Владимир Врубель - Адмиралы Бутаковы — флотская слава России
В конце мая огромный обоз добрался наконец-то до Раимского укрепления. Убедившись, что никого и ничего в степи не потеряли, Бутаков распорядился приступить к сборке шхуны, которой руководил лично. В Раимском укреплении к экспедиции прикомандировали штабс-капитана Алексея Ивановича Макшеева. Ему предстояло описать берега Аральского моря. Кстати, ещё раз о трудной службе поэта Шевченко: Макшеев пригласил Тараса Григорьевича ехать с ним вместе в одной повозке, и тот не шёл, как остальные солдаты, с ружьём на плече. Поэта и художника офицеры оберегали как могли. Вот как об этом вспоминал сам Макшеев: «На первом переходе я познакомился с Т.Г. Шевченко, который, служа рядовым в Оренбургском линейном № 5 батальоне, был командирован, по просьбе лейтенанта Бутакова, в описную экспедицию Аральского моря, для снятия береговых видов. Я предложил несчастному художнику и поэту пристанище, на время похода, в своей джуламейке, и он принял мое предложение. Весь поход Шевченко сделал пешком, отдельно от роты, в штатском плохеньком пальто, так как в степи ни от кого, и от него в особенности, не требовалось соблюдения формы. Он был весел и, по-видимому, очень доволен раздольем степи и переменою своего положения. Походная обстановка его нисколько не тяготила; но, когда, после продолжительного похода, мы приходили в укрепление, где имели возможность заменять сухари и воду свежим хлебом и хорошим квасом, Тарас Григорьевич шутливо обращался к моему человеку с словами: “Дай, братец, квасу со льдом, ты знаешь, что я не так воспитан, чтобы пить голую воду”».
В разгар лета, в июле, сборку «Константина» завершили. Началась работа, ради которой затратили столько усилий. Как происходила сборка судна, упомянул в записках Макшеев: «После обеда я часто отправлялся на пристань, где Бутаков со своими матросами деятельно собирал шхуну “Константин”. Сделав поход от Каспия до Арала, матросы работали с раннего утра до позднего вечера, несмотря ни на палящий зной, ни на мириады комаров. Только купанье днем и полога ночью спасали их несколько от этих невзгод». 20 июля шхуну спустили на воду. Дадим вновь слово Макшееву: «24 июля были получены печальные известия из Оренбурга. В городе свирепствовала опустошительная холера, похитившая в течение десяти дней более четверти всего народонаселения, то есть 3000 человек из 11 000 умерли. Все письма были наполнены длинными списками умерших. Перечитывание списков производило на всех тяжелое впечатление; но вскоре оно уступило место иным чувствам и мыслям. На другой день мы прерывали всякую связь не только с Оренбургом, но и с Раимом, и отправлялись в не изведанное еще никем море, где бог весть, что еще нас ожидало».
Погрузив на шхуну всё необходимое, отправились в первое плавание. На шхуне находилось двадцать семь человек, из них четыре офицера В тесной офицерской каюте разместились семеро: Алексей Иванович Бута-ков, Макшеев, штурман Поспелов, топограф Акишев, фельдшер Истомин и два рядовых, Шевченко и Томаш Вернер, так же, как и Шевченко, отправленный служить солдатом за участие в польском революционном движении. Алексей Иванович мог бы оставить в каюте только Макшеева, а остальных отправить к команде, а он разрешил жить в ней не только младшим офицерам, но и двум ссыльным солдатам. Теснота была не единственной неприятностью на шхуне. Из воспоминаний Макшеева (Алексей Иванович о таких вещах не писал, он видел и не такое во время плавания на «Або»): «Мы терпели большой недостаток в пище и даже иногда в воде…. Не могли запастись ничем и должны были довольствоваться тою, почти совершенно испортившеюся провизиею, которая была приготовлена в Оренбурге задолго до экспедиции, хранилась, вероятно, в сыром месте и потом провезена во время сильной жары более тысячи верст. Черные сухари обратились в зеленые от плесени, в солонине завелись черви, а масло было так солоно, что с ним невозможно было есть каши, только горох, конечно, без всякой приправы, не изменял нам, но его давали всего два раза в неделю, по средам и по пятницам. Бутаков вывешивал иногда на ванту кусок солонины и, когда били рынду, закусывал им, предварительно сняв с него ножом белый слой червей и посыпав перцем тех, которые уже забрались в поры мяса; но, мне кажется, он это делал не ради гастрономической причуды или даже голода, а единственно для ободрения команды… Убогая наша трапеза принимала праздничный вид, когда кому-нибудь удавалось застрелить на берегу птицу-другую или выудить около шхуны несколько маленьких рыбок вроде сельдей, но это случалось редко и только раздражало наш аппетит».
Вода была такая же отвратительная, как и пища Несмотря на то, что по приказу Бутакова ежедневно стирали бельё и меняли два раза в день, всех участников экспедиции заедали вши. На шхуне имелись только две шлюпки, обе маленькие. Одну привезли из Оренбурга, и она от жары растрескалась так, что, как не пытались залить щели варом, она очень быстро набирала воду. Вторую далее нельзя было назвать шлюпкой — это было произведение искусства местных туземных корабелов. Когда в неё садились, каждый думал, что не вернётся из поездки. Макшеев, человек сухопутный, описывал эти поездки с ужасом: «Помню я две-три поездки, когда волны перекидывались уже за борты шлюпки или будары и когда все бледные как смерть молча гребли или отливали шапками воду; но море нас щадило, мы возвращались благополучно и при первом случае снова вверялись непостоянной стихии». Плавание длилось до 23 сентября. За это время удалось провести рекогносцировку Арала, определить широты многих точек, измерить глубины в различных направлениях и значительные по площади, обнаружить острова, о которых, как писали советские историки, не знали даже местные рыбаки.
Но, наверно, всё-таки это преувеличение. Бутаков назвал острова Царскими. Моряки выполнили съёмку самого большого острова на Аральском море, Барсакельмес. В переводе на русский язык это название означает «Кто пойдёт, не вернётся». Весёленькое местечко, ничего не скажешь. Там во время сильного ветра в глаза попадали не только пыль и песок, но и природная соль, а ветры на острове дули постоянно. Шевченко сделал наброски островного пейзажа Мы должны быть благодарны Тарасу Григорьевичу за прекрасные пейзажи, написанные им во время того плавания. Они позволяют увидеть и шхуны, и некоторые примечательные места на Аральском море. По зарисовкам художника, конечно, трудно представить себе опасную, полную лишений, жизнь в экспедиции. Жаль, не сохранились портреты его товарищей в странствиях по Аральскому морю. Ситуации бывали иногда критическими. В начале августа Бутаков оставил Макшеева и восемь матросов для исследования острова Барсакельмес, а сам на шхуне отправился к полуострову Куланды продолжать поиски залежей каменного угля. Начался шторм, который длился трое суток. У оставшихся на острове людей продовольствие было на исходе, шхуна не появлялась, и матросы стали уже говорить, что она погибла Перспектива напрашивалась ужасная. К счастью, шхуна уцелела. Из записок Макшеева: «…Когда мы свиделись с Бутаковым, он встретил меня словами: “Я вытерпел около Куланды сильнейший шторм и крепко боялся, но больше за вас, чем за себя. Если бы шхуну разбило, я бы собрал из обломков лодку и достиг бы Сырдарьи, а вы все умерли бы с голоду”. Бутаков сообщил мне также, что он отыскал на Куланды, на глубине 6-ти футов, пласт каменного угля, толщиною в один фут».
Якорные стоянки у берегов были плохие. Бедный Макшеев набрался морских впечатлений на всю оставшуюся жизнь: «Во время плавания вдоль Усть-Урта мы пытались выйти на берег три раза. В первый раз попытка наша была неудачна. 19 августа вечером шхуна стала на якорь, казалось, весьма на близком расстоянии от берега. В числе десяти человек мы сели на шлюпку с намерением осмотреть чинк, или край Усть-Урта, и взобраться на него; но, против ожидания, мы плыли около часа, а берег казался все в том же расстоянии от нас Наконец, когда мы приблизились к нему настолько, что могли отличить мелкие береговые предметы, то, к крайнему огорчению, увидели, что утесы совершенно отвесно упираются в море, и около них бушует бурун, убедясь в невозможности не только взобраться на высоты Усть-Урта, но даже пристать к берегу, мы должны были вернуться назад. Между тем дырявая шлюпка уже успела наполниться водою, ветер стал свежеть и море разыгрываться, а шхуна виднелась едва заметною точкою на горизонте. Бутаков посадил на каждое весло по два матроса, всем сидевшим в шлюпке приказал выливать из нее шапками воду, а сам, управляя рулем, рассказывал, для придания бодрости команде, забавные анекдоты. В это время было, однако, не до анекдотов; не обращая на них внимания, все предались работе. Гребцы напрягали крайние усилия, от которых могли сломаться весла, и тогда не было бы никакого шанса на спасение, потому что запасных весел мы не имели. Прочие лица, сидевшие в шлюпке, безостановочно выгребали из нее воду, но волны, перекидываясь через борт, снова подбавляли нам ее.
