Андрей Мартынов - По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация
Впрочем, не все контрпартизанские операции завершались столь мирно, как описанная выше. В июне 1943 года начальник полиции безопасности и СД генерального округа «Белоруссия» оберштурм-баннфюрер Эдуард Штраух рапортовал: «В обнаружении и ликвидации партизанской группировки, действовавшей западнее автострады Минск — Слуцк, принимали участие работники резидентур Зондерштаба Р. Результаты проведения операции: убито 415 человек, взято заложников — 617, сожжено деревень — 57, выселено 215 семей. Обезврежено коммунистов, партизан и сочувствующих им — 1050 человек, из них 175 расстреляно на месте, остальные находятся под стражей»{322}.
Последнее опровергает утверждение Хольмстона-Смысловского о том, что «более четырех лет… мы сотрудничали только с немецким вермахтом, который, будучи единственным, кто имел власть, воевал против Советской России»{323}. Вряд ли военные преступления в ходе описанной операции совершали только чины СД. С января 1942 года многие операции Зондерштаба проводились совместно с политическими спецслужбами рейха. Парадоксально, но инициатива, как правило, исходила от руководства абвера, которое если не враждовало, то конкурировало с СД{324}.
Вместе с тем сотрудники Хольмстона-Смысловского продолжали готовить радистов, которых охотно брали не только немцы, но и их союзники из венгерских, румынских и итальянских спецслужб{325}. Вскоре у Зондерштаба возникло еще одно направление деятельности. Каширин вспоминал: «При продвижении дивизии на восток выяснился факт, что наряду с советским партизанским движением в германском тылу, присутствует также и антисоветское партизанское движение в тылах Красной армии[70]. Это давало широкие возможности для организации вооруженной борьбы в глубине Советского Союза и для создания русской национальной вооруженной силы на территории России. Работа в этом направлении дает более 20 000 бойцов-партизан по ту сторону фронта, установивших… связь со штабом нашей дивизии… Идет громадная работа по насыщению партизанских отрядов русским национальным командованием, офицерами связи, инструкторами… бывшими советскими людьми»{326}. Об этом свидетельствуют и советские документы: «Действия Зондерштаба Р нанесли серьезный ущерб тылу наступавшей Советской (sic! — А. М.) армии»{327}. Правда, работа разведывательной сети нередко бывала малоэффективной в силу не всегда профессионального исполнения заданий. Например, агент Линок сообщал: «Куст № 2, дня 15 апреля 1944 года. Донесение. Я, десятник № 10 из куста № 2 доношу, что 13 апреля по железной дороге проехало 4 эшелона на Ровно. В эшелоне везли 7 “катюш”, орудия и танки. Ехало также в них много красных. Из Ровно на Сарны проехало 4 поезда с красными. 14 апреля по железной дороге проехало 5 порожних поездов на Ровно. На Сарны прошел один порожний поезд. Сегодня с моста красные ходили в село за продуктами. На мосту стоит всех 10»{328}.
Сотрудник Зондерштаба капитан Георгий Клименко рассказал о действиях одной из таких частей: антикоммунистического партизанского отряда имени А.В. Суворова. Он был создан для действий в тылу Красной армии в районе Смоленска. Несмотря на то что «штаб дивизии… уже задолго до этого подбирал соответствующих людей, вел подготовку, и отряд около 150 человек находился при штабе», переброска его в оставляемый немцами район прошла в спешке{329}.
Действия отряда были стандартны для подобной ситуации и не отличались от тактики советских партизанских формирований. Бойцы занимались разведкой, нападали на небольшие соединения Красной армии и гарнизоны, также велась «рельсовая война». Связь с «большой землей» поддерживалась по радио и посредством курьеров, забрасываемых через линию фронта. «Отряд пополняется новыми партизанами из местного населения, из пленных и из людей, преследуемых органами советской власти». Со временем образуется взвод девушек-партизанок{330}.
Первоначально, отряд предполагалось использовать в глубоком тылу, но в первой половине 1944 года был получен приказ двигаться ближе к фронту. После начала операции «Багратион» (23 июня — 29 августа 1944 г.), завершившейся разгромом группы армий «Центр», партизаны получили «последний приказ штаба фронта: выходить и идти на соединение с немецкими частями. Связь прерывается. Советские войска прорвали фронт в нескольких местах. Немцы отступают. Партизанскому антисоветскому отряду имени Суворова с трудом удается выскользнуть из советских рук. Около Витебска он соединяется с немецкими частями»{331}.
Но не всегда создание и заброска отряда в тыл Красной армии проходили удачно. Так, 12 декабря 1944 года отряд Юрия Луценко во время десантирования был разбросан над местом высадки. Из-за крайне низкой профессиональной подготовки его членам не удалось собраться, и все бойцы в течение нескольких дней были захвачены органами контрразведки{332}.
Помимо отрядов сотрудники Зондерштаба забрасывали и отдельных разведчиков, и диверсантов. Бывший полковник Красной армии Михаил Шаповалов (оперативный псевдоним «Раевский»), до того как возглавить штаб частей Хольмстона-Смысловского, занимался агентурной работой в советском тылу{333}. В случае успешного выполнения двух заданий агент помимо наград (Знаков отличия для восточных народов или Железных крестов) получал возможность продолжить службу вольноопределяющимся в одной из немецких частей с правом проживания не в казарме, а на частной квартире{334}.
Эффективные разведывательно-диверсионные действия нацистских спецслужб, в том числе и Зондерштаба Хольмстона-Смысловского, вынудили Москву к реорганизации тыловых районов. 13 марта 1942 года было принято Положение «О пограничных войсках СССР, охраняющих тыл действующей Красной Армии».
Нередко батальонам приходилось выступать и как обычным пехотным формированиям, что, впрочем, изначально не исключалось самим командиром особой дивизии{335}. Они принимали участие в боях с Красной армией в январе — апреле 1942 года{336}. Тот же Георгий Клименко вспоминал об одном таком бое. Зимой 1942 года батальон Зондерштаба, располагавшийся в районе Великих Лук, не допустил прорыв красноармейцев. Узнав, что против них стоит русская часть, «психология “советского” бойца дала трещину». Появились перебежчики, что повлекло смену наступающих частей отрядами НКВД. Батальон в течение трех месяцев располагался на линии фронта{337}. И это был не единичный случай перехода на сторону Зонднерштаба в условиях боя регулярных армейских частей. Клименко отмечал, как после совместной с латышским батальоном атаки в одном из брошенных красноармейцами бункеров офицер Хольмстона-Смысловского обнаружил 42 солдата с сержантом.
— Что же вы в плен-то так легко пошли? — спрашивает командир роты у сержанта.
— Да мы, товарищ командир, давно о вас, русских, знаем. Песни ваши слушаем… Да все-таки боялись. А увидели во время схватки, и страх прошел. Не страшные. Свои ведь!
Надолго осталось в памяти это «свои ведь!». Многие из них остались с нами, а среди них и сержант, который долго не мог отвыкнуть от слова «товарищ»{338}.
Деятельность Хольмстона-Смысловского была достаточно независима от немецкой военной и партийной администрации. Так, в частности, он поддерживал связь с Армией Крайовой, Украинской повстанческой армией (главным образом с ее волынскими отрядами полковника Тараса Боровца-Бульбы, которого отказался выдать спецслужбам рейха, когда тот приехал на переговоры)[71]. Сотрудничество с УПА было взаимовыгодным. В ответ на гарантии безопасности по отношению к националистам последние помогали и Хольмстону-Смысловскому. Советские органы госбезопасности вынуждены были признать, что «в результате предательской деятельности украинских националистов Зондерштабу Р удалось вскрыть и с помощью вооруженной силы немцев, а в ряде случаев и самих оуновцев, ликвидировать ряд советских партизанских групп и подпольных советских организаций, действовавших в немецком тылу»{339}.
Однако, несмотря на эффективность работы, следствием независимой политики стал домашний арест (1 декабрь 1943 года){340} и расформирование или переадресация всех подчиненных Хольмстону-Смысловскому структур (март 1944){341}. Обер-лейтенант Георгий Неронов, адъютант Хольмстона-Смысловского, позднее вспоминал: «Март 1944 года. Варшава. Дивизия расформирована. Командир дивизии под домашним арестом. Ближайшие его офицеры круглые сутки посменно дежурят на квартире командира. Настроение у нас подавленное. Три года упорной работы сведены на нет. Один командир не унывает, он с верою в успех борется за наше национальное дело»{342}. Следует отметить, что в аналогичной ситуации оказывались руководители других коллаборационистских формирований. Так, полковник Красной армии и бывший комендант Баку штандартенфюрер СС Шакир Алкаев, служивший в легионе «Идель-Урал», был разжалован за связь с польским национальным подпольем{343}.
