Никита Кузнецов - Слава и трагедия балтийского линкора
Коломейцев настолько восстановил против себя всех, что даже значительная часть офицеров не верила в обоснованность действий командира. С большинством арестованных матросов у их непосредственных начальников были вполне дружественные отношения. Настроение в кают-компании стало мрачным и тягостным; явно ощущалось сочувствие арестованным. Оно выражалось во многих мелочах. Для хорошей вентиляции румпельного отделения туда на все время был спущен виндзейль (сшитая из парусины большого диаметра труба, раструбом в верхней своей части устанавливаемая против ветра). Из камбуза «выводной» матрос караула приносил лучшего качества пищу с увеличенным пайком мяса. «Выводной» сопровождал заключенных в одну из офицерских уборных. Разумеется, через этого матроса арестованные могли иметь связь с товарищами. Ее же они, конечно, имели через банщика при регулярном пользовании баней. Офицеры — караульные начальники — были «первыми сочувствующими» арестованным.
Тотчас же после ареста первой группы в 12 человек приказом командира корабля от 22 марта №101 была назначена комиссия под председательством самого Коломейцева для допроса заключенных.
В их личных вещах был произведен тщательный обыск. Давно служившие на корабле матросы привыкли к спокойным взаимоотношениям с офицерами. Поэтому даже те, кто были причастны к революционной деятельности, проявили крайнюю беспечность в хранении явно компрометирующей их переписки и агитационной социал-демократической литературы. Молодцов в зашифрованном письме обращался в Париж якобы к эсерам с просьбой о присылке в Тулон агитатора. Странным кажется, что шифр к этому письму будто бы был найден у минно-машинного унтер-офицера Гоцелюка, причем шифр был написан на клочке бумаги. Эти находки, возможно, были искажены в порядке следствия для доказательства связи арестованных с эсерами. У матроса Алексея Полтинникова нашли письмо от некоего Чичова, датированное 8 марта 1911 г. Полтинникова спрашивали: «Это ты так думаешь или так думает вся “Слава”, или может быть перешли от слова к делу».
При обыске обнаружили следующую литературу: у комендора Петра Герасименко — брошюру «Евреи в наше время» изд. Револ. Соц. группы «Свобода»; у строевого унтер-офицера Степана Никитенко — брошюру «Теория анархизма», разрешенную цензурой в 1905 г.; у машиниста Петрова — брошюру «Две речи П. А. Алексеева и Варлена», Женевское изд. 1906 г. со штемпелем Центр, ком. соц. Дем. Рабоч. партии, а также брошюру «Наш светлый праздник» с предисловием Плеханова. У машиниста Кирилла Серова — три брошюры: «Классовые интересы» Каутского, «Куда идет развитие общества» Вернера, «Кризис и безработица» — все брошюры книгоиздательства «Молот».
Правила конспирации, выработанные большевиками для воинских частей и кораблей, запрещали подпольщикам хранить при себе агитационную литературу, а тем более партийные документы. «Слава» в заграничном порту была на особом положении, а потому при обыске на корабле было кое-что обнаружено.
Рассказав подробно о событиях, связанных с революционным движением на «Славе», мне хочется обратиться к опубликованной Институтом Истории Академии наук в 1948 г. капитальной работе С.Ф. Найда о «Революционном движении в царском флоте». В этом труде автор проводит общую мысль, что эсеры постоянно вредили партийной работе большевиков и во многих случаях служили осведомителями для жандармерии и полиции. Но в отношении «Славы» С.Ф. Найда, пожалуй, необоснованно приписывает эсерам то, что они информировали русскую тайную полицию в Париже о большевистской организации на этом корабле и что благодаря им Коломейцев получил от полиции список подпольщиков. Командиру корабля это совершенно не требовалось, ибо, как мы видели, предатели на самой «Славе» сообщили командованию многие фамилии матросов, участников революционных кружков. С.Ф. Найда также сообщает, что «находившиеся в Тулоне эсеры стали ухаживать за матросами, приносили им литературу, обещали оружие, деньги», т.е. пытались всячески «обработать» и привлечь на свою сторону. Для характеристики такой всесторонней и коварной деятельности эсеров следовало бы привести какие-либо веские показания, документальные свидетельства, а у тов. Найда их, по-видимому, не нашлось. При обысках на «Славе» не было обнаружено ни одного печатного издания партии эсеров, в то время как нашлись многие социал-демократические. Может быть, тов. Найда считался с расшифрованным письмом Молодцова, который якобы писал, что имеет прямую связь с партией социал-революционеров в Париже. Далее Молодцов будто бы пишет, что в Тулоне имеется человек, который проводит агитационную работу, и за месяц из ничего уже создалась организация около 30 человек, «сочувствующих делу». Вместе с тем он просит какого-то Александра Павловича похлопотать, чтобы выслали в Тулон работника партии. При сопоставлении этого письма с тем, что рассказывала Н.К. Крупская об обращении со «Славы» к В.И. Ленину, — достоверность письма Молодцова вызывает большое сомнение и смахивает на фальшивку. Извращенная трактовка обращения Молодцова за помощью в Париж нужна была царским следственным органам, чтобы доказать принадлежность революционных ячеек «Славы» к партии эсеров. Как разъясняется в книге Найды «Революционное движение в царском флоте», жандармы и охранка боялись эсеров, которые, как политические авантюристы, иногда совершали террористические акты и проповедовали немедленное насильственное свержение царского строя. В 1910—1911 гг. органы охраны самодержавия и капитализма еще не разбирались в политической деятельности социал-демократов (большевиков). Арестованным на «Славе» матросам недолго пришлось просидеть в румпельном отделении корабля. 8 апреля на 10 дней зашло в Тулон учебное судно транспорт «Океан», возвращавшееся в Россию из практического плавания. На него 9 апреля были переведены арестованные. Командир «Славы» хотел списать на «Океан» и четырех офицеров, в том числе автора этого исторического очерка. О таком намерении в кают-компании узнали от командира «Океана» кап. 1-го ранга Григорьева, к которому заезжал Коломейцев и просил подготовить каюты для списываемых им офицеров. Имелись в виду: лейтенанты В.А. Леонтьев, В.К. Крафт, Ф.Ю. Довконт и мичман В.Н. Янкович[15]. Трое последних плавали на корабле давно, начали службу на нем, будучи еще корабельными гардемаринами. Они хорошо относились к команде. Она отвечала им взаимностью; среди матросов было много их учеников. Убрать с корабля названных офицеров командиру «Славы» не удалось, так как он не сообразил, что лейтенант Крафт был сыном начальника Главного Морского Штаба адмирала Крафта[16]. На списание на родину офицеров с корабля заграничного плавания требовалось согласие Главморштаба. Когда Коломейцев запросил об этом Крафта, отец телеграммой спросил сына, в чем дело. Последний сообщил, что это результат наушничания и интриг ревизора, лейтенанта Энгельгардта, родственника Коломейцева, приведенного им с собой в Тулон. Главморштаб распорядился: четырех офицеров не списывать, а немедленно отправить в Петербург одного Энгельгардта. Единственно, что в этих условиях Коломейцев мог сделать, — это не отправлять своего клеврета на «Океане», а предоставить ему проезд по железной дороге.
19 апреля 1911 г. транспорт «Океан» покинул Тулон, и очень долго не было никаких сведений об увезенных им 19 матросах со «Славы». Более чем через год, т.е. 22—24 июля 1912 г., в Петербурге состоялся временный военно-морской суд по делу о 59-ти нижних чинах Балтийского флота учебного судна «Двина», крейсера «Аврора» и линейного корабля «Слава». Я перечислил суда в таком порядке потому, что основные обвинения, рассматривавшиеся судом, относились к деятельности эсеров на «Двине» и «Авроре». На «Славе» проводили свою работу подпольщики-большевики, и они с чистым сердцем могли утверждать на суде, что к партии социалистов-революционеров и их программе никакого отношения не имеют. На следствии и суде никто из матросов «Славы» ни в чем не сознался и никого не выдал. Совершенно иначе вели себя моряки других кораблей, причисляемые судом к эсерам. По сути дела это были революционно настроенные люди, недовольные господствующими в стране порядками. Когда осенью 1910 г. на кораблях учебно-минного отряда «Двине», «Николаеве» и «Адмирале Корнилове» образовались революционные кружки, случилось так, что в это время эсеры попытались проникнуть во флот. Вожаком на этих судах оказался восемнадцатилетний фельдшер с «Двины» Илья Коломейцев. Он был связан с эсеровскими заграничными центрами, откуда получал деньги и литературу. В конце января 1911 г. революционная организация на «Двине» претерпела сокрушительный провал, и Коломейцев с несколькими своими единомышленниками бежал, но вскоре они были задержаны. При ведении следствия арестованные сознавались в предъявляемых им обвинениях и выдавали многих других. Оказавшиеся среди арестованных единичные социал-демократы на следствии и суде молчали о своей партийной принадлежности. Несмотря на то что эсеровские ячейки были малочисленны, Коломейцев хвастливо выдавал себя за организатора и руководителя чуть ли не всех кружков во флоте. Юноша Коломейцев объявлял себя убежденным социал-революционером и заявлял, что дело вооруженного восстания в Балтийском флоте поставлено прочно, что оно «подобно стоглавой гидре, у которой если отрубить одну голову, то вместо нее вырастет другая».
