Томас Лоуренс - Восстание в пустыне
— Мне прямо-таки стыдно, что я снес с лица земли эту гончарню.
Это был настоящий офицер, деловитый, работящий и исполнительный, иногда несколько нетерпимый к неудачникам.
Пока мы стояли около развалин, четверо седых, оборванных деревенских старшин подошли к нам и попросили разрешения говорить. Они сказали, что несколько месяцев тому назад неожиданно подошло двухтрубное судно и разрушило их форт. От них теперь требовали отстроить его заново для полиции арабского правительства. Не смогут ли они попросить у великодушного капитана этого мирного однотрубного судна немного бревен или какого-нибудь другого материала для постройки? Бойль нетерпеливо слушал их длинную речь и огрызнулся на меня:
— В чем дело, чего им надо?
Я сказал:
— Ничего, они описывают ужасные результаты бомбардировки с «Фокса».
Бойль посмотрел вокруг себя и мрачно усмехнулся:
— Это было хорошее дело.
На следующий день прибыл Виккери. Он был артиллеристом и в течение своей десятилетней службы в Судане настолько хорошо изучил арабский язык — как литературный, так и разговорный, — что избавил нас от всякой нужды в переводчике.
Мы уговорились отправиться вместе с Бойлем в лагерь Фейсала, чтобы составить план наступления, и после завтрака англичане и арабы приступили к работе, обсуждая остающуюся часть похода к Ваджху.
Мы решили разбить армию на отряды, которые независимо друг от друга должны были продвинуться к месту нашего сосредоточения у Абу-Зерейбата в Гамде, последнем пункте перед Ваджхом, где можно было найти воду.
Бойль согласился, чтобы «Гардинг» на одну ночь сделал остановку в Шерм-Хаббане и выгрузил для нас на берег двадцать бочек воды.
Для атаки на Ваджх мы предложили Бойлю высадить десант из нескольких сот людей племен гарб и джухейна к северу от города. Во-первых, здесь у турок не было постов, во-вторых же, оттуда лучше всего было обойти гавань.
У Бойля было по крайней мере шесть судов с пятьюдесятью орудиями, чтобы отвлечь внимание турок, и один гидроаэроплан, чтобы управлять артиллерией. Мы предполагали прибыть к Абу-Зерейбату 20 января, к Хаббану, чтобы запастись водой, доставленной туда «Гардингом», 22-го, а на рассвете 23-го десант должен был быть высажен на берег, и к этому же времени наши кавалерийские отряды отрезали бы все пути к бегству из города.
Известия из Рабега были утешительны, а турки не делали никаких попыток воспользоваться незащищенностью Янбу. Там были наши уязвимые места, и, когда радио Бойля успокоило нас относительно них, мы воспряли духом. Абдулла уж почти достиг Аиса, мы были на полпути к Ваджху — инициатива перешла к арабам. Я настолько обрадовался, что на минуту потерял самообладание, с торжеством заявив, чта через год мы будем стучаться в ворота Дамаска. Но собеседники умерили мои восторги, и моя вера угасла — хотя это не оказалось несбыточной мечтой. Пять месяцев спустя я побывал в Дамаске, а через год де-факто являлся его правителем.
Армия в бир Эль-Вахейди насчитывала пять тысяч сто верховых на верблюдах и пять тысяч триста пехотинцев, с четырьмя крупповскими горными пушками и десятью пулеметами, а для транспорта у нас было триста восемьдесят вьючных верблюдов.
Наше выступление было назначено на 18 января после полудня, и в этот час подготовительная работа Фейсала была закончена. После завтрака палатка была сложена. Литаврщик ударил несколько раз в литавры, и все замерло. Мы наблюдали за Фейсалом.
Он поднялся с ковра, на котором давал последние указания Абд эль-Кериму, взялся за седло и громко сказал:
— Уповайте на Бога!
Затем он сел на своего верблюда. Когда он двинулся вперед, мы последовали его примеру, и вся масса одновременно пришла в движение.
Наш путь в этот день был легок, так как он шел через крепкие песчаные скаты и длинные, отлого подымающиеся валы дюн. Когда мы выехали на широкую равнину, слева легким галопом подъехали двое всадников, чтобы приветствовать Фейсала. Я узнал одного. Это был грязный, старый, с гноящимися глазами шериф Мухаммед Али эль-Бейдави, эмир племени джухейна. Второй казался мне незнакомым. Когда он приблизился, я заметил, что на нем мундир цвета хаки, поверх которого накинут плащ, чтобы скрыть его. Он поднял голову, и я увидал красное шелушащееся лицо Ньюкомба, с зоркими глазами и энергичным ртом[34]. Он прибыл в тот же день утром и, услышав, что мы только что выступили в путь, захватил лучшего коня и поскакал за нами. Я предложил ему своего запасного верблюда и поспешил представить его Фейсалу, с которым он поздоровался, как со старым школьным товарищем, и они тут же занялись оживленным разговором о происходящем.
Утром мы двинулись к Абу-Зерейбату по обширному покатому полю обнаженного, темного гравия. Около двух часов пополудни, пересекая базальтовую жилу, мы увидели вдали русло вади Гамд, выбегающее из гор. Для наших глаз, пресыщенных однообразием местности, этот исход в песках настоящей реки казался прекрасным зрелищем. Он представлял собой самую большую долину Аравии.
Прежде чем мы достигли ее отдаленных склонов, почва внезапно перешла в глиняную впадину, в которой находился глубокий темный пруд. Это и были источники Абу-Зерейбата — цель нашей поездки, которые Фейсал назначил местом для лагеря. Там мы остановили верблюдов; рабы разгрузили их и разбили палатки.
Без всякого предупреждения и пышности в палатку Фейсала вошел шериф Медины Насир. Фейсал вскочил, обнял его и повел к нам. Насир производил великолепное впечатление. Он являлся предвестником дела Фейсала, человеком, чей выстрел в Медине прозвучал первым и чей выстрел у Муслимие возле Алеппо оказался последним в тот день, когда турки попросили перемирия, — и за все это время о нем нельзя было сказать ни единого дурного слова. Тогда ему было около двадцати семи лет.
На следующий день мы встали поздно, желая отдохнуть как следует перед необходимым долгим разговором. Фейсал вынес его на своих плечах. Насир поддержал Фейсала, как второй по чину, а братья Бейдави сели рядом, чтобы помочь советом.
Мы запаздывали уже на два дня против срока, обещанного флоту, и Ньюкомб решил этой ночью выступить вперед к Хаббану. Там он должен будет встретиться с Бойлем и объяснить ему, что мы не успеем к назначенной встрече с «Гардингом», но хотели бы, чтобы последний вернулся туда же к 24 января, когда и мы должны прибыть и будем испытывать острую нужду в воде. В его задачу входило также решить на месте, не следует ли отложить морскую атаку до 25 января, дабы сохранить выработанный план.
Ранним утром мы выступили в путь к вади Гамд. Был холодный день, суровый северный ветер дул нам в лицо. Во время нашего пути мы слышали перемежающуюся тяжелую стрельбу со стороны Ваджха и боялись, что флот, потеряв терпение, открыл действия без нас.
Прибыв к Хаббану, мы, к нашей радости, нашли там, как было условлено, «Гардинг», выгружавший воду на берег.
Я отправился на борт и узнал, что морская атака была выполнена, как если бы уже прибыли сухопутные войска, так как Бойль опасался, что в случае его дальнейшего ожидания турки могут скрыться.
Несомненным фактом являлось, что в тот день, когда мы достигли Абу-Зерейбата, турецкий губернатор Ахмед Тефик-бей привел в готовность гарнизон, заявив, что он станет защищать Ваджх до последней капли крови. В сумерках же он сел на своего верблюда и ускакал к железной дороге с немногими своими людьми, подготовившими его бегство. Оставшиеся двести человек пехоты решили продолжать брошенные им действия против десанта, но на каждого из них приходилось по три противника, а морская канонада была слишком сильна, чтобы они могли использовать свои удобные позиции. По имевшимся на «Гардинге» сведениям, сражение еще не закончилось, но город Ваджх уже был занят моряками и арабами.
Эти благоприятные слухи воодушевили армию, устремившуюся вскоре после полуночи к северу. К рассвету мы привели ряды в порядок, встречая разбитые отряды турок, один из которых оказал некоторое сопротивление.
Было приятно смотреть на наших ловких смуглых людей в залитой солнцем песчаной долине, с бирюзовыми пятнами соленой воды посередине в виде фона, на котором выделялись малиновые знамена в руках двух знаменосцев. Они шли впереди в мертвом молчании упругим, широким шагом, делая в час почти по шесть миль, и без единого выстрела достигли горного кряжа и взобрались на него. И мы узнали, что все уже закончено до нас силами флота и высаженных им десантов.
Тактика и политика
В Каире разгоряченные власти обещали нам золото, винтовки, мулов, много пулеметов и горных орудий, но последних, разумеется, нам так никогда и не послали. Вопрос об орудиях являлся вечным мучением, так как турецкая артиллерия намного превосходила нас.
Мы получили большое подкрепление в лице Джафар-паши, багдадского офицера из турецкой армии. Прослужив с отличиями в германской и турецкой армиях, он был послан Энвером[35], чтобы организовать войска шейха Сенусси. Он прибыл туда на подводной лодке, превратил диких людей во внушительную силу и проявил тактические способности в двух битвах против англичан. Затем его взяли в плен и заключили в Каирскую цитадель с прочими пленными офицерами.
