Андрей Гущин - Оборона Порт-Артура: «Сухопутные не признают моряков, моряки сухопутных, да еще и между собою вражда…»
М.И. Костенко показал на следствии, что генерал К.Н. Смирнов обращался к нему как к главному военному юристу крепости с целью выяснить способы возможного ареста А.М. Стесселя.
М.И. Костенко считал, что арест станет возможным только в отношении того лица, «распоряжения которого будут идти в разрез с интересами обороны»{365}.
§5.
ОТРАЖЕНИЕ РАЗВИТИЯ КОНФЛИКТА НА СТРАНИЦАХ МЕМУАРОВ
Согласно воспоминаниям военного журналиста Ф.П. Купчинского, первое время разногласий между A.M. Стесселем и К.Н. Смирновым не возникало, но в «апреле уже стали происходить инциденты, недомолвки и недоразумения на почве явного недовольства друг другом», то есть практически через месяц совместной службы{366}. Генерал-майор М.И. Костенко связывал первое обострение отношений начальников с приездом в крепость после гибели вице-адмирала С.О. Макарова наместника Е.И. Алексеева. Лица гражданского управления обратились к Е.И. Алексееву как к представителю высшей власти с указанием на то, что генерал А.М. Стессель «вредит жизни и делам города, внося своим вмешательством в гражданскую часть много недоразумений»{367}.[21] Для устранения различных проявлений незаконной власти адмирал Е.И. Алексеев приказал начальнику своего штаба генерал-лейтенанту Я.Г. Жилинскому изготовить приказ с указанием того, что высшая гражданская власть в крепости и в ее пределах исключительно принадлежала коменданту{368}. Приказ за № 339 с той формулировкой, которую предложил сам Е.И. Алексеев, был изготовлен в штабе крепости и отдан 14 апреля 1904 г.{369} В свою очередь, генерал-лейтенант А.М. Стессель усмотрел в появлении этого приказа происки против себя со стороны генерала К.Н. Смирнова. Последний по просьбе начальника штаба наместника генерала Я.Г. Жилинского лично редактировал формулировку приказа и его грамотное оформление в соответствии с военными узаконениями{370}. И с этого момента условно началось явное недружелюбное отношение к К.Н. Смирнову, проходившее красной линией через всю осаду{371}. Сам генерал A.M. Стессель причиной разногласий видел исключительно неуемные амбиции генерала К.Н. Смирнова{372}. Легитимность и широту своих полномочий генерал A.M. Стессель в воспоминаниях объяснял тем, что, согласно высочайшему повелению, ему были предоставлены права командира отдельного корпуса, что позволяло ему в условиях осады считать себя командующим отельной армией{373}. При этом генерала К.Н. Смирнова он также считал командиром корпуса, но лишь с той разницей, что его корпус не имел статуса самостоятельного, то есть отдельного{374}. А из этого, подчеркивал A.M. Стессель, следовало подчинение генерал-лейтенанта К.Н. Смирнова генерал-лейтенанту А.М. Стесселю{375}. О наличии своего рода партий сторонников того и другого генерала свидетельствуют воспоминания самих участников обороны крепости Порт-Артур. Генерал A.M. Стессель писал впоследствии о непримиримом отношение генерала К.Н. Смирнова «ко мне и к ближайшим моим помощникам»{376}. Уместно говорить о борьбе двух офицеров, имевших отношение к Генеральному штабу (Р.И. Кондратенко, К.Н. Смирнов), против двух генералов, представлявших строевое офицерство (A.M. Стессель, А.В. Фок). Причем яркой гранью этого противостояния являлся очень важный для любого военного принцип самоидентификации — участие в боевых действиях. Генералы Смирнов и Кондратенко, в отличие от всех остальных сухопутных высших офицеров, непосредственного участия в Русско-турецкой войне и усмирении боксерского восстания не принимали{377}. О том, что именно эти четыре офицера решали основные вопросы организации сухопутной обороны крепости Порт-Артур, косвенно свидетельствует фольклор времен осады. В дневнике одного из военных врачей, находившегося всю осаду в крепости, находим очень характерную частушку:
Смирнов, Стессель, Кондратенко и Фока!
Порешили не сдавать Артур пока{378}.
Мемуарист, состоявший при русской дипломатической миссии в Пекине, со слов прибывшего из Порт-Артура офицера также писал: «В Артуре образовалось пять главных партий: наместника адмирала Алексеева, генерала Стесселя, генерала Смирнова, адмирала Старка и инженера Сахарова…»{379} Так, в своем письме генералу А.Н. Куропаткину от 21 июня за № 56 A.M. Стессель указывал на троих своих сторонников: «Генералы Фок, Кондратенко и Никитин дружно и от души работают со мной и верят в меня»{380}.
По мнению генерал-лейтенанта А.В. Фока, представители Генерального штаба относились к тянущим армейскую лямку служакам без должного уважения заслуг последних «по той простой причине, что он (генерал-лейтенант К.Н. Смирнов. — А.Г.), как и полковник Хвостов (мемуарист имеет в виду Александра Михайловича Хвостова, исполнявшего во время осады обязанности начальника штаба крепости Порт-Артур. — А.Г.), смотрит на всех не генералов и не офицеров Генерального штаба, как наши прабабушки смотрели на своих крепостных девок»{381}. Принципиальным в конфликте «генштабистов» и «строевиков» был вопрос о потерях в личном составе. В этом плане показателен приказ генерала А.М. Стесселя от 28 августа 1904 г. за № 590. Приказ был вызван следующими обстоятельствами: в ночь с 26 на 27 августа молодой поручик 26-го Восточно-Сибирского стрелкового полка то ли по неопытности, то ли желая получить отличие, по своей инициативе произвел разведку силами 100 человек из охотничьей команды[22]. Охотники потеряли 5 человек убитыми и 19 ранеными. В приказе по крепости Порт-Артур генерал А.М. Стессель отмечал: «что есть офицеры, которые жизнь солдата, его команде вверенной, считают ни за что»{382}, в связи с чем приказал поручика к награде не представлять, а полковым командирам запретил высылать в разведки крупные партии нижних чинов. Для строевых офицеров соотношение боевой задачи и потерь среди нижних чинов не было пустым звуком: «Подумайте, мог ли генерал-палач явиться и сказать: здорово, дети, здорово, друзья, спасибо за славную работу, постарайтесь же еще; и получить восторженный ответ: постараемся, Ваше Превосходительство»{383}. В данном случае генерал Фок на страницах своего публицистического очерка указывал на то, что за ошибки офицеров Генерального штаба действительно расплачивались рядовые нижние чины и строевые офицеры, при этом не всегда трудности последних были понятны тем, кто занимался штабной работой. И порой в прямом значении они находились далеко от передовых позиций. Специфика положения генерала Генерального штаба действительно обязывала рассматривать войну и боевые действия как шахматную партию, партию, в которой принесение в жертву в случае необходимости роты, батальона или полка выглядело рациональным, даже правильным, ибо война для них разворачивалась на картах, схемах и преследовала конечную цель — победу в кампании против неприятеля. Для генерала, имевшего большой боевой опыт в условиях, когда служба заменяла все, а товарищи — семью, потери не были пустым звуком. Принцип «гарнизон падает вместе с фортом» позволял обвинять генералов А.В. Фока и A.M. Стесселя в намерениях преступной сдачи крепости{384}. Дело в том, что генерал-лейтенант А.В. Фок отвел войска с форта № 2, а позже и с форта № 3. Генерал Фок, выражал позицию, понятную многим офицерам: «Только тот начальник будет иметь цену в глазах солдата и офицера, который внушит им веру в себя, что он не даст никому погибнуть даром»{385}. Стойкость солдата на позиции не в последнюю очередь зависит от отношения начальства. Относиться к нижним чинам только как к средству, позволяющему получить заветную долю славы, наград и продвижения по службе, опасно тем, что и солдаты могут в таком случае исполнять приказ «спустя рукава», а то и выходить из повиновения. Таким образом, жестко регламентированная жизнь военных тем не менее упирается в вопросы этики. Уставы требовали от рядовых и унтер-офицеров не оставлять позицию без приказа, негласная этика предполагала, что и генерал не допустит напрасной гибели солдата. Поэтому во время боя на Киньчжоуских позициях генерал Фок считал невозможным отдать распоряжение о выдвижении 4-й дивизии под артиллерийский огонь японских военных кораблей. По той же причине приказал гарнизону форта № 2 организованно покинуть укрепление. Согласно воспоминаниям штабс-капитана Леонида Модестовича Карамышева, «5 декабря форт № 2, взорванный японцами, был по приказанию ночью оставлен нами, и гарнизон его (17 человек) занял позицию на Куропаткинском люнете»{386}. Генерала А.В. Фока обвиняли на суде в преждевременном отступлении с форта 17 человек гарнизона, притом что укрепленная часть форта была взорвана японцами в трех местах. Образовавшиеся в результате взрыва в искусственной насыпи воронки японцы превратили в опорные пункты, и через 10 часов боя выяснилась невозможность отбиваться из-за внутренней импровизированной ограды (ретраншемента)[23].
