Ханс Обрист - Краткая история кураторства
Нет. Там были в основном художники — политические активисты. Я восхищалась творчеством Лэтэма, но на выставке были участники помоложе.
Еще были STRATA и In Touch With Light («Соприкасаясь со светом»), об этих выставках мы не говорили.
Это было очень давно! Выставка «Соприкасаясь со светом» была сделана в традиционном формате, мы занимались ей вместе с Диком Биллэйми. Нас почему-то пригласили в музей в Трентоне, штат Нью-Джерси, и мы отправились туда делать выставку. Не то чтобы она была какой-то важной вехой в моей жизни. А для STRATA я только составляла каталог, а художников выбирала не я. Но мы еще многие выставки не обсудили. Мне бы нужно заглянуть в список, который я много лет назад составила, там их на тот момент было около пятидесяти. Например, Afts of Faith, это была в первую очередь «мультикультурная» выставка в Огайо. Еще можно упомянуть Much в студенческом профсоюзе Университета Колорадо, выставку работ художников — геев и лесбиянок из Колорадо и Нью-Мексико. Они выражали свой протест против гомофобской «второй поправки», ожидающей референдума. В Денвере мы с Педро Ромеро устроили выставку в альтернативной галерее Image Wars: так в свое время называлась совершенно другая выставка, которую мы делали с Джерри Кирнсом, она была никак не связана с денверской и посвящена латиноамериканскому искусству. Вот эти выставки пришлись на начало 1990-х.
В Чикаго у вас была выставка «Теперь с двух сторон: международная выставка, объединяющая феминизм и левую политику» (Both Sides Now: An International Exhibition Integrating Feminism and Leftist Politics).
Она проходила в феминистской галерее «Артемезия» и была посвящена примирению эссенциализма и деконструктивизма. Мне они никогда не казались противоборствующими сторонами, и я не считала, что нужно принимать или одну, или другую сторону. Еще у меня была выставка на Среднем Западе, не помню, где именно, под названием «В любви и на войне все средства хороши», тоже женская, в 1980-х… Марта Розье и многие другие говорили о помещении искусства в различные контексты, и многие из нас думали в том же направлении. Для музея делаешь что-то одно, для улицы — что-то другое, носам же не раздваиваешься от этого. Просто в зависимости от контекста меняешь уклон своего творчества.
Вы много работали с Маргарет Харрисон, с которой совместно записали аудиокассету. Вы все еще продолжаете с ней работать?
О да. Вот года два или три назад я составила для нее каталог.
Вы можете об этом рассказать? Это, похоже, важный для вас диалог?
Они с Конрадом Аткинсом, своим тогдашним мужем, были наиболее активными и известными несгибаемо-левыми художниками из всех кого я знала в Англии. Мы с ними очень подружились. Для Конрада я как-то составила каталог, он уехал преподавать в Дэвис, штат Калифорния, а сейчас он, по-моему, снова в Лондоне. Я с ними практически не общалась последние лет двадцать, кажется, но в Англии они очень известны, вряд ли их забыли. Аудиокассету мы записали через аудиожурнал Audio Arts — им, кажется, руководит Билл Ферлонг. Другая английская художница, чья политическая работа была чрезвычайно сложной, и я часто оставляла ее за пределами своих выставок, — это Сюзан Хиллер, но все равно я глубоко восхищаюсь ее творчеством.
Наше интервью вышло необычайно увлекательным. Но пары вопросов мы пока не коснулись. Мне бы хотелось спросить вас о ваших отношениях с музеями. Каким вы видите положение музеев сейчас и какой у вас любимый музей?
Ох! Да нету меня любимого музея. Ну, может быть, Музей Юрской Технологии, потому что он сам по себе произведение искусства. Мне нравится ходить по большим музеям и разглядывать экспонаты, но это не тот контекст, который меня более всего привлекает, особенно если нельзя сделать выставку на улице и посвятить ее какой-то конкретной проблеме. Вот в 1980-х я делала выставку, которая мне самой очень понравилась, она называлась «Проблема: социальные стратегии женщин-художниц» и проходила в Институте современного искусства в Лондоне. Тогда я называла себя феминисткой и социалисткой. Я и сейчас бы могла так себя назвать.
Можете рассказать об этой выставке?
В ней участвовали в основном американские и английские феминистки, но еще были Ниль Ялтер из Турции и Николь Круазетиз Франции с совместным проектом и Мириам Шарон из Израиля. Из англичанок там были Маргарет Харрисон и еще кто-то. А также Дженни Хольцер, Марта Рослер, Нэнси Сперо, Мэй Стивене. Сюзанна Лэйси и Лесли Лейбовиц представили свою работу под коллективным псевдонимом «Ариадна», Кандэс Хилл-Монтгомери, Адриан Пайпер, Мерле Юкелес… Довольно большая была выставка, и каталог к ней был хороший. Но она была внутри Института, не на улицах города.
И последние два вопроса. Мы с вами только что были на Венецианской биеннале, я был вчера в Касселе, завтра открывается Мюнстер[36], Базельская художественная ярмарка. Мы начали беседу с 1950-х и 1960-х. С тех пор художественный мир расширился в разы. В то же время все крупные феминистские проекты, которые вы хотели реализовать в 1970-х и 1980-х, осуществляются сейчас. На выставках раскрываются самые разные стороны и современности, и азиатского и южноамериканского авангарда 1960-х годов. Выставки в Восточной Европе тоже становятся все более заметными. Мне интересно, что выдумаете о сегодняшнем времени. Это такой широкий вопрос.
И я не могу на него ответить. Я сознательно вышла из этой гонки. Я живу в маленькой деревне в Нью-Мексико с населением в 265 человек, редактирую ежемесячный бюллетень местных новостей, занимаюсь вопросами землепользования, общинного планирования, разделом водных ресурсов — здесь это все связано с серьезными проблемами. Пишу о местных художниках для каталогов. Начиная с 1980-х я стала писать об индейских художниках, в этих краях живут и работают несколько очень хороших. Собственно, я именно из-за них поехала в Венецию вместе с делегацией Национального музея американских индейцев. Эдгар Хипоф Бёрдз показывал в Европе уличную инсталляцию на тему индейцев — в плену, в погонях и т. д. В Венеции мне было потрясающе интересно, потому что я раньше ни разу не видела таких дорогостоящих шоу. Мне как фрилансеру никто бы не оплатил билет, а писать о крупных групповых шоу я ненавижу. Я ни разу не была на «Документе», а на Венецианской биеннале я была последний раз пятьдесят лет назад. Сейчас я просто потонула в обилии впечатлений, но эта поездка была по-настоящему увлекательной. Мне страшно понравилось, что биеннале проходит по всему городу, на разных островах и так далее. Мы много гуляли, просто как туристы, а в какой-то момент случайно наткнулись на выставку Даниэля Бюрена в какой-то галерее и на эстонскую делегацию.
А где можно найти ваш местный бюллетень?
Нигде! Он называется El puentę de Galisteo и предназначается только для жителей деревни. Раньше мы его просто раскладывали по почтовым ящикам, потом на почте велели поставить запирающиеся ящики, и мы его стали рассылать. Кстати, мне скоро нужно будет заканчивать телефонный разговор, чтобы распечатать экземпляры.
Примечательно, что вы в самом начале своей деятельности, то есть очень рано, смогли предвидеть глобализацию художественного мира когда привлекали внимание к не западному искусству. Сейчас же ваша работа связана с местной общиной. Это какая-то форма протеста?
Возможно, да, но тогда это не открытый протест. Для меня всегда контекст имел огромное значение. Мне интересно, как и что происходит в конкретной ситуации; вот сейчас я веду полукрестьянскую жизнь на краю деревни, которая изначально была испанской, здесь старики до сих пор говорят по-испански, это их родной язык. Мне все это очень интересно. В 1958 году, после окончания колледжа и перед тем, как заняться искусством, я была волонтером в «Американском комитете друзей на службе обществу», это был предшественник Peace Corps, и работала в деревне в мексиканском штате Пуэбла. Это было мое первое соприкосновение с третьим миром. Я люблю иностранные языки, хотя уже не очень хорошо на них говорю. Мексика очень сильно повлияла на меня, хотя я не очень понимаю, какое отношение это имеет к кураторству. Вот сейчас, в 70 лет, я снова оказалась в похожем месте. Я пишу книгу по истории этого региона. Я становлюсь настоящим историком, меня окружают тысячи мелких документов и тому подобных вещей. Это очень здорово.
Даниэль Бирнбаум. Послесловие. Археология будущих вещей
Эта книга — о предшественниках Ханса Ульриха Обриста, о поколении его «бабушек» и «дедушек». Но родители, Сюзан Паже и Каспер Кёниг, — родители по профессии, учителя, оказавшие на него самое сильное влияние во всем, что связано с производством выставок, — здесь отсутствуют, и для них, наверное, понадобился бы отдельный том. Поэтому позвольте мне начать с цитаты из моей беседы с Сюзан Паже о кураторстве. Это интервью, опубликованное в «Артфоруме», было записано во время нашей встречи, состоявшейся благодаря Хансу Ульриху Обристу в 1998 году: тогда он часто бывал у меня в Стокгольме, занимаясь подготовкой большой скандинавской выставки «Белая ночь» (Nuit Blanche).
