Сергей Ченнык - Противостояние
Судя по всему, зная «таланты» лорда, считавшую непроходимой любую канаву, где его кавалеристы могли запачкать свои красивые штаны, ему просто не поверили. Но, подумав, согласились, что силы русских не известны, точно так же не известны их место нахождения, планы и направление движения. Без сомнения, подобное, тем более сказанное главнокомандующим, прямой упрек всем ответственным за разведку, но Кардигана, кажется, гораздо более волновал его аристократический бой с лордом Лгканом, чем какое-то второстепенное для него сражение с русскими.
Боязнь за обмундирование — не преувеличение. Вскоре после Крымской войны в «Военном сборнике» привели мнение погибшего при Балаклаве «кавалерийского маньяка» Нолана о собственной легкой кавалерии: «Кажется уже решено, что английский гусар или улан должен быть непременно вывеской иностранного тряпья, которое до такой степени обшито золотом и разукрашено галунами, что наблюдатель, не посвященный в тонкости этого туалета, решительно не поймет, каким образом можно надеть на себя такой костюм или снять его».{127}
Но даже если бы английская кавалерия и несла охранение и разведывательную функцию самым наилучшим образом, Раглан все равно презирал этих «снобов», из которых никто не имел нормального боевого опыта. Самому Раглану было шестьдесят шесть лет, и его действительная служба под командованием герцога Веллингтона началась в 1808 г. Для сравнения, Лукан был произведен в офицеры в 1816 г., а Кардиган — в 1824 г. Только одно это, по мнению главнокомандующего, не позволяло им давать ему советы.
Вспомним, что в своем большинстве и английская и французская армия состояли в своей массе из солдат, младших офицеров и даже некоторых старших офицеров и генералов, не имевших никакого военного опыта. Им еще многому предстояло учиться, а, как известно, школа войны самая суровая, и экзамены в ней или сдаются или проваливаются.
Пока же ничего страшного не случилось, нужно было только продвинуться вперед, принять пополнение, сдать на корабли новых раненых и больных, и двигаться по следам отступающей русской армии. Куда она денется? У нее остался единственный путь — в Севастополь. Не к Перекопу же бежать, в конце концов.
Можно долго искать логику в решениях союзников, где буквально, сколько людей, столько и мнений, но очевидно одно и главное: и французы, и англичане были просто напуганы перспективой штурма укреплений. Из их памяти еще не выветрился свист русской картечи на Альме и умение русских артиллеристов устраивать «кровавые бани» любому, кто пожелает практически проверить их выучку. А если русские уйдут в Севастополь, где стоит во всей своей красоте и силе славный Черноморский флот, совсем недавно в Синопе убедительно доказавший, что воевать он умеет? С одной стороне мышь в мышеловке, но с другой стороны эта мышь, совсем не мышь, а какой-то огромный кровожадный хищник, справиться с которым теперь стало еще труднее.
Поэтому решили идти на Качу, принять там подкрепление, с уже подходившего к берегам Крыма второго конвоя, после чего действовать сообразуясь с обстановкой. Кача должна была стать второй базой снабжения. Выбор пал на нее по двум причинам: близость к Севастополю, как к цели кампании; близость к Евпатории и прикрытие ее двумя естественными водными рубежами.{128}
Евпатория с этого момента переставала быть главной базой,[3] превращаясь в резервный пункт, с которого можно было создавать видимость угрозы северному Крыму и Перекопу, оттягивая таким образом русские войска.
Капитан 1-го ранга А.А. Зарин. Именно он первым выступил против решения В.А. Корнилова об атаке союзного флота.Что касается Перекопа. Вскоре после начала кампании, когда всем стало ясно, что она затягивается на неопределенное время, в Англии и Франции подвергли обструкции своих главнокомандующих, которые после успешного Альминского сражения не блокировали Перекоп и не лишили русских возможности получать подкрепления и снабжение.{129} В военной истории это распространенная ошибка, когда военачальник, видя ближайшую цель, кажущуюся ему слабой, не предпринимает мер по изоляции части театра военных действий, и в результате вместо того, чтобы вдосталь «насладиться» уничтожением загнанного в угол противника, вскоре вынужден отбиваться от неприятельских войск как с фронта, так и с тыла или фланга. Последний тому пример — действия грузинских войск во время войны «08.08.08» в августе 2008 г. Тогда вместо того, чтобы заблокировать Рокский тоннель, они кинулись на, как им казалось, беззащитный Цхинвал, там увязли в уличных боях и попали под сокрушительный удар Российской армии.
Гарнизон Евпатории решили не увеличивать, ограничившись несколькими турецкими батальонами. В их поддержку провели мобилизацию добровольцев из числа местных крымских татар, которых союзники решили использовать в своих интересах. Число таких пособников интервентов было ограничено милицией — до 800 чел. (им были выданы «пики, пистолеты, сабли и частью винтовки»), организованной для защиты мусульманских деревень от мародеров, гарнизонной службы в Евпатории и для разъездов вокруг города. Татары проявили серьезную активность, записываясь в ряды этой милиции («множество верховых и пеших татар успели уже, как вороны, слететься в Евпаторию… десятки их вписывали имена свои в списки волонтеров»), питая надежду на то, что им дадут пограбить. (Эту «кость» союзники с турками — сами охотно занявшиеся мародерством и насилиями — татарам и бросили, также велев окружить город конной цепью, дабы вылавливать беженцев.)
Но одно дело чистить дома обывателей, а другое — гоняться по степи за уже обчищенными жителями, удирающими от бесчинств и прочих сомнительных «удовольствий» оккупации. Потому, при первом удобном случае, «…когда их стали учить, то большая половина татар разбежалась».{130}
10 (22) СЕНТЯБРЯ 1854 г. ПО СЛЕДАМ РУССКОЙ АРМИИ
23 сентября ранним утром громкий бой французских барабанов и пение английских горнов разбудили окрестности бивака. Французы были на ногах с первыми лучами солнца, склонность же англичан опаздывать, и при этом всегда приходить вовремя, становилась системой. Армия Ее Величества не тронулась с места, пока не собрала все свои пожитки и не попила утренний чай. Союзники смеялись, но терпели.
В 7 утра марш начался.{131} Хорошему настроению способствовала чудесная погода, установившаяся в эти дни, которую Мендс считал божьим провидением.{132} В России это время года называли (и называют) более прозаично: «бабье лето».
К устью Качи подтянулся флот, прикрывая подходившие в походном порядке пехотные дивизии и поджидая подходившие из Варны транспорты. Действий в сторону Севастополя моряки не производили, ограничиваясь дежурством разведывательных кораблей, в том числе самого лучшего военно-морского «спринтера» — «Терибль».[4] В результате никто не покушался на вылетевший на камни 9(21) сентября русский «Святослав», а пароход «Тамань» не просто спокойно вышел из Севастополя, но и «набезобразничал» в море, уничтожив по пути в Одессу турецкий бриг.
Офицер парохода «Нигер» Леопольд Хейт был удивлен, что почти все французские и английские корабли стоят у Качи, Альмы или в Евпатории, а блокады входа в Севастопольскую бухту как таковой нет, и русские корабли едва ли не свободно сообщаются с Николаевом.{133} Только 10(22) и 11(23) сентября Дандас отправил «Самсон» на разведку к Севастополю,{134} откуда тот вернулся в тот же день. Командир «Самсона» кептен Джонс доложил, что в крепости происходят серьезные изменения. Русские интенсивно укрепляют северную сторону, устанавливая там тяжелые орудия, обстрелявшие корабль с дистанции 4000 ярдов, и вход в бухту.{135}
От Альмы до Качи союзники сохраняли предбоевой порядок, ежеминутно ожидая столкновения с русским арьергардом. У британцев он оставался прежним, у французов несколько изменился. Турок, видимо убедившись после сражения на Альме в их высокой боеспособности, подтянули вперед и поставили на ближний к морю фланг в колоннах батальонов для связи с флотом. Рядом с ними, немного левее, шли два эскадрона кавалерии: спаги и африканские егеря. Далее в колоннах батальонов шли в линию 2-я, 3-я и 4-я дивизии. За ними обоз, артиллерия, саперы. Арьергард — 1-я дивизия.{136}
15–16 км. марша не представляли особого труда, весь путь был усеян тем хламом, который всегда указывает путь отступления потерпевшей поражение армии: брошенные обозные телеги, имущество, снаряжение, раненые, больные, умершие. Именно таким увидел пространство до Качи офицер штаба генерал-майора Лукана Уолкер.{137} Именно таким его описывают почти все офицеры и солдаты союзных армий, шедшие в эти дни по крымской земле вслед за уходившей на юг русской армией.
