Евгений Кринко - Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941-1945. Проблемы истории, историографии и источниковедения
Серьезным обобщающим исследованием проблем оккупации региона стала монография С.И. Линца. Он раскрыл осуществление оккупантами различных мероприятий социально-экономического характера, «способствовавших поддержанию уровня жизни местных жителей на приемлемом даже в условиях войны уровне»117. Среди них – проведение аграрной, налоговой и финансовой реформ, новшества в торговле и религиозной жизни. Историк, опираясь на новые документы, привел многочисленные факты того, что оккупанты старались оказать поддержку развитию здравоохранения и образования, занимались трудоустройством безработного населения. Все это позволило ему сделать выводы об эволюции прежних нацистских планов.
В то же время ряд авторов сохраняют приверженность прежним подходам и трактовкам в освещении оккупации, сводя ее характеристику к описанию насилия захватчиков, масштабов ущерба, нанесенного экономике региона, народного сопротивления оккупационной политике118. Наличие различных подходов является важной отличительной чертой современного этапа в развитии историографии проблемы.
Большинство современных исследователей истории народного сопротивления в регионе, пересматривая отдельные положения и раскрывая «белые пятна» данной проблемы, следуют старой традиции в ее изучении. Считается, что основная часть советского населения поддерживала партизан и подпольщиков, что и обеспечило успех народной борьбы в тылу противника. В ряде работ освещение проблемы народного сопротивления по-прежнему сводится к показу героических подвигов его представителей. В то же время в региональной историографии отмечается необходимость «очищения от мифологизации и приукрашивания партизанского движения»119. Переосмысление проблемы выражается в переоценке итогов развития народного сопротивления, выявлении особенностей борьбы партизан и подпольщиков, их социального и национального состава, трудностей взаимодействия с частями Красной армии120. В историографии находит отражение ранее замалчивавшаяся роль сотрудников НКВД в партизанском движении, вскрыты факты трусости и предательства в рядах участников народного сопротивления, трагедия ряда отрядов.
В данной связи необходимо отметить исследования К.-М. Алиева, A.C. Линца, Г.В. Марченко, выполненные на материалах Ставрополья и Карачаево-Черкесии, а также работу С.И. Линца, обобщающую данные по всему Северному Кавказу121. Они содержат внимательный анализ трудностей и неудач в развитии народного сопротивления в регионе, вскрывают причины его провала, связанные как с природно-климатическими особенностями, так и с действиями краевого руководства, неудачи в подготовке и тактике и другие факторы. Переоценке подвергаются вопросы взаимоотношений между партизанами и населением. Эти выводы принципиально расходятся с прежними положениями советской историографии. В то же время исследователи подчеркивают, что участники сопротивления внесли свой вклад в дело Победы, сделав все, что от них зависело в тех нелегких условиях.
В последнее время в отечественной историографии активно разрабатывается проблема коллаборационизма, в том числе и на материалах Северного Кавказа122. Наиболее полно к настоящему времени раскрыты вопросы военно-политического коллаборационизма как наиболее активной формы сотрудничества советских граждан с противником. Ряд исследователей рассматривает создание и судьбу восточных легионов и других частей и соединений вермахта, полиции и СС, в составе которых служили и горцы Северного Кавказа123. Вызывает определенный интерес диссертационное исследование А.В. Казакова, посвященное деятельности органов безопасности Кабардино-Балкарии по противодействию антисоветской эмиграции, но вводящее неизвестные данные из фондов архивов ФСБ и о борьбе «с гитлеровскими пособниками из числа северокавказцев»124.
Крупных специальных исследований, посвященных сотрудничеству советских граждан с противником на Северном Кавказе, по-прежнему немного, а те, что есть, нередко носят компилятивный характер, порой отличаются неточностями. Так, автор обобщающей работы по данной проблеме Е.И. Журавлев считает, что военными коллаборационистами на Юге России стали до 30 тыс. северокавказцев125. Эта цифра не вызывает возражений: еще эмигрант Р.Г. Трахо утверждал, что на стороне Германии воевало 28 тыс. представителей народов Северного Кавказа, примерно так же определяют их численность и другие исследователи126. С учетом других форм сотрудничества Е.И. Журавлев полагает, что на Юге России насчитывалось до 300 тыс. коллаборационистов. Однако в этом случае механизм его подсчетов совершенно неясен, и как автору удалось установить численность еще 200 тыс. «невоенных» коллаборационистов, остается загадкой, ибо ссылки на источники отсутствуют. Приводимым данным мало соответствует вывод Е.И. Журавлева о том, что большая часть населения «сохраняла веру в социалистические идеалы и доверие к руководству региона и страны»127.
В работах региональных историков приводится немало данных, характеризующих различные формы и проявления коллаборационизма на Северном Кавказе, раскрываются его мотивы, переоценивается деятельность отдельных личностей. Так, ряд современных исследователей иначе оценивают деятельность бывшего командира Дикой дивизии, адыгского князя и генерала Султана Клыч-Гирея. По воспоминаниям командира майкопского партизанского отряда «Народные мстители» С.Я. Козлова, этот «бывший царский холуй» призывал адыгов поддержать немцев в борьбе с большевиками и пытался сформировать национальный черкесский легион, но потерпел неудачу128. Это мнение вплоть до недавнего времени разделяли все отечественные исследователи, именовавшие его не иначе как «главарь белогвардейщины», «фашистский холуй», «гитлеровский холоп»129. Считалось, что в течение всей войны он активно сотрудничал с фашистами, а на Северный Кавказ в 1942 г. приехал с целью создать «черкесский легион», что не было выполнено из-за нежелания населения Адыгеи служить захватчикам. Однако в начале 1990-х гг. М.Х. Шебзухов, опираясь на запись воспоминаний адъютанта Клыч-Гирея Л. Хатанова, пришел к выводу о том, что генерал «не призывал адыгов вступать в немецкие части и благодаря ему не было создано ни одного войскового формирования в составе немецких войск из адыгов». Он предположил, что Султан Клыч-Гирей стремился использовать свою поездку в Адыгею, напротив, чтобы «защитить адыгов от фашистов» и разъяснить им кратковременность пребывания оккупантов на Кавказе130. Позже данную точку зрения отстаивал М.Б. Беджанов131.
Карачаевские авторы переоценили деятельность заместителя начальника Ставропольского краевого управления НКВД У.Д. Кочкарова. В советской историографии указывалось, что У.Д. Кочкаров, «будучи начальником разведки Западной группы партизанских отрядов края, сдался в плен, выдал врагу подполье и места расположения партизанских отрядов»132. Напротив, ряд современных исследователей утверждает, что У.Д. Кочкаров был честным коммунистом, незаслуженно пострадавшим от репрессий. К.-М. Алиев считает, что Кочкаров «стал жертвой того режима и тех людей, которым он служил верой и правдой». Отмечая негативные личные качества Кочкарова как «одного из опричников партийной элиты», он отвергает сам факт его причастности к разгрому партизанских отрядов133.
Среди зарубежных исследований оккупации советских территорий ведущее место занимала монография английского историка А. Даллина, который противопоставил официальной нацистской доктрине взгляды генерала Э. Клейста, стремившегося на Кавказе «превратить население в своих друзей». Однако, отметив специфику проводившейся на Северном Кавказе оккупационной политики, он признал «исторически неправдоподобным» описание «господства немцев на Кавказе как идеального, без жестокости и зверств. В некоторых случаях военная необходимость брала верх над интересами населения. Немецкие репрессии за убийство или расхищение армейских запасов были такими же быстрыми и жестокими, как везде»134. А. Даллин подчеркнул, что немецкое командование так и не сумело проводить «гибкую политику» на советских территориях.
Другой английский историк, Д. Рейтлингер, указывал, что и при «либеральной политике оккупантов» возникла бы партизанская война, оккупационный режим был в любом случае обречен135. В то же время он считает, что «если сравнить с мрачной историей рейхскомиссариатов, германская оккупация территорий на севере Кавказа была, вероятно, настолько гуманной, насколько можно было ожидать от армии, целиком живущей за счет оккупированной страны. Если бы не ужасные акции тайной полиции, которые не дали почти никакого результата, история могла бы сделать честь германским офицерам военной администрации, которые за те немного месяцев, что они пробыли на Северном Кавказе, ухитрились не злоупотребить гостеприимством»136.
