился. Каково же было его изумление, когда из уст благородной ламы посыпался такой шквал отборной русской матерщины, которую тот не слыхал со времен своего пребывания в должности разнорабочего на заводе. Мило улыбаясь, он был вынужден вслед за новоиспеченным педагогом повторять, коверкая на испанский манер, эти до боли знакомые с детства необычайно русские слова, придавая при этом своему лицу бессмысленно-вежливое выражение.
К великому счастью, знатоки русского языка вскоре уехали из Брюсселя, оставив полюбившемуся им способному лингвисту визитку со своим парижским адресом.
Об этом эпизоде разведчик рассказал Отто. Кент не исключал, что это была попытка выявления истинного лица «уругвайца», говорившего по-французски с русским акцентом.
К счастью, на этот раз все обошлось. Тем не менее, наученный собственным опытом, впредь он старался избегать разговоров по-французски с русскими эмигрантами, с которыми время от времени его сталкивала судьба.
Прошло уже несколько месяцев с того памятного дня, когда Кент впервые приехал в Брюссель. Разведчик сумел вписаться в пестрый «интерьер» столичной жизни. Он стал своим среди людей разных слоев общества и это была настоящая победа.
Постепенно разведчик начал сбор полезной информации. Ему удалось установить, что король Бельгии Леопольд III и бельгийское правительство, хотя и заявляли в открытую о своем нейтралитете, тем не менее вели тайные переговоры с представителями Франции и Великобритании. Содержание переговоров было неизвестно, но сам факт их ведения был для Центра новостью любопытной.
И Кент, и Отто понимали, что Бельгия стремится вести эти тайные переговоры, сохранив добрососедские отношения со своим грозным восточным соседом – Германией. Германия все больше и больше беспокоила бельгийцев, будоражила их умы. Как-то раз владелец «Селект скул» долго и взволнованно рассказывал Винсенте о сыне австрийского таможенного чиновника Шикльгрубере, который неожиданно для многих превратился во всесильного властителя Германии Адольфа Гитлера. Он поведал о том, что в 1924 году, сидя в тюрьме за попытку государственного переворота, Гитлер докучал своим сокамерникам бреднями на политические темы. Заключенным хотелось играть в карты, а не выслушивать излияния плохо говорившего по-немецки болтуна. Чтобы отвязаться от него, посоветовали ему записывать свои прожекты на бумаге. Дело закончилось тем, что в 1925 году эти записки были изданы под названием «Моя борьба». Правда, поговаривали, что эту книгу серьезно доработали более образованные единомышленники Гитлера.
Кент уже был знаком с этой книгой: он читал ее несколько месяцев назад в немецком издании. Но он ни на миг не забывал о своем имидже человека, равнодушного к политике. Поэтому он с усердием ученика слушал своего учителя. После этой импровизированной лекции хозяин «Школы для избранных» вдруг вышел в соседнюю комнату и вернулся, держа в руках точно такую, какая уже была у разведчика. Он подарил ее своему студенту, заметив, что ее чтение позволит попрактиковаться в изучении немецкого языка.
Наблюдательный Кент заметил, что летом 1939 года в бельгийской столице стали часто появляться разного возраста, но в чем-то неуловимом схожие между собой иностранцы. Наметанный глаз Кента сразу же признавал в них людей военных. Многие из них дабы не «светиться» в гостиницах, останавливались в пансионате.
Молодой латиноамериканец, давно живший в этом доме, не вызывал ни у кого из них подозрений. Они часто все вместе коротали время за рюмочкой коньяка или бокалом аперитива, перекидывались между собой остротами, а иногда и деловыми фразами. «Уругваец» время от времени тоже вступал в разговор. Особенно он оживлялся, когда речь заходила о его родине. Он долго и красочно рассказывал о милых сердцу местах, удивляя присутствовавших повествованием о нравах и обычаях своего народа. Его речь была веселой и темпераментной. Только тогда, когда он говорил о родителях и друзьях, оставленных в далеком Монтевидео, его глаза становились печальными и глубокими, как вечерние воды залива Ла-Плата.
С одним из приезжих – пожилым полковником французской армии – он сошелся особенно близко. Они часто гуляли по ночному Брюсселю, заглядывая в бесчисленные уютные кафе. Полковник по-отечески советовал Винсенте не задерживаться в Европе в расчете на коммерческие успехи и возможность получения образования. Он объяснял, что Европа скоро будет центром войны, подобной которой человечество еще не знало. Французский офицер профессионально рассуждал об английских пулеметах, английских и германских танках, о французской оборонительной линии Мажино и подобной защитной системе Германии, получившей название Зигфрид. Он искренне сокрушался, что Бельгия не прислушалась к рекомендациям английских и французских экспертов, советовавших ей присоединиться к строительству линии Мажино. Правда, своеобразным продолжением линии Мажино в Бельгии был подготовленный к обороне канал Леопольда. Столь вялые усилия по подготовке оборонительных сооружений были демонстрацией бельгийской стороной своих мирных намерений по отношению к гитлеровскому государству.
